Без двойников - Владимир Алейников

Пересматриваю и перерабатываю частично прежние писания. Зачем? Затрудняюсь с ответом. Водолеевская привычка – улучшать уже сделанное когда-то? Получаются – просто новые вещи. В прежних – время по-своему выражено. В этих, нынешних текстах, на основе тех, прежних, – дух другой и время другое. Может, бросить эти занятия? Ну к чему они мне? Людмила говорит, что я дурью маюсь. Специально так выражается. Чтобы я образумился. Говорит она: что написано, то написано. И, пожалуй, она права. Нет, она, как всегда, права. Смысла нет – переделывать старое, переписывать, улучшать. Как Державин Гаврила Романыч говаривал тем, кто рекомендовали ему переделать что-нибудь в стихах: "Вы же за меня мою жизнь не переживёте!" Поточнее не помню, но и так ведь понятно тебе, о чём говорил он умникам и всем этим книжникам, ни хрена в поэзии не смыслящим. Достоверность пережитого. Достоверность написанного. Сохранение – и надолго – непрерывности бытия. Вот что есть в настоящих стихах. Явь, которая в дружбе с правью. Знаю, что всё это есть в том, что прежде написано мною. Помню: всё, что писал я, – живо. Ну а многое из того, что когда-то сказано мною, – всё сбывается и сбывается. Потому-то, пожалуй, брошу вариации нынешние – на давнишние темы. Погляжу как-нибудь потом, что там вышло у меня, – и, ежели на самого себя осерчаю, то, глядишь, и уничтожу писанину эту, расценив её, как заскок. Поживём – увидим. Увы, не от хорошей жизни попытки, пусть и наивные, переписывать то, что написано. Всё на пользу, конечно. И даже заскоки. Извлеку я из них уроки, чует сердце моё. Всё – не зря. Всё, конечно же, не случайно. Мучительно жить с таким грузом неизданного, как у меня. И ничего, живу. Существую. Сам себе удивляюсь порой. Но – приходится с этим жить. Кто издаст мои книги? Когда? Буду верить, что это сбудется – и при жизни. Да. Будет так. Солнце вдруг в окне засияло. Неспроста это. Верный знак.

Пишу новое. Ну, уж это, полагаю, ты приветствуешь. Одобряешь. Стихи получаются сдержанными – лишь внешне. Внутри же – страсти. Боль. Всё больше её, этой боли. Ничего не могу поделать с собой. Сквозь меня говорит она. И не только она, разумеется. И любовь. И природа сама. Естество. Мир, созданный мною, с миром, тем, в котором живу я, заодно. Потому и пишу, что родство их всегда ощущаю.

Живу я здесь с детьми с начала июня. Уеду в самом начале октября, посему – надеюсь получить ответ твой.

Люда приезжала к нам. Но уже давно в Москве она. Работает. Вынуждена тоже работать. У нас ведь – семья. Слишком часто бываем в разлуке мы с моею супругой. Но – что же поделать? У неё – труды, у меня – труды. Ничего, мы выдержим это. В октябре – увидимся снова. Заживём по-людски, все вместе. Мы дружны. И любовь – жива.

Заходили в Москве к Люде – Мира и Вера. Судя по сегодняшнему письму от Люды, Вера снова была у неё недавно.

Дошли до меня добрые вести о том, что пить ты бросил, решительно взялся за здоровье, бегаешь, ходишь в баню и проч. Ежели это так, то остаётся только пожать тебе руку. Давно пора, старина. Скажи спасибо своему организму, который рассчитан природой надолго. Иначе… всё могло быть. Примеров у нас много, печальных.

Но моя вера в тебя незыблема – и я твёрдо знаю, что, несмотря на свой рост, в физическом смысле, ты растёшь духовно – и перерастёшь многих, и всё у тебя будет в порядке.

Придёт время – будем общаться чаще, в том случае, коли переедешь в Подмосковье с Мирой.

А пока что – будем помнить друг о друге.

Не сомневаюсь, что ты постоянно работаешь. Спасение наше – в труде и в том, что надо уметь ждать, вовремя уединяться и вовсе не общаться со всякой мразью.

Я сам крепко изменился в нынешнем году, перемучавшись и восстав.

Живу – и буду жить далее – просто, воспитывать детей, стараться писать по возможности ясно, светло и глубоко, дружить только с достойными людьми.

Украина для меня – отрада, здесь я оживаю. Здесь, собственно, всё лучшее и написано.

Работаю и физически – помогаю родителям по хозяйству. С утра – зарядка. Труды чередую с переключением на другое. Отдыха как такового, то есть безделья – не бывает.

