Второй пояс. Откровения советника - Анатолий Воронин

За его мастерской также было установлено наружное наблюдение, и через пару недель на пленку были зафиксированы все люди, что бывали у «Худойрама». Фотографии легли на стол «Крота», а через несколько дней их уже рассматривал Хаджи Латиф. В одном из них он узнал члена собственной группы. Это был тот самый связник, что работал в паре с агентом «Аскаром»…

Был обычный теплый декабрьский день. Джан Мохамад был в мастерской и копошился в двигателе очередного расхлестанного «автоконя». После его ареста хадовцами и ввода в Кандагар советских войск все бывшие помощники исчезли в неизвестном направлении, и теперь приходилось крутиться одному, как белке в колесе. Коммерция должна была идти своим чередом, чтобы обеспечивать надежную «крышу» его второй, скрытой от посторонних глаз работе.

Чисто интуитивно он почувствовал, что в мастерскую кто-то вошел. Просто-напросто в мастерской стало немного темней, из чего следовало, что в проеме ворот кто-то стоит. Джан Мохамад распрямился и увидел мужчину лет тридцати.

Хозяин поздоровался с ним, на что незнакомец ответил приветствием.

Никакой техники при незнакомце не было, в связи с чем Джан Мохамад поинтересовался, что привело незнакомца в его мастерскую.

Тот, в свою очередь, очень внимательно разглядывая Джан Мохамада, произнес фразу, от которой тот невольно вздрогнул:

– Здравствуй, бача Джан.

Так его мог называть только один человек.

– Не верю своим глазам! Шакур Джан, неужели это ты?!

Мужчины кинулись друг другу в объятья. Потом был долгий и бурный разговор двух закадычных друзей, не видевших друг друга почти шесть лет.

В тот день Джан Мохамад закрыл свою мастерскую раньше обычного.

Он был очень гостеприимным человеком и не мог себе позволить, чтобы его друг детства, прилетевший по служебным делам из Кабула, ночевал в какой-то вшивой гостинице.

Весь вечер они говорили, вспоминая яркие моменты своей юности. Джан Мохамад познакомил своего друга с супругой и, самое главное, со своим трехлетним сыном – Шакуром, не забыв при этом подчеркнуть, в честь кого он дал имя своему сыну.

Спать легли далеко за полночь.

А рано утром, сославшись на то, что с утра должен быть на приеме в губернаторстве, Шакур Джан простился с хозяевами и ушел.

Джан Мохамад и предположить не мог, что посетивший его в тот день друг детства Шакур Джан и есть тот самый «инженер», а точнее, полевой командир Гафур Джан, которого так долго вычисляли его агенты.

Когда связника приволокли к Хаджи Латифу, он был уже в полуобморочном состоянии от побоев и допросов, длившихся почти сутки. На единственный вопрос: «На кого работаешь?», задаваемый ему истязателями, он отвечал: «Ничего не понимаю. Я ни в чем не виноват». Он отлично понимал, что его все равно казнят, независимо от того, выдаст он «Аскара» или нет. Но выдачей товарища он поставит точку еще на одной жизни, а стало быть, своими руками уничтожит надежду на возможное отмщение за свою гибель. Нет, ничего не скажет он своим мучителям.

После непродолжительного общения с Хаджи Латифом связника казнили. Ему не стали резать горло, как это было принято у моджахедов. Его просто повесили на толстом суку гранатового дерева, а после этого ударом палаша отсекли голову от мертвого тела.

«Крот» оказался очень инициативным. Вместе с фотографиями посетителей Джан Мохамада он предоставил моджахедам ксерокопию оперативной установки на самого хозяина мастерской. После казни связника Хаджи Латиф зачитал эту установку присутствующим полевым командирам, и находившийся на совещании Гафур Джан сразу понял, о ком идет речь.

Тот визит к Джан Мохамаду было одним из звеньев тщательно спланированной операции.

Гафур Джан лично пробрался в город и выяснил, где находится мастерская его закадычного друга. В процессе бурного с ним общения он прикинул, сколько понадобится взрывчатки для того, чтобы уничтожить мастерскую вместе с ее хозяином.

Через пару дней после того, как друзья-лицеисты расстались друг с другом, к мастерской Джан Мохамада подъехала старенькая «япошка». Владелец машины попросил отрегулировать клапана в двигателе, пообещав заплатить хорошие деньги «за скорость и качество».

Джан Мохамад не знал, что в одну из дверей этой машины было заложено около десяти килограммов пластида, а будильник электронных китайских часов был установлен ровно на тринадцать ноль-ноль. До взрыва оставалось всего полчаса.

Вместе с Джан Мохамадом в тот день погибли еще два торговца, чьи дуканы располагались по соседству с его мастерской, а также трое случайных прохожих.

Гульнара

С детства Гульнара была очень шустрой девчонкой. В отличие от своих сверстниц, она не проявляла никакого интереса к девчачьим играм, всецело увлекшись подвижными шалостями, и все время проводила с мальчишками. Правда, играть с ними она могла лет до семи. С первых же дней посещения школы мальчиков и девочек разлучили друг с другом раз и навсегда. Гульнара пошла в женскую школу, а ее сосед Хафиз – в мужскую.

Кандагар во все времена был городом строгих шариатских устоев. Если в Кабуле девушки и женщины любого возраста могли ходить по улицам с открытыми лицами и это не считалось чем-то зазорным, то кандагарские девочки уже в одиннадцать лет надевали чадру. Сами они, наверное, никогда бы не нахлобучили на голову этот «мешок». Но тем не менее они вынуждены были это делать, поскольку в Кандагаре к молодой девушке, идущей по улице с открытым лицом, отнеслись бы как к обычной проститутке. К ней запросто мог подойти любой похотливый мужчина, пожелавший завладеть ее телом. Отказ от заманчивого предложения познакомиться поближе мог быть воспринят как оскорбление мужского достоинства, за что особа женского пола могла очень сильно пострадать. Вот и вынуждены были девушки, да и женщины тоже, носить этот противный «мешок» и всю свою сознательную жизнь смотреть на окружающий мир через сетку в мелкую клетку.

Родители Гульнары к разряду бедных не относились, но и богачами тоже никогда не были. Отец был водителем большегрузного автомобиля, на котором объездил почти полсвета. Мать же, в отличие от отца, никогда и нигде не работала, поскольку всю свою жизнь занималась воспитанием детей. А их в семье было пятеро, и все – девочки.

Гульнара была самой младшенькой в семье и, наверное, поэтому самым любимым ребенком. Родители в ней души не чаяли, а для старших сестер она была живой куклой, с которой они играли с утра до ночи.

Шло время. Гульнара подросла и поступила на учебу в школу.

Нет никакой необходимости рассказывать об этом периоде жизни Гульнары, но следует все-таки отметить, что учеба давалась ей легко и все преподаватели ставили ее в пример другим девочкам, отмечая ее незаурядные способности.