Ничего, кроме правды - Авигдор Либерман

На Ближнем Востоке резкое изменение баланса сил двух государств в пользу одного из них неизбежно влечет использование последним такого дисбаланса для нападения на ослабшего соседа. И этот «закон природы» не может быть нарушен никакими международными соглашениями, пактами, декларациями, на него не может повлиять ни личная дружба властителей, ни какие бы то ни было иные факторы и соображения. Если этот закон верен в отношении мусульманского мира, то уж тем более он верен в отношениях арабских стран с чужеродным (с их точки зрения) телом в регионе — Государством Израиль.

Нарушение баланса сил с нашими арабскими соседями может быть реальным, а может быть и кажущимся. Иными словами, арабам для решительных действий может быть достаточно того, чтобы им лишь показалось, что баланс сил нарушен в их пользу. Именно это произошло в 1967 году, когда Гамаль абд-эль-насер пришел к ошибочному заключению о том, что Израиль ослаб и «созрел» для разгрома.

Напрашивается еще один вывод: на Ближнем Востоке не может быть достигнуто политическое урегулирование без новой войны, которая окончательно определит расстановку сил в регионе. В настоящее время арабские страны делают все, чтобы избежать противостояния их регулярных армий с Армией Обороны Израиля потому, что до сих пор подобные противостояния заканчивались их полным разгромом. Поэтому они всеми силами пытаются втянуть нас в войну на истощение. На протяжении истории наших войн с арабскими соседями арабы достигали сколько-нибудь заметных успехов трижды: в Войне на истощение 1967–1970 года, закончившейся выгодным для Египта соглашением о прекращении огня; в ходе т. н. первой интифады 1987–1993 г.г., приведшейк подписанию израильским правительством во главе с Рабиным и Пересом Норвежских соглашений, что было справедливо расценено всем миром как крупная и, главное, неожиданная победа Арафата и ООП, и, наконец, в войне на истощение, которую вела против нас Хизбалла в 90-е годы в Южном Ливане. Эта война закончилась бегством нашей армии из т. н. «пояса безопасности» и оставлением на произвол судьбы наших верных союзников. Причина успехов наших противников очевидна: в войнах на истощение преимущество израильской армии в подготовленности и мотивированности кадров, в техническом оснащении и боевом опыте, в организованности — сходит на нет. В таких конфликтах решающую роль играет подавляющее преимущество арабов в живой силе и готовность их общества с относительной легкостью воспринимать человеческие потери.

Наше общество, демократическое по своему укладу, с его относительно высоким уровнем жизни, не в состоянии долго переносить войну на истощение — то есть, длительное состояние неопределенности и двусмысленности — состояние «ни войны, ни мира». Такое состояние нарушает нормальное течение жизни, экономическую и социальную стабильность, подтачивает моральный дух общества. Бен-Гурион и его соратники, разрабатывавшие в 50-е годы доктрину безопасности Израиля, пришли к правильному выводу о том, что государство столь малых размеров и такого общественного устройства как наше не может и не должно соглашаться на пребывание в промежуточном, неопределенном состоянии. Ему необходимо всякий раз быстро и четко определяться: либо идет война, либо на дворе мир.

Оно не должно позволять врагу втянуть себя в очередную войну на истощение.

Итак: мир, точнее отсутствие войны в нашем регионе обеспечивается не договорами, не личными отношениями какого бы то ни было нашего лидера с теми или иными арабскими властителями и даже не совместными взаимовыгодными экономическими проектами любых масштабов. Только соотношение сил, исключающее возможность нападения на нас, обеспечит подлинный, устойчивый мир.

Этот принцип верен в отношении не только Ближнего Востока, но и ряда других регионов планеты, таких как Балканы, центральная Азия (отношения Индии с Китаем и Пакистаном), большинство регионов Африки.

Этот принцип неприменим к сложившейся к концу XX века системе международных отношений в Западной Европе и Северной Америке. Дело не в том, что европейцы и североамериканцы умнее, лучше или миролюбивее прочих жителей нашей планеты. Дело в том, что в упомянутых странах царит демократия, а при этом режиме соблазн и возможности правящих кругов развязать войну куда меньше, чем аналогичные факторы у властителей стран не демократических. Когда Ближний Восток в плане торжества демократии уподобится Западной Европе, то и конфликты в этом регионе (в том числе и арабо-израильский) станут достоянием прошлого, предметом изучения на уроках истории, вроде многовекового спора Германии с Францией за Эльзас и Лотарингию.

