Моя боль = моя любовь - Кристина Миляева

И Ирина в последнем случае даже позволяла проводить себя до машины или донести вещи до раздевалки и отдать в руки. А потом я стал всё часто обнимать её со спины, упиваясь ароматом шампуня, духом и её естественным запахом. Мы могли простоять так несколько минут, пока машина не доедет со стоянки до нас. Ирина не сопротивлялась, а мне было безумно уютно вот так стоять и обнимать её под ошарашенные взгляды завидующих мне, поэтому я старался не спугнуть это прекрасное видение и не делал резких движений или попыток сблизиться ещё больше. Позволял всему течь самотёком.

Ириночка напоминала пугливого, но ласкового котёнка, жаждущего ласки и поглаживаний, но уже обжёгшись раз, теперь не доверяла всем подряд и старалась сохранить дистанцию, даже если знала о том, что опасности нет. И чем больше Ирина разрешала, тем больше мне хотелось. Мне уже было мало дружеских объятий, я хотел поцеловать эти прекрасные губы, изогнутые по подобию древнегреческого лука, и покрыть светлую кожу мимолётными прикосновениями, заставить яркий румянец расцвести на нежных щеках. Я стал так часто об этом думать, что смотрел на девушку голодным взглядом, совсем не думая его прятать, и ты дико смущалась, обзывала идиотом, но не сбегала. Продолжала кутаться в мой шарф и прижиматься спиной к груди. Словно сама до конца не могла поверить, что так легко позволяла себе эти глупости, от которых бежала.

Сейчас после церемонии награждения всех призёров, началась заключительная часть шоу. Я обнял Ирину, в сотый раз порадовавшись тому, что та уже не напоминала пугливую лань, и зайдя за спину, положил руку на плечи, притягивая к себе ближе, а потом и голову устроил на её макушке. И пока та возмущённо шипела на меня, что я её отвлекаю от просмотра, переместил другую руку на изящную талию, обвив её и прижав к себе ещё ближе. Ирина покраснела от этого, но не вырвалась, а лишь поглубже вдохнула и расслабилась, позволяя своему телу опереться на меня, перенося вес с ног на пятки и поясницу.

Вокруг было много народа, но все были заняты тем, что обсуждали итоги олимпиады, всё же для спортивной школы это самые горячие сплетни, и никому не было дела до скромно стоящих в уголке нас. Ирина с восхищением смотрела на мигающие на экране картинки и впитывала в себя чьи-то победы и грезила о них так, словно потом мог конец света наступать. А я, встав сбоку от неё и смотрел на прекрасные движения, который отражался в глазах моей прекрасной Исы. Ну почти моей, если дров не наломаю, к концу школы, может, и завоюю её доверие. Мы стояли, как заворожённые, и наблюдали каждый за своим помешательством, не позволяя словам всё испортить. Для меня её одухотворённое лицо самое потрясающее зрелище из всех когда-либо увиденных.

А вечером я, как обычно, сидел на бортике катка и дожидался, пока мой личный сорт дурмана закончит совою полулегальную вечернюю тренировку. Было уже достаточно поздно, и на арене никого не было, на эмоциях Ира прыгала и прыгала, словно старалась этим заглушить боль в сердце и дурман в голове. Вытрясти из неё всё и наполнить усталостью, до той степени, чтобы прийти домой и просто рухнуть без сил. Я следил за тем, как Ирина нарезала круги по катку, просто так, без связок, исполняя произвольные элементы, лишь бы делать, лишь бы ещё, лишь бы не уходить домой в объятия собственных чувств и мыслей.

Минут через пять, Ира выдохлась и всё же остановилась чуть дальше центра льда, и я сразу понял, что что-то не так. Она была слишком напряжена, словно что-то в программе было не доделано, не отрепетировано. Вот только программ больше не было, мы выпускались, и никто не пустит нас на общий лёд. Я уже не первый раз провожал девушку домой, дожидаясь её после тренировок. Вот и сейчас я смотрел, как Ирина, закусив губу, едва не рыдала, и почему-то именно этот её вид заставил что-то дрогнуть в груди. Я всегда боролся с этим желанием, так как боялся, что она меня оттолкнёт, ну или по роже надаёт, за этой не заржавело бы.

Но сегодня что-то пошло не по плану, и я не смог сдержать собственные порывы. Я смотрел на то, как фигуристка проклинала себя за очередную несуществующую ошибку, как пыталась выложить на лёд всё, включая саму себя, и заставить душу едва ли не сдохнуть от нагрузок. Я медленно подкатился к ней почти вплотную, вдыхая коктейль из духов и пота. Не совсем соображая, что творю, провёл ладонями по рукам девушки, от локтя до основания плеча, и назад. Потянул медленно, понимая, что Ирина напряглась в моих руках и выпрямила спину. Но я не отступал, обнял за талию, привлёк к себе, поцеловал в шею, и медленно оттолкнулся, позволяя конькам скользить по изрезанному бороздами льду.

— Алексей, пусти меня! — зашипела та, разъярённой кошкой. — Ты с ума сошёл? Что ты делаешь? Пусти…

— Просто чувствуй лёд, — тихо сказал я, ей в самое ухо.

— Я не парница, — продолжала бушевать та, — а ты и вовсе хоккеист, какой из нас к чертям дуэт!

Но я не стал её слушать, просто развернул к себе, одной рукой обвил тонкую талию, а вторую запустил в волосы, удерживая затылок девушки и не давая двигаться. Тянул за собой, вспоминая выступления по телевизору, и спустя минут пять упорных попыток, начало что-то вырисовываться. Это было не похоже на нормальное катание. Но в том и смысл. Мы путались в ногах, коньках, руках, во всём на свете. Напряжение спало, Ира начала понимать смысл моей задумки, и лёгкая улыбка тронула губы. Бессмысленная провокация, слишком близко к друг другу и мозг вообще перестал подавать сигналы, отчего я перестал соображать и поцеловал губы, о которых так долго грезил и мечтал в мокрых снах.

В это мгновение мной управляли лишь страсть и желание. Я целовал её нежные губы, и мне даже было всё равно, что Ирина не отвечала, а замерла бездвижным тотемом. Не вырывалась, и внутри всё ликовало, крича, что это очень даже хорошо. Я ласкал губами приоткрытые губы Исы, иногда проходился языком по ним и вдыхал щекочущий аромат напряжения. А Ирина стояла столбом и словно решала нерешаемую задачку по математике. Но под конец, когда первая эйфория прошла, я испугался, что вот сейчас меня со всей силы приложат об лёд и закопают где-нибудь в