Возвращение - Бернхард Шлинк

Каждый раз, возвращаясь из многочисленных командировок, в которые меня посылало издательство, я вспоминал этот сон. Я сидел в такси, думал о сгоревшем доме, переполнялся надеждой и одновременно пребывал в растерянности, потому что не знал, какой другой жизнью мне нужно зажить.

Однако дом мой стоял целехонек, и я продолжал вести прежнюю жизнь.

6

Однажды летним вечером, вернувшись из командировки, я увидел перед своим домом Макса. Рубашка у него была кое-как заправлена в брюки, волосы всклокочены, и весь он был какой-то потерянный и несчастный.

— Ты что здесь делаешь?

— Я… мама… — Он махнул рукой в сторону чемодана, стоявшего рядом с бетонной коробкой для мусорных баков. — Мама сказала, чтобы я пожил у тебя.

— У нее новый друг? — Я покачал головой. — Ничего не получится, Макс. Пойдем, я отвезу тебя домой.

Он не произнес ни слова, когда я взял его за руку, поднял чемодан, пошел к машине, усадил его на сиденье и тронулся с места.

— Она с ума сошла. А вдруг я бы задержался в командировке?

— Она позвонила в издательство, и ей сказали, что ты вернешься домой сегодня вечером.

— Ей такого не могли сказать. Никто не знал, когда я вернусь, просто завтра утром мне нужно быть в издательстве.

Мы выехали на автомагистраль. Солнце уже скрылось за Пфальцскими горами, однако вечернее небо было еще ярко освещено. После поездки я чувствовал себя усталым, и мне хотелось посидеть дома на балконе и пораньше лечь спать, мне было жалко Макса, жалко себя.

— Мамы нет дома.

— Как так?

— Мама с новым другом улетела во Флориду. Он оттуда приехал. Она сказала, что если ты не оставишь меня у себя, то можешь отвезти меня в воскресенье к Инге — она в воскресенье вернется из отпуска.

Сегодня был вторник. В среду и четверг я на полную катушку занят в издательстве, в пятницу мне надо ехать в Мюнхен, а из Мюнхена на выходные я хотел съездить отдохнуть на озере Кимзе.

— А что со школой?

— А что?

— Как ты утром доберешься до школы и как днем вернешься в квартиру?

— Мама об этом ничего не сказала.

Я доехал до развязки, сделал круг, потом еще один и наконец во второй раз за этот день поехал в сторону дома. Макс молча сидел рядом со мной.

— Ты долго меня ждал?

— Они высадили меня в два часа. У них самолет в пять улетал. Возле дома были дети, и мы вместе поиграли.

— Ты что-нибудь ел?

— Нет, мама сказала…

— Не хочу больше слышать, что сказала мама и чего она не сказала.

Макс снова умолк. Обычно он даже в кино не мог усидеть на месте, а в пиццерии канючил до тех пор, пока не подавали пиццу. Я остановился у «Макдоналдса» и купил гамбургер, картошку и кетчуп. Дома мы сидели на кухне, ели и не знали, о чем нам говорить.

— Завтра нам рано вставать. В восемь мне надо быть в издательстве, а перед этим я тебя отвезу в школу.

Он кивнул.

— Я постелю тебе постель. У тебя все с собой? Зубная щетка, спальный костюм, чистое белье на завтра, тетрадки и учебники?

— Мама ска…

Тут он вспомнил, что я слышать больше не хочу, что сказала и чего не сказала Вероника. Я открыл его чемодан, выложил пижаму и одежду на следующий день, выдал ему новую зубную щетку, потому что своей у него не оказалось. Пока он чистил зубы, я постелил себе на диване, а ему уступил свою кровать. Он быстро почистил зубы; я обратил внимание, что он хотел улечься еще до того, как я закончу возиться с постелью и выйду из комнаты. Он забрался под одеяло и спросил:

— Ты расскажешь мне сказку?

Можно ли десятилетнему парню еще рассказывать сказки? Я попытался рассказать ему легенду о Хильдебранде, который возвращается домой спустя много-много лет и встречает другого рыцаря. Этого рыцаря зовут Хадубранд, он — сын Хильдебранда, и он не помнит своего отца, как и отец не помнит сына. Он правит теперь этой страной, и он в бешенстве, что чужеземец не приветствует его с должным почтением, на которое вправе рассчитывать правитель. Они сходятся в поединке и бьются, пока оба не выбиваются из сил. Тогда Хильдебранд спрашивает Хадубранда, как его зовут и какого он роду-племени, и говорит ему, что он его отец. Однако Хадубранд не верит ему; он считает, что отец его умер, а Хильдебранда принимает за обманщика. Поединок их продолжается.

— А что дальше?

Старая легенда увлекла Макса, привыкшего к комиксам и к кино, и ему хочется знать, чем все закончилось.

— Хильдебранд, обороняясь от смертельного удара Хадубранда, ударил его мечом и смертельно ранил.

— Ой, как страшно!

— Да, так однажды подумали и певцы, которые сохранили эту легенду. И с тех пор они стали петь иначе, они пели о том, что оба рыцаря узнали друг друга, обнялись и расцеловались.

7

Вот так Макс и стал жить у меня. Поездку в Мюнхен я отменил. В среду, четверг и пятницу я отвозил его на машине в школу, а после занятий забирал домой. На выходные мы вместе поехали сначала на трамвае, потом на электричке, связывающей оба города, а потом вместе прошли пешком десять минут от конечной станции по пешеходному мосту до школы, чтобы Макс мог самостоятельно добираться утром. Мы проехали и по маршруту школа — мое издательство, и в понедельник Макс сам доехал до моей работы, пообедал со мной в столовой и потом в соседнем кабинете делал уроки.

В понедельник вечером пришло письмо от Вероники, в котором она сообщала, что вернется через семь недель. Я надеялся, что у Макса за семь недель не пройдет чувство, что он у меня в гостях, и он не начнет относиться к этому как к чему-то само собой разумеющемуся, а значит, будет вести себя примерно.

Какое там. С каждым днем Макс вел себя все живее, своенравнее, требовательнее. Ему больше нравилось делать уроки не в моем кабинете, а в соседней пустовавшей комнате. Ему больше нравилось играть с ребятами, с которыми он познакомился, когда ждал меня перед домом, чем делать уроки. Когда я заканчивал работу, он непременно хотел пойти со мной в бассейн, в кино или в гостиницу: ему очень нравилось сидеть в гостиничных креслах и попивать поданную официантом колу.

Чем беспокойнее он себя вел, тем спокойнее становилась моя жизнь. Желаний у меня оказывалось все меньше. Я меньше работал, и, несмотря на это, все как-то обходилось. Я перестал встречаться с женщинами из «Одиссеи» и прекратил поиски, не искал больше ни теней, ни подобий великих женщин, не искал соблазнов смерти, не тянулся к прекрасным волосам и благоухающим платьям, не хотел встречи со скромной дочерью и ее все понимающей матерью. Я реже выходил из дома и основательнее обжился в своей квартире и на кухне. Макс ложился спать в девять часов, я рассказывал ему сказку, и он засыпал. Я не уходил ужинать в ресторан, не сидел и не ждал, пока подадут еду и принесут счет, а питался дома, потом мыл посуду и еще часа два-три мог заниматься всем, чем хотел.

Таким вот образом я вновь вернулся к истории Карла. Я отправил запрос в жилищное управление, и мне ответили, что в конце тридцатых и в сороковые годы в квартире на первом этаже по адресу: Кляйнмайерштрассе, 38, проживали Карл и Герда Вольф, на втором этаже жили две семьи — Лампе и Биндингеры, а на третьем этаже проживал Рудольф Хагерт. Карл Вольф умер в 1945 году; Герда Вольф в 1952 году переехала в Висбаден. Рудольф Хагерт в 1955 году переселился в дом престарелых и умер там в 1957 году. Герду Вольф я разыскал по телефонному справочнику Висбадена, написал ей письмо, сообщил, почему интересуюсь бывшими жильцами дома номер 38 по Кляйнмайерштрассе, и попросил ее о встрече. Через три дня от нее пришел ответ. Она согласилась со мной встретиться.

Воскресным утром я вместе с Максом отправился в Висбаден. Мы погуляли по городу, проехались на фуникулере, потом прогулялись по виноградникам. Около трех я посадил Макса на скамейку, дал ему книгу, взял с него обещание, что он никуда не отлучится, и в три часа встретился с Гердой Вольф. Ей было лет семьдесят пять, голова седая, но выглядела она очень ухоженной, стройной, двигалась быстро и уверенно. Квартира у нее была небольшая, вся забитая книгами, картинами и орденами. Картины и ордена в небольших рамках были развешаны по стенам.

— Это ордена моего отца, — сказала она и показала на фотографию человека в мундире, украшенном орденами.

— Карл Вольф — это ваш отец?

— Да, когда в газетах напечатали, что фюрер ушел из жизни, отец застрелился. Он не выходил из дома, потому что потерял на войне ногу.

Мы сели за стол, она налила мне чаю, предложила кусочек мраморного кекса, который сама испекла. Я еще раз повторил то, о чем написал ей в письме: рассказал об истории Карла, о том, как он вернулся с войны в дом номер 38 по Кляйнмайерштрассе, рассказал о моем предположении, что автор этой истории до войны или во время войны либо жил в этом доме, либо часто там бывал.