The Мечты. О любви (СИ) - Светлая et Jk

— Я не охочусь на людей.

— Не уверена. Я по-прежнему мало знаю о тебе.

— И что мне сделать?

— Полагаю, примерно то же, что и раньше, — пожала она плечами. — Решать все самому. Ты же по-другому не сможешь, ты же Моджеевский.

— Ну давай вместе, — он усмехнулся, пожал плечами и кивнул в сторону картонки, которую она по-прежнему держала в руках. — Сейчас иди это выброси. Потом мы с тобой обсудим, могу ли я тебе подарить конфеты, и, если ты согласишься с моими доводами целесообразности такого поступка, я сгоняю в магазин. Обещаю даже пешком сходить. Тут за углом как раз есть, бабка ваша говорила, что корейцы держат.

Ее брови подлетели вверх. Она сначала опустила взгляд к розам, потом обратно к Богдану. А потом широко улыбнулась и заявила:

— Дудки! Мне такие никогда не дарили. И я сейчас сделаю страшное признание, к которому ты можешь оказаться не готов.

— Думаешь?

— Где я и где «думаю»? — хмыкнула она, кивнув в сторону Андрея, в это время поднявшего в воздух машинку, изображая ее полет над игрушечным лесом.

— Сейчас неважно. Оглашай!

— Как скажешь. Я люблю шоколад. Я люблю розы. Я люблю, когда мне что-то дарят просто так, без повода, не на восьмое марта и не на день рождения… И еще мне нравится то, что ты за мной… ухаживаешь. Еще мне очень не хочется возиться с пирогом, потому предлагаю ограничиться твоим подарком в качестве десерта.

— А то, что я пытаюсь уменьшить ущерб от Ярославцева — тебе не нравится, — негромко сказал Богдан. — Так?

— Не так, — мотнула Юлька головой, — мне не нравится, что ты не сказал мне раньше про адвоката… не предупредил. И я все-таки надеялась, что это все получится как-то… по-человечески.

— Ты же с ним общалась. Было похоже на то, что получится по-человечески?

В этот момент в него врезался внедорожник под управлением Андрея пока еще Дмитриевича, от чего этот юный диверсант, на которого совсем не обращали внимания, пришел в неописуемый восторг.

— Бомба! — вскрикнул мальчишка, захлопав в ладоши. И Юлька рассмеялась, уткнувшись в цветы. А когда подняла лицо, выдала:

— Ну а кто не пришел бы в ярость, узнав, что эта бомба к нему отношения не имеет? Тебе повезло — ты был в обратной ситуации. И то пыхтел.

— Поэтому пусть работают юристы.

— Ты действительно готов был… если бы он не родной — ты готов был… — неловко пробормотала она, но ее голос перебил звонок в дверь.

— А ты действительно не понимаешь, что это не имеет значения? — спросил Моджеевский таким тоном, будто объяснял, что дважды два четыре, непроходимому тугодуму. — В том, что Андрей — мой, есть единственный плюс. Рано или поздно мы избавимся от Ярославцева навсегда.

Юля слушала то, что он говорил, затаив дыхание. Но едва он замолчал, вздохнуть не смогла. Будто бы впитывала и пыталась в полной мере осознать, что все это значит для нее. Смотрела, не отрываясь до тех пор, пока звонок не повторился.

После этого выдала тихонько:

— Ой! — и, отставив картонку с розами на диван возле себя, подхватилась с места и бросилась открывать. Потому что привезли ужин. Ужин, который Богдан заказал, чтобы ей не пришлось готовить, раз уж сегодня она сообщила, что будет поздно. Тот самый. Из «Соль Меньер».

Спровоцировавший Танин визит к нему буквально на следующий день.

Прямо сейчас сестра сидела напротив него и внимательно изучала его физиономию с видом, излучавшим нормальное сестринское «Ага-а-а! Попался!»

А Богдан, перезагрузившись, выдал:

— Ну откуда ты узнала — спрашивать не буду, это и без того понятно. Но дальше-то что? Я обязан ужинать только дома?

— А детское меню?

— А детское меню — для детей, — продолжал испытывать Танькино терпение Бодя.

Сестра обиженно поджала губы, прищурилась, подумала и пошла в новое наступление:

— А ты в курсе, что этот особняк — почти сакральное место? Там раньше Женя папина жила.

— В курсе, — кивнул Богдан.

— А что там и сейчас живет ее отец?

— В курсе.

— А то, что там Реджеп жил?

Богдан удивленно присвистнул, выдав собственную недоосведомленность, но парировал с целью восстановить позиции:

— Я тебе больше скажу. Там еще живет и Женина сестра.

— Юля? — выдохнула Таня. — С мужем?

— Со мной, — заявил Бодя и расхохотался, наблюдая, как все ее лицо приобретает выражение бесконечного вопроса и удивления.

Таня действительно несколько раз хапанула ртом воздух, порываясь что-то сказать, но так и не подбирая нужных слов. И только сделав глубокий вдох, она смогла, наконец, проговорить:

— Это вы после гор?

Богдан помолчал некоторое время, разглядывая что-то за спиной сестры. Они с Юлькой дурят, а у окружающих мозг взрывается от непонимания, что это такое вообще происходит.

— Не совсем, — сказал он, подбирая слова, чтобы правильно объяснить. — Вообще-то Юля — та самая девчонка, с которой нас развела мать.

— Ого! — Таня прикрыла ладошкой рот и испуганно поглядывала на брата. — И как же вы теперь? У нее же муж… ну то ладно… Ребенок!

— А ребенок оказался мой, — развел руками Бодя.

Таня бессильно опустила руку и долго молча взирала на брата. Потом расстегнула шубку, стащила с шеи шарф и тряхнула головой. Будто это могло хоть как-то упорядочить то, что в ее черепушке никак не укладывалось.

— Ты знаешь, что ты псих? — хлопнув ресницами, поинтересовалась она совершенно серьезно.

— Знаю, — улыбнулся брат.

— А отец знает?

— Знает.

— Ну уже легче, — и вдруг Татьяна побледнела и испуганно выдала: — А мама знает?

… сакраментальный набор букв

А маму боженька по-прежнему миловал от подобного знания. Ни к чему пока маму расстраивать. Зато просветил еще одного папу, того, которого радовать, наверное, было рановато.

Во всяком случае, однажды томным вечером через день или два после состоявшегося между старшими отпрысками разговора Роман Романович Моджеевский, устроившийся с ноутбуком в гостиной и прилежно работавший на благо собственной фирмы и благосостояние родной семьи, услышал сперва мелодию входящего звонка, а потом узрел на телефоне сакраментальный набор букв, от которых у менее стойкого духом человека непременно затряслись бы поджилки.

Но Роман Романович не просто так создал и годами возглавлял большой успешный бизнес. Помимо врожденных черт, позволивших ему твердой своей рукой, но на демократичных началах вести дела, были еще и те, что воспитало в нем президентство, пусть не страны, но целой корпорации. К примеру, умение принимать решения в нужный момент. Может быть, неправильные, зато быстрые.

Потому сейчас он глянул сперва на Ринго, лениво развалившегося у камина, потом на Джорджа, переименованного его внуком в Дождя, что тут же переняла Лиза. Дождь не менее лениво смотрел на огонь, устроившись в кресле. А Роман Романович наконец вернулся глазами к телефону.

М.А.Л.И.Ч. — мелькнуло перед его взором, и он, набрав побольше воздуха, принял вызов, подобострастно проговорив:

— Андрей Никитич! Рад слышать!

— Взаимно, Роман Романыч, — приветственно рыкнул папа-Малич. — Как житье-бытье?

— Да, пожалуй, что неплохо. Осваиваем с Лизоном простые линейные уравнения. Пока безуспешно, но весело. А вы как? Здоровы?

— Да уж спасибо, не жалуемся.

— Как супруга? Как сын? — продолжал нести околесицу Роман, лихорадочно соображая, что отвечать, если Андрей Никитич задаст «тот самый» вопрос.

— А твой? — неожиданно ответил вопросом на вопрос Малич, родственный статус которого с некоторых пор стал несколько… многообразным.

Моджеевский вздрогнул. Стол покачнулся. Дождь оторвался от пламени в камине и посмотрел на хозяина. Ринго по-прежнему дрыхнул, не ведя ухом.

— Да тоже вполне ничего себе… — чуть менее бодро ответил Роман. — Мы тут с ним такой проект замутили, столица шатается.

— Он вообще у тебя мастер мутить проекты, — согласился Андрей Никитич.