Нашествие 1812 - Екатерина Владимировна Глаголева

Шишкова подняли с постели в два часа ночи. Наспех одевшись, он поспешил в кабинет царя. Александр что-то писал, сидя за столом.

– Неприятель вступил в наши пределы, он уже в Ковне, – сообщил он госсекретарю, едва взглянув в его сторону. – Надобно теперь же составить приказ нашим войскам и отписать в Петербург к фельдмаршалу графу Салтыкову. Я не стану мириться, покуда хоть один неприятельский воин будет оставаться на нашей земле.

Поклонившись, Александр Семенович засеменил назад. За окном уже светало, но в голове было мутно, тревожные мысли роились под шум в ушах, не складываясь в ясные, понятные слова. С чего начать? Придвинув к себе чистый лист бумаги и обмакнув дрожащее перо в чернильницу, Шишков принялся писать, словно объясняя сам себе:

«Приказ нашим армиям.

Из давнего времени примечали Мы неприязненные против России поступки французского Императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всём Нашем желании сохранить тишину, принуждены Мы были ополчиться и собрать войска Наши; но и тогда, ласкаясь еще примирением, оставались в пределах Нашей Империи, не нарушая мира, а быв только готовыми к обороне. Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого Нами спокойствия. Французский император нападением на войска Наши при Ковне открыл первый войну. Итак, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается Нам ничего иного, как, призвав на помощь Свидетеля и Защитника правды, Всемогущего Творца небес, поставить силы Наши противу сил неприятельских. Не нужно Мне напоминать вождям, полководцам и воинам Нашим об их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь Славян. Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог».

Император прочитал и подписал.

…Война!

По ликующим возгласам молодых голосов можно было определить, где уже зачитан приказ по армии. Серж Волконский тоже чувствовал радостное возбуждение, легкое покалывание на коже, словно вдоль хребта, по груди, ладоням пробежал электрический разряд. Наконец-то мы отомстим! За Аустерлиц, Пултуск, Эйлау, Фридланд!.. Он оторопел, когда главная квартира получила приказание выступить из Вильны на Свенцяны.

Губернским предводителям дворянства, полякам Сулистровскому, Любецкому и Рокитскому, составлявшим продовольственный комитет, было велено также следовать за государем, однако жителям Вильны ничего не объяснили. Возле графа Румянцева хлопотал хирург: при вести о переходе французами границы с министром сделался удар.

Огромная туча пыли двигалась вверх по Трокскому тракту к Погулянке, где стояли биваком два корпуса Первой армии. Из тучи доносились окрики, щелканье хлыстов, протяжное мычание – казаки гнали в лагерь стадо быков и коров. От протестантского кладбища до выстроившихся в ряд еврейских шинков горели бивачные костры; часть быков забивали сразу, деля на порции между полками. Обоз смешался с артиллерией, лошадьми и скотом; солдаты разного рода войск переходили с места на место, обмениваясь новостями, которые были по большей части слухами: кто говорил, что француз уже в Троках, а кто – что только в Янове; иные рассказывали, что многие поляки нам изменили, перебежав к Наполеону, и уже перехвачены несколько гонцов с сигналом о всеобщем возмущении. Молодые офицеры сбивались в кучки, поднимались по холму, пытаясь разглядеть оттуда, что происходит, и застывали при виде впечатляющей картины огромного муравейника, какую представлял собой лагерь. На закате вспыхнула корчма, взметнувшись огненным кустом среди бузинника; еврей-хозяин бегал вокруг нее, заламывая руки и причитая; двое солдат, облившись из ведра водой, нырнули внутрь, чтобы спасти то ли детей его, то ли бочонки с водкой…

Поздно ночью государь вызвал к себе Балашова.

– Отправляйся к Наполеону и объяви ему, что, ежели он намерен вступить в переговоры, они могут начаться хоть сейчас, но с одним условием: чтобы его армия вышла за границу, – сказал он, передавая министру запечатанное письмо. – В противном же случае я не стану ни говорить, ни слушать о мире.

Александр Дмитриевич замялся: он уже отправил свой обоз вперед со всеми вещами, у него нет при себе ни генеральского мундира, ни орденской ленты…

– Ну так достань где-нибудь! – в раздражении воскликнул Александр. – Возьми с собой полковника Орлова и через час непременно отправляйся.

Александровскую ленту министру одолжил граф Петр Толстой, но как быть с мундиром? Евграф Комаровский, адъютант цесаревича, еще не успел отправить свои вещи. Они с Балашовым были почти одних лет, вот только мундир высокого и стройного Евграфа Федотовича с трудом налез на кряжистого и плотного Александра Дмитриевича. Пообещав как можно меньше есть в дороге, Балашов взял с собой трубача, казаков для охраны и с рассветом уехал.

* * *

Казаки редко вступали в перестрелку, отделываясь несколькими выстрелами. Они появлялись ниоткуда, точно из воздуха, то с одного фланга, то с другого, а порой даже и с тыла, раззадоривали гусар, пытавшихся захватить их в плен, ловко отбивались пиками, вертя их перед собой за древко и отражая сабельные удары, а потом удирали врассыпную на своих низкорослых, но быстроногих лошадках, завлекая преследователей в смертельную засаду.

Там и сям к небу поднимались столбы темно-серого дыма: русские сжигали магазины с провиантом. Пока французы у Ковны наводили мосты на опорах, строили хлебные печи и укрепления для защиты складов, оборудовали госпиталь, польский авангард продвигался вперед по местам, больше напоминавшим кладбище: вытоптанные поля, срубленные деревья, разгромленные хаты без крыш, дверей и лавок, пустые хутора, безлюдные поселки… Лишь изредка мелькнет вдали крестьянская семья, бегущая к лесу, гоня перед собой скотину, и тотчас скроется за деревьями.

* * *

Звуки труб и барабанов возвестили зорю. Ночная тишина сменилась утренними шумами: командами разводящих караулы, лязгом затворов, дребезжанием артельных котлов, которые везли на скрипучей телеге к реке за водою, потрескиванием дров в полевых кухнях. Из Вильны долетал на Погулянку унылый звон колоколов, сзывавший на молитву встревоженных жителей. От Антоколя по почтовому тракту тянулись телеги, нагруженные деньгами из губернского казначейства, под охраной двух взводов пехоты. Их обгоняли гвардейские части и армейские корпуса, шагавшие на восток вместо запада; все гвардейские полки было решено передать под командование князя Багратиона.

…В Свенцяны прибыл гонец от графа Салтыкова, председателя Государственного совета, сообщавшего о том, что французский посланник Лористон вручил ему ноту с объявлением войны. Лицо Александра осталось бесстрастным. Барклай-де-Толли прислал ординарца с запиской: «Не хочу отступать, пока достоверно не узнаю о силах и намерениях Наполеона. Не видя перед собой превосходного неприятеля, не почитаю нужным отходить назад». «Когда увидит, будет поздно», – подумал про себя государь. Ординарец повез обратно