Новые записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник) - Александр Федотов

– Вот, – пролепетал Стёпа, – видите, есть мясо-то.

После секундной немой паузы даже самые суровые годки не выдержали. Такого хохота камбуз не слыхивал за всю свою славную историю. Ряба, и тот, сполз по переборке на палубу, держась за живот от хохота. Когда первый приступ смеха, прошел, порозовевший Стёпа пояснил:

– Эти чучмеки, – он ласково кивнул на поворят-азиатов, – вчера с мяса не все печати срезали – в итоге суп синим оказался, а потом они, по приборке, умудрились ещё и кусок мыла в котёл с супом уронить. Вот и отрабатывают…* * *

Это была флотская байка, воплощенная Стёпой в жизнь. Правда он попросил ребят особо об этом не распространяться. Месть Большого Зама была бы страшна. Настоящие макароны по-флотски с огромным аппетитом ел в этот день весь экипаж, кроме конечно офицерского состава и мичманов, у них ведь своя, гарсунка.

Горнист

Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа.

(Выдержка из текста воинской присяги СССР)

Служил у нас на корабле один матрос-горнист. Каждое утро становился рядом с командиром корабля у флагштока и на «дудке» подъем флага играл. Сам невысокого роста, щуплый, белобрысый, по сроку службы – карась. Был он по корабельному расписанию приписан к посту боевой части 5 – отсеку вспомогательного котла. В этом же отсеке тогда служил отправленный туда за пролёты Роман Фролов.

То ли потому, что этот боец никак не мог смириться с условиями жизни на корабле, то ли по какой другой причине, но так выходило, что горнист постоянно бегал в самовольные отлучки. На корабле по карасевке всем приходилось несладко, и всем хотелось хоть немного подышать вольным воздухом, но с таким постоянством бегал только он один. Случалось, он пропадал по несколько дней. Гулял где-то на свободе, в городе, а потом возвращался. До истечения трех суток. Он хоть и дул в дудку по жизни, но знал, что самовольная отлучка из части на срок более трёх суток попадала уже под статью «дезертирство», а за это можно было и пару лет дисбата схлопотать.

Тех, кто с нашего корабля реально попал туда, в этот пресловутый дисбат, я лично не знал. Слышал только, что вроде бы один моряк из прошлых фокинских призывов загремел туда на два года за то, что сломал какому-то карасю челюсть. Так ли это или не так, точно не знаю, но дисбатом нас пугали постоянно. И, в общем-то, действовало.

С одной стороны, этот горнист сам себе судьбу выбрал – ну, бегает и бегает, сам же за это потом перед офицерами отвечает. Кому какое дело. Всё это так, но дело в том, что после каждого такого побега командир объявлял на корабле «оргпериод», а от этого страдал уже весь экипаж. Во время оргпериода отменялись все сходы и увольнения на берег. Сверху донизу обыскивали весь корабль, строили через каждые пятнадцать минут для обсуждения результатов обыска. Потом с корабля направлялись многочисленные патрули для продолжения поиска уже на берегу. Само собой разумеется, что это не очень радовало старослужащих, да и однопризывников горниста. По понятным причинам горнист-самовольщик любовью на корабле, мягко говоря, не пользовался. Забивался он тогда в свой отсек вспомогательного котла и сидел там, стараясь лишний раз не высовываться. А через некоторое время – опять сбегал в самоволку.

Однажды горнист с концами пропал. Свалил в с корабля и через два дня не вернулся. Не вернулся и через три… Отцы-командиры забили тревогу. Это уже настоящее ЧП. Его так просто не замнёшь. Пришлось доложить вверх по команде. Ну, тут и началось – проверяющие, поиски, патрули. Весь экипаж – на ушах.

Известие о беглеце пришло только через месяц. От пограничников. Они обнаружили горниста в четырехстах метрах от границы с Китаем. В угольном ящике поезда Москва – Пекин! И пока этот боец до Китая ехал, всё это время на корабле не прекращался, так называемый, «оргпериод»!

За беглецом с корабля отрядили группу сопровождения, которая и приволокла горниста назад, на корабль. К всеобщему удивлению, Большой Зам это дело замял. Он не только не сдал горниста в дисбат, он даже на кичу его не отправил. Вместо этого, наш «политический лидер» посадил беглеца под «домашний арест» в отсек вспомогательного котла. До особого распоряжения. У Большого Зама, похоже, имелись насчет горниста свои особые планы. Возможно, он прикинул, что угроза дисбата – хороший крючок, и решил на этот крючок горниста подвесить. Такой крючок можно для многого использовать, если подойти с умом, конечно.

