Микеланджело Буонарроти - Элен Фисель

Кто-нибудь другой, оскорбив представителя Бога на земле, не вышел бы невредимым из этой истории. Но люди Юлия II имели приказ почтительно обращаться с получателем послания. Они развернулись, и гордый флорентиец вскоре увидел на горизонте лишь клубы пыли из-под копыт лошадей.

Вскоре Микеланджело приехал во Флоренцию. Обида на Юлия II была не единственной причиной его поспешного отъезда. Джулиано да Сангалло предупредил его, что Браманте затеял убийство. Микеланджело писал:

«Из-за этого у меня был повод думать, что – останься я в Риме – этот город стал бы мне могилой раньше, чем папе потребовалась бы гробница. Что и стало причиной моего внезапного отъезда»94.

А вот еще одно письмо Микеланджело неизвестному, написанное в 1542 году, и оно неожиданным образом дополняет вышесказанное, сообщая о его бывшем ученике Рафаэле вот что:

«Все сложности, возникшие между папой Юлием и мною, происходят от ревности Браманте и Рафаэля: они хотят меня погубить; и особенно старается Рафаэль, так как все свои знания об искусстве он получил от меня»95.

Недовольство гонфалоньера Содерини

Во Флоренции Микеланджело без особого энтузиазма встретил отец, рассчитывавший на папские деньги, с которыми его старость стала бы беззаботной. Он нашел сына сильно изменившимся – печальным, с преждевременными морщинами на лбу.

Микеланджело пересек площадь Синьории. Конечно же, его «Давид» стоял на месте, огромный, сверкающий белизной в лучах весеннего солнца. Но могло ли это великолепие скрасить несправедливость мироздания и отдельных двуногих тварей божьих?

Микеланджело закрыл глаза. Он всегда так поступал, когда ему надо было подумать. Внезапно его вернул к действительности легкий толчок. Это был гонфалоньер Пьеро ди Томмазо Содерини. Оказалось, он уже довольно продолжительное время тормошил Микеланджело за плечо. Немного постаревший, но все такой же прямой и могучий как дуб, он, казалось, уже готов был вскипеть от ярости:

– Можешь гордиться собой: ты повел себя с папой неслыханно дерзко, как не позволял себе даже король Франции!

– Папа нарушил данное слово.

– Знай, что Синьория не станет начинать войну с Юлием II из-за тебя! Немедленно возвращайся в Рим!

– Но там я чувствую себя в опасности. Браманте жаждет моей смерти. Мне сказали, будто он хотел нанять разбойников, чтобы разорить стройку на площади Святого Петра, где лежат мраморные глыбы. К счастью, он никого не смог найти. Даже простолюдины не желают задуманной им перестройки собора Святого Петра.

– Послушай меня! Синьория даст тебе такие рекомендательные письма, что любая несправедливость в твой адрес будет восприниматься как выпад против Флоренции.

– Я подумаю, гонфалоньер, дайте мне несколько дней. По меньшей мере мне нужно время, чтобы заняться моим старым контрактом на двенадцать апостолов.

– Никто не собирается возобновлять этот контракт! Неужели ты думаешь, что Совет станет провоцировать папу, давая тебе повод задержаться во Флоренции? Закончи сперва гробницу или другую работу, которую от тебя потребуют. А там поглядим.

Содерини еще не успел закрыть рот, а Микеланджело уже повернулся к нему спиной и крепко сжал кулаки.

«Бешеный бык», – подумал Содерини.

Конечно, он, как и все флорентийцы, в глубине души гордился дерзким неповиновением скульптора папе, но все же. Как человек, ответственный за судьбу города, он понимал, что гордость и достоинство одного – ничто по сравнению с угрозой войны против Рима. А тем временем молодой человек уже скрылся в глубине ближайшей улочки. Его мятеж продолжался.

Впоследствии он каждый день виделся с Содерини, который получал от сходившего с ума от ярости папы послание за посланием, требовавшие возврата «его» скульптора.

В ответ Микеланджело увеличивал число условий.

– Гонфалоньер, а что если гробница будет делаться не в Риме, а во Флоренции?

– Ты смеешься, Микеланджело? Неужели ты не понимаешь, что плюешь в лицо его святейшества!

– Тогда я уеду в Турцию и не буду больше вас компрометировать. Тамошний султан передал предложение через францисканцев. Он хотел бы, чтобы я прибыл в Константинополь для строительства моста через Босфор.

– И ты сможешь так поступить?..

Переговоры заняли несколько месяцев. В конце августа Юлий II покинул Рим. Во главе нескольких сотен всадников он завоевал мятежную Перуджу, где потом отдал всю полноту власти кардиналу Джованни де Медичи. Потом он пересек Апеннины, а там, решив поберечь армию, занялся открытой продажей церковных должностей: раздавал кардинальские шапочки как военные ордена, отлучал от церкви непокорных – и таким образом овладел Болоньей.

Впрочем, «овладел» – это громко сказано. Город сам открыл ему ворота и принял папу с неслыханными почестями. В день этого триумфа Содерини, окончательно выведенный из себя, поставил Микеланджело ультиматум:

– Святейший отец хочет, чтобы ты работал в Болонье. Срочно поезжай туда. Неужели ты не видишь, как флорентийцы волнуются перед лицом опасности, которую представляет для них любое недовольство Юлия? Ты хочешь, чтобы тебя забросали камнями?

– Во Флоренции или в Риме – нет разницы.

– Глупец! Мой брат, кардинал Вольтерры, входит в ближайшее окружение папы. Я напишу тебе рекомендательное письмо.

И Микеланджело вынужден был уступить. С огромной неохотой он попрощался с отцом и младшим братом – и принялся седлать коня.

Папское прощение

В этот раз в ворота Болоньи можно было пройти, не показывая печать на пальце. Микеланджело оставил коня на постоялом дворе. Он с трудом пробивал себе дорогу сквозь изысканно одетую толпу на Пиацца Маджоре.

Вход в церковь Сан-Петронио охранялся солдатами. Микеланджело показал рекомендательное письмо от Содерини. Ему поклонились. С гвардейским эскортом он поднялся по ступеням. В церкви в это время шла месса.

Какая-то фигура вдруг выступила из тени перед ним – это оказался тот самый человек, что не пустил его к папе несколько месяцев назад. Теперь, сопровождая Микеланджело во дворец Совета Шестнадцати, он был очень вежлив. Юлий II как раз обедал. Огромный зал был расцвечен яркими красками, и сотня высокопоставленных гостей – генералов, принцев, кардиналов – разместилась по обе стороны бесконечно длинного стола, во главе которого в своей длинной белой накидке восседал Божий наместник. Как аппетитны были эти кушанья! Микеланджело, давно и маковой росинки во рту не державший, тут же забыл обо всем на свете – и о самой элементарной осторожности.

При виде человека, осмелившегося прямо стоять перед ним, суровый и упрямый честолюбец Юлий II аж изменился в голосе: