Однажды, в давние времена… - Сиратори Каору

— Да ну, неохота. Сам иди.

— Ты не хочешь ехать? — удивлённо переспросил он. И уже расстроенно закончил: — Мы же собирались…

— Почему, не хочу? Хочу, конечно. В очереди толкаться неохота. И кошелёк я в комнате забыла — заплатишь за меня, ладно? Пожалуйста. А я тебя у фонтана подожду. Утро сегодня такое чудесное… Людочка, надеюсь, не явится больше.

Вестибюль, как в день приезда, опять наполнился шумом и гамом. Андрей пристроился в хвост очереди. Нет, ну вот как такое понимать? В тот раз вообще с ним, как с младенцем: стой, не рыпайся, пока я тут всё. А сейчас наоборот, всё на него свалила. Нет в жизни совершенства, а в женщинах — последовательности…

— Готово, — с чувством достойно выполненного долга доложил он, усаживаясь рядом с ней на скамейку. — Совершенно отпадная экскурсия, едем в винсовхоз. Всё расскажут, покажут, что да как с начала до конца. А потом будет дегустация. И ещё в магазине ихенном отовариться дадут.

— Хм. И во сколько же мне это удовольствие обошлось? — подозрительно поинтересовалась Катя.

— Что, не надо было? Я думал, тебе понравится.

— Да понравилось, понравилось, — успокоила она его. — Это я так. А открытки — вместо билетов, что ли?

— Нет, там просто по фамилии записывали. А открытки та же тётка продавала, с местными видами. Купил нам с тобой по штуке, родителям послать. Выбирай.

Но на глазах у Кати неожиданно выступили слёзы.

— Катя, что с тобой? — Андрей в замешательстве взял её за руку.

— Ничего… — шмыгнула она носом и отвернулась. — Только нет у меня родителей…

— Кать, прости, я же не знал…

Она вытерла слёзы и встала, не глядя на него.

— Ладно, чего ты извиняешься. Не виноват ни в чём… Пошли наверх…

Катя редко давала волю эмоциям — тем более, на людях. И уж никак не думала, что способна разнюниться вот так перед учеником. Но захотелось вдруг выговориться, открыть кому-то, что всегда держала в себе… Они сели на край кровати, и она начала сбивчивый рассказ про то, как шесть лет назад у мамы обнаружили рак. Когда сама ещё в школе была, совсем как Андрей… А бабушка этого не перенесла, слегла почти сразу и больше не вставала уже… О Москве, понятно, пришлось забыть. Институт восточных языков — куда она давно собиралась… Но хуже всего, мама потом себя за это винила… А уже в самые последние дни только и причитала, что лишь бы до распределения дожить: не то ушлют доченьку в деревню — и хорошо, если квартиру в результате не отберут…

После похорон соседи звали её пожить первое время у них, но не могла она вообще этот дом видеть… Девочки из группы нашли ей койку в общаге. Сколько она там прожила, два, три дня… четыре — не знает точно… Кто-то приходил, уходил, пил с ней водку… Кто-то — ей уже потом сказали — попытался увести её с собой, но его выставили. Сама она этого не помнит… И если бы не старая сердобольная вахтёрша тётя Люба, приютившая её у себя, так и завалила бы она и госы, и диплом…

— Ну а отец? — в голосе Андрея слышалась неуверенность, стоит ли задавать этот вопрос. — С ним что?

— А отца у меня никогда не было. — Катя встала налить себе воды из графина, но не вернулась на кровать, присела на краешек стола. — В свидетельстве о рождении — прочерк. Мама никогда о нём не говорила и бабушке с дедушкой запретила настрого. Если они вообще что-то знали. Даже перед смертью ничего не сказала. Звали его, скорее всего, не Максим: это, по её словам, она чисто для благозвучности так меня записала. Или, может, в честь Максима Горького — любимый писатель у неё был… И, прежде чем спросишь, других родственников тоже нет. Никого нет, — вздохнула она, — даже кошки — у меня от них раздражение.

— Так ты это, значит, по маме Шевченко… — пробормотал, непонятно к чему, Андрей.

— Больше не по кому…

— Слушай, а чего ты тогда по русскому пошла, а не по украинскому?

— Хочешь сказать, с такой-то фамилией? — грустно улыбнулась она.

— Нет… Но и это тоже, конечно, — улыбнулся он в ответ.

Она рассмеялась. Хотя скорее, просто чтоб не разочаровывать его: видно же, он пытается отвлечь её, как умеет.

— Ну вот представь, если ты и по русской-то литре программу ругаешь, что б тогда было? Ты бы меня вообще за человека не считал.

— С чего ты взяла? Мне твой однофамилец, между прочим, как раз очень даже нравится. Нет, серьёзно.

— А серьёзно, это другая история. У меня ведь с Украины дед только — но его ещё в двадцатые раскулачили и в Сибирь сослали. Там он и на бабушке женился. Самое большое везение в его жизни, как она всегда шутила.

— Что на ней женился?

— Что сослали.

— Это как?

— Ну, во-первых, он же в результате и правда на ней женился. Но главное, ему это, вполне возможно, жизнь спасло — на самом деле, без шуток. Во всяком случае, родственников его никаких мы потом так и не нашли. Хотя дедушка очень долго искал.

— Конечно, если так взглянуть… — задумчиво протянул Андрей. И вдруг хмыкнул: — А знаешь, на что это похоже? На сомнительных эльфов — у Генри Каттнера, читала? Которые и удачу приносят сомнительную.

— Читала. Ну да, один в один. Жаль, самой в голову не пришло: бабушка посмеялась бы, она у меня весёлая была… Так вот там, в ссылке, мама и родилась. Ну и я тоже. А на Украину мы уже при Хрущёве вернулись, после реабилитации… Но что это я всё о себе, да о себе? Расскажи и ты мне что-нибудь.

— Да мне как-то даже и рассказывать нечего. По сравнению…

— Скажи ещё, завидуешь.

— Ну я же не в том смысле. Мне правда не о чем… Мама — из деревни, такой, что вот точно, «только самолётом». После школы в красноярский политех поступила, там и отца встретила, он — городской… На Украину когда переехали, я во втором классе был. Мама в Харьков хотела: чтоб большой город и говорили по-русски, но туда поменяться не удалось… Работают оба в проектном институте, отец — начальник отдела, а мама — профорг освобождённый. Так и путёвку эту получил, по блату… Братьев-сестёр тоже нет… Кошка есть, — он снова улыбнулся. — Точнее, кот — Барсик. Всё…

— Ну вот видишь — а говорил, ничего интересного.