Как-то Роман Фролов вместе со своим другом, «секретчиком» (писарем секретной канцелярии) Рокосуевым, спустился в отсек вспомогательного котла – попить крепкого чайку с сахарком. Полез Рома в свою потайную шхеру за самодельным кипятильником и вдруг заметил в отсеке горниста. Тот сидел к нему спиной и увлеченно писал что-то вроде письма на Родину. Рома подошел сзади и не устоял перед искушением заглянуть горнисту через плечо. Он знал, конечно, что подглядывать нехорошо, но так уж получилось, не удержался.

В письме горнист описывал жизнь «морского волка», моря, шторма, боевые походы и свои геройские подвиги… После месяца, проведенного из-за этого перца под оргпериодом, Рома не выдержал:

– Ты что, чучело, пишешь?! Какое море?! Какие боевые походы?! Ты, гад, за кордон свалить пытался, а нас тут из-за тебя целый месяц и в хвост и в гриву…без вазелина!

Бывший медик с размаху залепил горнисту такую затрещину, что «секретчик», ожидавший обещанного чайку с сахарком на другом конце отсека, вздрогнул и обернулся на звук.

В тот же вечер горнист дал Роме сдачи. Вернее «сдал». Он заложил внучатого племянника за рукоприкладство Большому Заму. Сдал со всеми потрохами и художественными деталями, не взирая на одну из важнейших флотских заповедей – «не стучи». И «секретчик» в его докладе под раздачу попал. Правильно оно или не правильно, но факт тот, что по местным понятиям, «стукачу» среди экипажа уже не жить. Большому Заму надо было решать: или горниста домой списывать, или переводить на другой корабль. Пока Большой Зам думал, что делать, горниста поселили в медкаюте.

Большой Зам, давно точивший зуб и на Фролова, и на Рокосуева, решил использовать этот инцидент как повод поквитаться. Оба, и Фролов, и Рокосуев, были в старшинских званиях. За неуставные взаимоотношения с молодым пополнением Большой Зам решил обоих разжаловать в матросы и сделать из этого показательное, публичное унижение. С позором срезать погоны перед строем! Наподобие того, как в царское время торжественно переламывали шпаги над головами декабристов, лишая их дворянского звания. Большой Зам подходил к своей работе творчески. Он любил развивать психологический драматизм ситуации, чтобы и слезу прошибало, и другим неповадно было.

На этот раз Паша решил применить очередной тонкий психологический приём. Он решил заставить сорвать перед строем старшинские лычки с погон Фролова и Рокосуева их же сослуживца Серёгу Бычкова, по кличке «Бычок», отслужившего на год меньше их. По замыслу замполита, в расчёт бралась неуставная флотская иерархия, и это обстоятельство добавляло мероприятию нужную остроту, психологический эффект и зрелищность. Молодой матрос показательно срывает погоны со старослужащих, промышляющих неуставными взаимоотношениями с молодым же пополнением! Как Серёге жить среди экипажа после исполнения такой процедуры, Зама интересовало мало. Сталкивать людей лбами было его кредо. «Разделяй и властвуй» ещё никто не отменял.

Большой Зам выбрал Бычка ещё и потому, что он знал, что Серега был родом из маленького городка, и очень хотел выбраться оттуда, сделав себе на гражданке достойную карьеру. А для этого Бычок хотел уйти со службы коммунистом и в звании главного корабельного старшины, самого высокого звания для матроса срочной службы. Серёга хотел, чтобы служба, стала для него своеобразным трамплином в другую жизнь, а в то время для карьерного роста очень помогало обзавестись партийным билетом.

Тогда, когда подавляющее большинство экипажа только пассивно отбывало воинскую повинность, Серёга служил на совесть. Старался. Служа в трудовой БЧ-5, он числился начальником аварийно-спасательной команды, мотался по бесконечным построениям и тренировкам. Короче, за своё звание он честно вкалывал, и поэтому его быстрый карьерный рост против него не держали. Кто-то же должен был пахать и с аварийной командой нормативы сдавать. Всё по понятиям.

Всё это Большой Зам понимал и лучшего кандидата на роль экзекутора просто не мог бы найти. На руку было и то обстоятельство, что командира на борту не было и Большой Зам мог резвиться по полной программе. По его указанию дело о разжаловании двух старшин состряпали в тот же день. Вечером Большой Зам вызвал к себе Бычка и объявил о своём намерении. Он сказал, что от него, как от кандидата в коммунисты и просто ответственного матроса, он завтра ожидает четкого исполнения одного маленького, но очень ответственного поручения. И он, Бычков, должен доказать, что достоин членства в партии, проявить коммунистическую сознательность и принципиальность. Короче говоря, он должен перед строем срезать погоны с двух злостных пролетчиков.