Спор о правах на обладание Эльзасом и Лотарингией начался еще в XVII веке, этот конфликт, затухая и разгораясь, длился без малого триста лет и породил такую ненависть между французами и немцами, что всего несколько десятков лет назад никто не мог бы поверить, что она когда либо угаснет. И вот, по прошествии всего шестидесяти лет со дня окончания Второй Мировой войны, от этой взаимной ненависти и недоверия не осталось и следа. Причина в том, что и Германия, и Франция стали государствами демократическими, и, соответственно, практически никакой спор между ними не может довести до состояния войны. То же верно и в отношении США и Японии: две эти державы буквально раздирают острейшие экономические, финансовые и торговые противоречия, но никому и в голову не придет, что может повториться трагедия Перл-харбора, или, не дай Бог, Хиросимы и Нагасаки. Само государственное устройство современных США и Японии исключает возможность войны между ними.

На Ближнем Востоке до этого далеко. Большинство арабских стран вынуждено сейчас искать средство против страшной, все обостряющейся напасти, угрожающей существованию этих режимов, имя которой исламский фундаментализм. Поэтому арабские правящие режимы используют Израиль в качестве громоотвода, направляя на него вектор озлобления и недовольства народных масс. В такой ситуации надежды на то, что можно выстроить «Новый Ближний Восток», избавленный от внутреннего напряжения — абсолютно оторваны от реальности.

Военное могущество государства слагается из разнообразных факторов: население, территория, валовый национальный продукт (ВНП), уровень образования населения, оснащенность армии (количество танков, самолетов и т. п.), а также уровнем организованности и выучки личного состава армии. Но определяющим фактором могущества армии является моральный настрой, мотивация, боеспособность. Это было верно всегда и везде — на всем протяжении человеческой истории. В начале XX века горстка буров противостояла в Южной Африке могучей, в десятки раз более многочисленной, прекрасно обученной и оснащенной армии Британской империи. Несмотря на это, Британская армия потерпела ряд сокрушительных поражений от повстанцев, убежденных в правоте своего дела. Военные успехи буров вынудили Великобританию заключить мирный договор, признающий права буров. Южная Африка, хотя и не полностью избавилась от зависимости, однако не стала британской колонией. США проиграли войну во Вьетнаме не потому, что их войска были оснащены или подготовлены хуже вьетконговцев и армии ДРВ, а потому, что американские солдаты толком не понимали, за что и ради чего они сражаются. Мы победили в Войне за Независимость, противостоя арабским армиям, стократно превосходившим нашу в численности и оснащенности. Спустя полвека мы бежали из Ливана вовсе не потому, что Хизбалла была оснащена лучше Армии Обороны Израиля, а потому, что наше общество не поддерживало ее в этой войне.

Сегодня наша мотивация, готовность идти на жертвы и сражаться упала до исчезающе малых величин. Любая боевая операция вызывает в обществе полемику и протесты, лишающие нашу армию боеспособности.

Монтень писал, что если вы кого-то в чем-то ущемили, у вас есть два пути предотвратить его месть: первый — попытаться умилостивить оскорбленного, просить прощения, поступиться в его пользу чем-то для него важным и рассчитывать на то, что все это смягчит его гнев и вызовет симпатию к вам. Второй способ — всячески демонстрировать свою суровость и бескомпромиссность в надежде, что это отпугнет потенциального противника.

Я не могу быть абсолютно уверен, что путь, предлагаемый левым лагерем, заведомо порочен и бесперспективен. Я даже допускаю, что избранный мною путь хуже того, что предлагают мои оппоненты. Что же, пути могут быть разными. Но абсолютно достоверно одно: ни у кого нет монополии на знание истины или единственно верного пути к миру. Мира хотят все, но пути к нему могут быть разными. Я считаю избранный мною путь лучше не потому, что он мне больше нравится. Я считаю его верным потому, что его правильность подтверждается богатым историческим опытом, накопленным нашим регионом, а также потому, что тот же исторический опыт до сих пор раз за разом опровергал попытки достичь мира иными путями.