Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

— Да. — прошептала она.

Он некоторое время держался подальше, твердо решив, что больше не прикоснется к ней. В одиночку обследовал огромный подвал, пользуясь при этом светом своего лазера. После нескольких сотен шагов пещера сужалась, становилась высокой, как туннель. Безмолвный и черный, он вел его по абсолютно прямой линии довольно долго, затем повернул. Шаги гудели, отдаваясь в тишине, нарушая дарившее здесь безмолвие. В поле зрения Фалька ничего не попадало, он шел, пока не устал и не проголодался, и только после этого повернул назад. Этот туннель, скорее всего, был дорогой в никуда!

Он вернулся к Эстрел, к ее многообещающим, но не выполняющим обещания, объятиям.

Буря улеглась. Ночной дождь поливал голую черную землю, и последние сугробы снега таяли и пропадали в бесчисленных ручейках.

Фальк стоял на верхней ступеньке лестницы, солнце играло на его волосах, лицо обдувал свежий ветер.

Он чувствовал себя кротом, вылезшим после спячки из своей норы.

— Давай пойдем дальше, — крикнул он Эстрел.

Он спустился вниз в пещеру только для того, чтобы помочь ей быстро уложить вещи и убрать начисто помещение.

Он спросил у нее, знает ли она, где сейчас находятся ее соплеменники, и она ответила:

— Теперь, вероятно, они находятся далеко на западе.

— Они знали, что ты в одиночку пересекла территорию Баснасска?

— В одиночку? Эго только в сказках из Эры Городов женщины одни продвигались куда угодно. Со мной был мужчина, и Баснасски убили его.

Ее нежное лицо стало печальным и невыразительным.

Фальк попытался объяснить этим ее удивительную пассивность, недостаточность ее ответного чувства. Она столько перенесла, что уже не могла больше откликаться на другие чувства. Кто был тот ее спутник, которого убили Баснасски? Раз она не хотела этого сказать Фальку — значит, это его не должно было касаться. Но весь гнев его давно остыл, и теперь он время от времени обращался к Эстрел нежно и доверчиво.

— Могу ли я помочь тебе в поисках твоих соплеменников?

Она мягко ответила:

— Ты, Фальк, добрый человек, но они где-то очень далеко отсюда, и мы не сможем в их поисках прочесать всю Западную Равнину…

Последняя терпеливая нота в ее голосе тронула его.

— Тогда идем со мной на запад, пока до тебя не дойдут какие-либо вести о соплеменниках. Ты ведь знаешь, что я рвусь на запад.

Для него до сих пор было трудно произнести слово «Эс Тох». На языке Леса оно было непристойным, вызывавшим отвращение. Он пока еще не привык к той легкости, с какой Эстрел говорила о городе Сингов, как об обычном месте обитания людей.

Она некоторое время колебалась, но когда он стал настаивать, согласилась идти вместе с ним. Это доставило ему удовольствие, потому что он и желал ее, и жалел, потому что он познал, что такое одиночество, и не хотел испытать его еще раз. Но на сердце у Фалька было легко — он снова был свободен и снова продолжал свой путь. Вместе они шли сквозь стужу и ветер. Сегодня для него окончание путешествия еще не имело смысла. День был ясным, над их головами проплывали огромные облака, идти было хорошо.

Он шел вперед, и рядом с ним шла женщина, понятливая, не знающая усталости женщина.

5

Они пересекли Великую Равнину пешком, о чем легко сказать, но трудно сделать. Дни становились длиннее, весенний ветер — все мягче и теплее. Наконец они впервые еще издали увидели цель своего путешествия: барьер, который от обилия снега и расстояния казался белым. Они увидели стену, пересекавшую материк с севера на юг. Фальк долго стоял неподвижно, глядя на эти горы.

— Эс Тох расположен высоко в горах, — сказала Эстрел. — Там, я надеюсь, каждый из нас найдет то, что ищет.

— Я чаще боюсь за это, чем надеюсь. И все же я рад, что увидел горы.

— Нам следовало бы двинуться дальше в путь.

— Я согласен.

Прежде чем вступить в Горы, он обернулся и долго смотрел на восток, на пустыню, простиравшуюся далеко назад, как будто вспоминал весь пройденный путь, который он и она проделали вместе.

Он теперь уже лучше знал, каким пустынным и таинственным был мир, в котором жил человек в эти более поздние времена своей истории.

Он и его спутница могли идти много дней и не обнаружить никаких следов присутствия людей.

На ранней стадии своего путешествия они шли, осторожно пересекая территорию самситов и других племен, охотившихся на скот. Эти племена — Эстрел знала это — были такими же дикими, как и Баснасски. Затем, очутившись в более засушливых местах, они были вынуждены придерживаться путей, которыми раньше пользовались другие, чтобы находить воду. Однако, когда они обнаруживали следы недавно прошедших людей или живущих где-то поблизости, Эстрел бдительно озиралась по сторонам и иногда изменяла направление их движения, чтобы избежать даже малейшей возможности быть замеченными.

У нее было хорошее — а иногда и на редкость точное — представление об обширных пространствах, которые они пересекали. В тех же случаях, когда местность становилась непроходимой, и у них возникали сомнения, какое направление избрать, она говорила: «Подождем до зари», — и отходила в сторону, чтобы помолиться, пользуясь при этом своим амулетом. Затем она возвращалась, заворачивалась в свой спальный мешок и безмятежно засыпала.

Путь же, который она избрала на заре, всегда был правильный.

— Инстинкт Странника, — говорила она, когда Фальк восхищался ее интуицией. — В любом случае, пока мы держимся поближе к воде и подальше от людей, мы в безопасности.

Но однажды, через много дней пути после начала их путешествия, огибая глубокий каньон, по дну которого протекал ручей, они неожиданно вышли к поселению, и прежде чем смогли скрыться, кольцо вооруженных людей сомкнулось вокруг них.

Сильный дождь помешал им увидеть или услышать что-либо до того, как они столкнулись глаза в глаза с этими воинами.

Однако над ними не было совершено насилия. Им разрешили отдохнуть в поселке несколько дней, и Фальк этому очень обрадовался, потому что идти дальше или разбивать лагерь под таким дождем было очень неприятно.

Это племя или народ называли себя Пчеловодами. Странные люди, грамотные и вооруженные бластерами, все они, и мужчины, и женщины, были одеты совершенно одинаково — в длинные балахоны из теплой водонепроницаемой ткани желтого цвета, на груди у каждого был вышит коричневый крест. Они были гостеприимны, но не общительны. Они предоставили путешественникам ложе в своих домах — бараках, длинных, низких, но прочных, из дерева и глины. Они давали своим гостям обильную еду за столом, но говорили так мало — как с незнакомцами, так и между собой, — что казались общиной почти немых.