Соня рапортует - Рут Вернер

Постепенно положение в Китае стало спокойнее. 11 апреля 1932 года я писала брату:

«…В настоящий момент Япония активности не проявляет, но мы ожидаем, что все снова начнется, никто не верит, что мир наконец наступит. Возможно, что в следующий раз это начнется не в Шанхае, а где-либо еще».

Это предположение оказалось правильным. Военное вторжение Японии в Китай продолжалось, можно сказать, безнаказанно более шести лет, пока наконец не удалось создать в 1937 году единый антияпонский фронт. В него вошли сторонники Чан Кайши, который не мог более игнорировать требование всего народа о создании такого фронта. Объединенными усилиями наступление Японии было остановлено.

В Шанхае положение иностранцев нормализовалось в апреле 1932 года. Итогом событий были сожженные жилища, миллионы безработных и убитых.

Из письма родителям:

«…Мы оба живем в ужасных условиях. Вы не можете себе представить, какая здесь грязь, нищета и бедствия. Не видно, чтобы с этим как-то боролись. Недавно я нашла на улице мертвого ребенка в мокрых пеленках…»

Составной частью моей жизни в Китае и лучшим отдыхом были поездки во внутренние районы страны. Правда, в редкие свободные дни мы выезжали не очень далеко, но «внутренние районы» начинались для нас сразу же за пределами Шанхая.

Из письма родителям:

«…Пасха прошла интересно. Как и принято здесь, мы провели ее в одном буддийском монастыре. Во второй половине дня в четверг мы на теплоходе добрались из Шанхая в Минпо, и на следующий день в пять часов утра мы туда прибыли. К югу от Минпо находится храм «Сын неба». Мы сели в маленький моторный катер. Поездка, длившаяся два о половиной часа, прошла очень весело. Уже сам по себе катер вызывает улыбку. Это был маленький буксир. Первый класс — это сам катер, на крыше которого мы лежали. Второй класс — это многочисленные привязанные к нему весельные лодки, переполненные оживленными китайцами… В одной лодке сидел певец с барабаном и бубном, читавший стихи. В его лодке царила тишина — все слушали и щедро одаряли певца медяками. Местонахождение храма — великолепное. За первым храмом расположен пруд с карпами, за ним еще два пруда с золотыми рыбками. В больших дворах храмов, вымощенных булыжником, просушивается рис, который монахи ворошат бамбуковыми граблями. Мы спали в китайских постелях и ели китайскую еду. Кровати очень широкие с пологом и матерчатыми занавесками, вместо матрацев — соломенные тюфяки. Еда буддийская. Монахи все спрашивали, откуда я знаю китайский язык. Рольфу они такой вопрос не задавали, поскольку для них было непостижимо, как я, женщина, могу знать что-то лучше, чем мужчина. Однако затем авторитет Рольфа и восхищение им неожиданно возросли после того, как он нарисовал храм и портреты двух монахов».

На троицу мы с Вальтером и Эрихом Ландауэром совершили длительную прогулку. Рольф с его широкой натурой радовался возможности выбраться из Шанхая, даже если он сам не участвовал в таких вылазках.

Эрих Ландауэр, молодой химик, племянник Густава Ландауэра[23], приехал в Китай. Я о нем писала домой:

«…Он относится к типу людей, которых здесь обычно не хватает — увлекающийся, интеллигентный, остроумней человек, ученый».

Ландауэр придерживался прогрессивных взглядов, и я надеялась привлечь его к нашей работе, однако он женился на китаянке из мелкобуржуазной среды, попал под ее сильное влияние, и я отказалась от своих намерений.

19 мая 1932 года

«Путешествие было восхитительным. Мы выехали в субботу в полдень, проехали шесть часов по железной дороге до Нанхинхиа и за Ханькоу остановились в китайской гостинице…

В воскресенье был день моего рождения. Первую из адресованных мне телеграмм принес бой из отеля. Я сразу же догадалась, что ее послал Вальтер. Потом мы перебрались на пароме на другую сторону реки. Оттуда железная дорога идет до Ланьци. Поездка длится десять часов и проходит по изумительной по своей красоте местности. Миниатюрную узкоколейку построил китайцам наш хороший друг Бернштейн (фирма „Оренштейн и Коппель“). Это предмет его гордости и радости. Большую часть дороги мы сидели на открытой платформе, болтая ногами. Бежать рядом с вагонами нам не хотелось, дабы поездка «не потеряла лица». По обе стороны колеи располагались в форме террас рисовые поля.

Посреди полей высились похожие на кегельный шар надгробные холмы или чудесные старые деревья, посаженные в честь предков. Посадка этих деревьев имеет и хозяйственное значение. В период уборки озимого ячменя, когда рисовые поля залиты водой и нет места для просушки урожая, ячмень собирают порядно в снопы и вывешивают их на деревья. Картина такова, как будто деревья одеты в желтые платья. За рисовыми полями возвышаются зеленые горы.

Ланьци расположен на реке.

Вечером в день приезда мы посетили бургомистра Ланьци, передали ему рекомендательное письмо Бернштейна. На следующий день мы должны были отправиться на лодке вниз по течению реки. Бургомистр настаивал, чтобы нас сопровождала охрана — двое полицейских. Ночью, когда мы были еще в постелях, появились старший полицейский и два его помощника, от которых нам с трудом удалось избавиться. На следующее утро мы наняли джонку. Такой красивой природы, как во время этой поездки по реке, я до этого не видела. Мы все были очень довольны. Экипаж лодки — три гребца, по течению она шла быстро. Лодку покрывала полукруглая крыша из бамбука, состоящая из трех частей, ее можно раздвинуть или уменьшить. До полудня мы сделали остановку, чтобы искупаться. Я, конечно, была счастлива. Во второй половине дня мы пристали к дикому берегу и поднялись на гору. Природа здесь буйная, настоящая южная. Вскоре мы сбились с дороги и пробивались сквозь джунгли по гальке, через колючий тростник, но вскоре вынуждены были отказаться от своих намерений. Привал мы сделали, не добравшись до вершины, но зато были вознаграждены чудесным видом на реку и окружающие горы. Влюбленный в природу, Эрих был восхищен раскрашенными черно-желтыми многоножками, бабочками и тропическими растениями, я его восторгов не разделяла. Измученные и исцарапанные, мы спустились вниз, уверенные, что были первыми европейцами, ступившими на эту гору. Испытание физических сил мне всегда доставляло радость. Гребцы приготовили ужин. Мы сразу же после ужина улеглись спать, расстелили наши одеяла под бамбуковой крышей на голом полу… Взошла луна, гребцы тихо пели песню, горы казались еще более высокими. Сон не шел…»

Строка из этого же письма:

«В последнюю субботу с нами снова были Киш и Агнес».