Маше и Оле здесь очень хорошо. Маше уже исполнилось двадцать пятого июня пять лет, Оле завтра, двадцать четвёртого сентября, исполнится три года. Растут, кушают хорошо, играют и радуют меня.

Конечно, грустновато порой без Люды, поскольку жена у меня замечательная и ей я обязан очень многим, – но постоянно весь в работе, и время идёт.

Сегодня погода осенняя, был дождик. А до этого было солнечно, тепло. Созрел виноград. Едим помаленьку всякие дары природы из сада. Лишний раз вспоминаю умных людей, вроде Фолкнера, Толстого и Фета, которые жили себе поживали в поместье или на ферме и были довольны жизнью. Есть в этом большой смысл.

Стихи, которые давал я тебе, придётся тебе возвратить. Взамен ты получишь основательно отредактированные тексты, в достаточно большом количестве, не беспокойся. Так надо, друже. Если я улучшил и переработал ряд вещей, если кое-что выбросил, если сам знаю, что отдавать людям, то, значит, так и надо.

После бесконечных сомнений, огромной работы над писаниями своими и собой самим, размышлений, вариантов и так далее у меня, слава Богу, появилась твёрдая уверенность в том, что пишу стихи не зря, что уровень творчества моего высок, и всё остальное зависит только от меня, надо стремиться писать ещё лучше, – что уж остаётся.

Переводы отнимают уйму времени. В перспективе должны выйти несколько книг переведённых в ближайшие годы, начиная с этого, и, разумеется, будут появляться публикации в периодике.

Что касается моих книг, в советском издательском их варианте, закономерном для всех поголовно в нашей прекрасной стране, то они выйдут всё-таки, так мне говорят, – но, разумеется, в урезанном до безобразия виде и со всеми вопиюще очевидными приметами цензорской деятельности, к чему доброхоты мои заранее призывают меня быть готовым, – они выйдут, и не одна, этакие клочки, обрывки, некие образчики того моего целого, которое, понятное дело, издано быть пока что не может, и думать об этом нечего, и хорошо, что хотя бы что-то малое высветляется впереди, – они выйдут, будем надеяться, но примерно года с восемьдесят седьмого, и никак не раньше, потому что условия таковы, да и возможности тех, кто идут мне навстречу, помогают с изданиями, пока что – грядущими, невелики, но и та том спасибо, и вообще это не моя игра, но – тех, кто даже таким вот манером пытаются приручить меня, хоть отчасти, понимая уже, что ни хрена у них не выйдет, и меня победить невозможно, поскольку я сам по себе, независим от них, пусть я кажусь им странным, пусть я для них белая ворона, вот и очень хорошо, что так, – и это не моя война, я сражаюсь на других фронтах, и всё моё остаётся со мною, и всё наше, друг мой, остаётся с нами, – так что надо работать и ждать.

Если тебе устроят персональную выставку в горкоме графиков на Малой Грузинской, это хорошо. Согласен ли ты отобрать работы для выставки вместе со мной? Я готов тебе помочь и уверен, что окажусь необходимее других. Когда-нибудь, даст Бог, напишу о тебе работу. А пока что давай сделаем выставку. Она должна прозвучать как надо.

За Миру держись, не обижай её. Сам грешен, да опомнился.

Куда мы без наших жён, брат?

Я вообще не хожу на выставки горкомовские, и не питаю интереса к творчеству и молодёжи, и прежних мазил. Мне вполне достаточно того, что ты на верном пути. Понял?

Тоскую по морю. Но увидеть его удастся, возможно, лишь в следующем году. Пока я – вместе со своими степями.

Читаю в меру, только необходимое. Тютчев, Анненский, Фет, русская классика. Вот перечитываю Эккермана – "Разговоры с Гёте".

Думаю, если всё сложится благополучно, вступать в союз писателей. Это мне необходимо сделать.

С выпивохами не знаюсь и тебе не советую.

Хотелось бы обменяться фотографиями. Давай, когда будешь в Москве, сфотографируемся вместе. Напомни мне, я устрою.

В столице постарайся на людях вообще не пить (лучше и без них не делать этого). Не надейся особенно на продажу работ. Лучше подумай о другом, верном заработке – оформлении книг, иллюстрациях в журналах. Кое-что придумать можно, помни.

Как ты там жив-здоров? Напиши поподробнее. По тебе – скучаю.

Имею убеждение, что нас двое и есть: ты – в живописи, я – в поэзии. Есть для того, чтобы развиваться, совершенствоваться, взаимно обогащаться. Для того, чтобы нечто путное в итоге из нас вышло – в глазах понимающих людей.

Со своей духовностью при нынешней бездуховности не надейся на скорое признание и лавры. Тебя любят и понимают очень избранные люди, но людям этим – можно верить.

Конец ознакомительного фрагмента.