Извращённое чувство - Эмили Макинтайер

Она редко надевала такую светлую одежду, и контраст между фартуком и ее загорелой кожей и темными волосами придавал ей почти неземной вид. Помню, как был озадачен тем, с какой легкостью она надела белый фартук, учитывая ее частые жалобы на то, как трудно выводить пятна крови с легких тканей.

Однако в тот день она без труда надела его поверх своего кремового топа и вручила мне моего любимого плюшевого мишку Эйба, за которого папа всегда ругал меня. Она сунула его мне в руки и начала напевать, пританцовывая под радио и помешивая ингредиенты в кастрюле.

Я смотрел на Эйба, на швы на его ухе, распустившиеся от того, как я вытаскивал его из укромного места под моей кроватью и каждую ночь спал с ним, свернувшись калачиком, и чистое счастье наполняло мою грудь. Может быть, папа и был прав, и у мальчиков не должно быть плюшевых медведей, но мне было все равно.

Если мама была в белом, а я держал любимую игрушку на виду, может, он и вправду ушел навсегда.

Но как только я почувствовал радость, её омрачило глубокое и острое беспокойство, которое охватило меня, когда я представил, как быстро всё может измениться.

Однако дни проходили без каких-либо признаков опасности, и постепенно я начал успокаиваться. Чувство тревоги исчезло, и я понял, что, возможно, хорошие вещи действительно остаются, если ты искренне желаешь их.

Но я был всего лишь глупым ребенком.

Однажды ночью, после двух недель счастья, всё закончилось.

Я лежал в постели, слушая гудки случайных машин на оживленных улицах города за пределами нашей маленькой квартиры, прижимая Эйба к груди. Я уже почти уснул, когда услышал звук приближающейся машины. Он становился всё громче.

Машина была слишком близко.

Моё сердце сжалось от ужаса, словно меня накрыла тёмная тень.

Я услышал, как захлопнулась дверь автомобиля.

Я быстро вскочил с кровати и направился в комнату матери, но перед тем как выйти в коридор, посмотрел на Эйба, которого крепко держал в руке. Меня охватило отчаяние, которое грозило поглотить меня. Если я возьму его, то только навлеку на себя ещё больше проблем. Я быстро развернулся, бросился обратно к кровати и спрятал его между перекладинами матраса, чтобы его не было видно. Затем поспешил в комнату матери.

Я часто бывал в её комнате, пытаясь защитить её от него. По какой-то причине он никогда не вымещал на мне свою злость, поэтому я всегда был рядом с мамой, надеясь, что моё присутствие будет достаточным, чтобы уберечь её от травм.

Иногда это срабатывало.

В других случаях мне приходилось лежать с закрытыми глазами и притворяться, что не слышу, как он оттаскивает ее от меня, пока его кулаки сталкиваются с ее плотью, а её крики пронзают мои уши.

В ту ночь я стремительно ворвался в её комнату и закрыл за собой дверь, когда хлопнула входная. Моё сердце бешено колотилось, и я бросился к ней.

Она не спала. Её тело было неподвижно, голова лежала на подушке, но её тёмные глаза были устремлены на меня.

— Мама, — прошептал я, широко раскрыв глаза.

Она молча протянула ко мне руки.

И так же, как это было бесчисленное количество раз до и после, я подошел к ней, свернувшись калачиком в ее объятиях и позволив ей прижать меня к себе.

Я был ее щитом так же, как часто был её бременем, неся на себе груз ее боли, которую она не могла вынести в одиночку.

Звук тяжёлых шагов эхом разносился по маленькой квартире, превращая секунды в часы, пока не затих за закрытой дверью спальни.

Мама крепко обняла меня, её дыхание коснулось моего затылка.

Дверь открылась, и вошёл папа.

— Анита…

Его голос затих, и тишина окутала комнату, словно тяжёлое одеяло.

Я закрыл глаза, притворившись спящим, и надеялся, что он не услышит, как громко колотится моё сердце. Но я чувствовал на себе его взгляд, хотя и не мог его видеть.

Он тяжело вздохнул, затем развернулся и ушёл. Из соседней комнаты доносился звук работающего телевизора.

Постепенно мои вспотевшие руки расслабились, а дыхание пришло в норму.

Мама была в безопасности от него, а значит, и я был в безопасности от неё.

По крайней мере, на эту единственную ночь.

После этого я проводил дни в молитвах, прося его уйти. Но он не уходил, и тот маленький огонёк счастья, который зародился во мне, начал гаснуть, пока не превратился в далёкое воспоминание. В конце концов, это стало чем-то, что я больше не мог даже вспомнить.

Я придерживался другого взгляда на мир. Верил, что смогу превзойти своего отца и защитить мать от его жестокости. Я стал тайком пробираться по улице, чтобы понаблюдать за занятиями хапкидо, пока однажды тренер не открыл дверь и не позволил мне войти внутрь. Формально меня никогда не зачисляли на курсы, поэтому я так и не получил пояс. У меня никогда не было никого, кто мог бы поддержать меня. Но меня не волновала похвала. Мне просто хотелось стать сильнее и увереннее в себе. Хотелось уметь защищать себя и свою мать от тех, кто мог причинить нам вред.

В то время я не осознавал, что именно моя мать наносила мне самые глубокие раны. Я знал только, что она была моей, и я должен был заботиться о ней, как и о любом другом близком человеке.

Каждый сам решает, кого поставить на первое место в своей жизни.

И вот однажды я стал больше, чем мой отец. Сильнее его. И он совершил ошибку, подарив мне мою самую ценную вещь, чтобы отпраздновать этот факт.

В мой шестнадцатый день рождения отец подарил мне змею. Это был единственный подарок, который он когда-либо делал мне в честь того, что я стал мужчиной.

— Ты ведь знаешь главный факт о змеях, не так ли? — спросил он. — Их боятся, и это делает их сильными.

Я назвал ее Изабеллой.

А потом я украл один из деревянных посохов из додзё19 хапкидо начал бить отца, пока он не потерял способность стоять.

Я нанес ему удар за каждый синяк, который он оставил на теле моей матери.

И ещё один за каждый синяк, который она оставила на мне.

Я вытащил его на заднюю аллею посреди ночи, положил крыс на его изломанное тело и выпустил Изабеллу поиграть. Она, учуяв добычу, приняла его за пищу. Грызуны охотно помогли ей,