Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

И с этими словами вырвал из куртки сверток, развернул ткань слой за слоем, вынул тот волосок и протянул ей. Но, подняв глаза, не увидел мать, перед ним стояла старая полуслепая собака. Тот человек испугался не на шутку, повернулся и выбежал из дома во двор, где столкнулся со старым конем, тащившим мотыгу. Изо рта у коня торчала длинная курительная трубка, он попыхивал ею, выпуская из больших ноздрей струйки белого дыма. Человек струхнул окончательно и хотел было перепрыгнуть через стену и бежать куда глаза глядят, только услышал, как сзади старый конь обратился к нему по детскому имени:

– Это ты, Сяобао? Родного отца не узнаешь, что ли, ублюдок?

Человек сразу понял, что это проделки тигриного волоска у него в руке, торопливо замотал его обратно, упрятал, чтобы не видеть больше, и только тогда увидел, что отец никакой не старый мерин, а мать никакая не старая сука.

Я всегда мечтал о таком же тигрином волоске. Мяу-мяу. Каждого, кому бы я ни рассказывал о тигрином волоске, я начинал расспрашивать, где можно добыть такой. Одни говорили, что его стоит поискать в чащобах северо-востока. Я бы и отправился туда, но жену жаль одну оставлять. Был бы у меня такой тигриный волосок – вот было бы здорово! Поставил бы на улице стойку для мяса. Глядь, идет, переваливаясь, здоровый хряк – черная атласная шапочка в форме верхушки тыквы, длинный халат и клетка с певчим дроздом в руках. Подошел и кричит:

– Сяоцзя, а ну-ка пару цзиней свиной грудинки отвесь!

Хоть и вижу большого хряка, по голосу понимаю, что передо мной Ли Шичжай, господин Ли, отец сюцая[52], живущий неподалеку. Он знает много иероглифов, вот всякий встречный и относится к нему с почтением. Тому, кто почтения к нему посмеет не проявить, он может во всю глотку рявкнуть: «Паршивец, негодный для обучения!» Но кто может знать, что своим истинным ликом он – большой хряк? Он и сам об этом не знает, знаю лишь я. Но скажи я ему, что он – свинья, он и без посоха с навершием в форме головы дракона мне голову расколотит.

Хряк еще не ушел, как подошла, переваливаясь с боку на бок, большая гусыня с бамбуковой корзинкой на крыле. Подойдя к стойке, она покосилась в мою сторону и будто бы с лютой ненавистью прошипела: «Сяоцзя, злодей ты с черною душою, вчера продал мне студень из собачатины, так я в нем кругленький ноготь нашла! Ты, случаем, не человечину под видом собачатины продаешь? – Она повернулась к черному хряку: – Слышал, нет? Позавчера ночью в семье Чжэн зверски избили вскормленную сноху[53]. Так избили, что живого места не осталось, вот ведь нелюди! – Сообщив эту чушь собачью, большая гусыня вновь поворачивается ко мне: – Наруби-ка мне пару цзиней сушеной собачатины для разнообразия». Кем ты себя воображаешь, бабка вонючая? Тебя, гусыню толстозадую, зарезать бы на холодец, чтобы не приходила и не несла чепуху, подумал бы я про себя.

Эх, был бы у меня такой тигровый волосок, вот было бы здорово. А нету его у меня.

В тот день после полудня шел сильный дождь. Дядюшка Хэ сидел в своей винной лавке и пил вино. Языкастый он господин, щеки как у обезьяны, глаза бегают, в своем истинном облике он наверняка большая мартышка. Между делом я и с ним заговорил о тигровом волоске.

– Вы, дядюшка Хэ, многое повидали и много знаете, – сказал я. – Наверняка слышали о тигровом волоске? Верно, знаете, где можно добыть такой?

Он усмехнулся:

– Эх, Сяоцзя, Сяоцзя, увалень ты этакий, ты здесь вот мясо продаешь, а жена твоя где?

– Моя жена понесла собачатину названому отцу начальнику Цяню.

– А по-моему, так человечину понесла, – сказал дядюшка Хэ. – У твоей жены мясо белое, ароматное!

– Вы, дядюшка Хэ, ваши шуточки бросьте, наша семья продает только свинину и собачатину, как мы можем продавать человечину? К тому же начальник Цянь не тигр какой-нибудь, разве он станет есть мясо моей женушки? Если бы он ее ел, то от нее давно бы ничего не осталось, а она жива-здорова.

Дядюшка Хэ странно засмеялся:

– Начальник Цянь не белый тигр, он – синий дракон, это твоя жена – белая тигрица.

– Вы, дядюшка Хэ, ерунду какую-то несете, у вас же тигрового волоска нету, как вы можете видеть истинный облик начальника Цяня и моей жены?

– Эх ты, увалень, – протянул дядюшка Хэ. – Налей-ка мне чашку вина, расскажу тебе, куда нужно отправиться, чтобы добыть тигровый волосок.

Я торопливо налил ему чашку до краев, рассказывай, мол, быстрее.

– Как ты знаешь, – начал он, – эта вещь драгоценная и стоит недешево. Мне этот тигриный волосок нужен совсем не для продажи, а чтобы позабавиться. Представь себе: идешь себе по улице с этим волоском и видишь разных животных в одежде и шапках, к тому же говорящих, как люди, вот, должно быть, забавно. Ты и вправду хочешь добыть тигриный волосок?

– Хочу, очень хочу, даже во сне о нем думаю.

– Ну хорошо, – сказал дядюшка Хэ. – Нарежь мне тарелку готовой собачатины, и я расскажу.

– Дядюшка Хэ, вы только расскажите, где можно добыть тигриный волосок, я вам эту собаку целиком принесу, ни медяка не возьму. – Я принес ему собачью ногу и в нетерпении уставился на него.

Дядюшка Хэ, не спеша потягивая вино и закусывая собачатиной, медленно проговорил:

– Ты действительно хочешь иметь тигриный волосок?

– Дядюшка Хэ, я вам и вина налил, и мясца принес, если не скажете – значит, вы просто обманщик. Вернусь домой, все жене расскажу. Я-то может, и дам себя в обиду, а вот жена моя меня в обиду не даст, она своим языком без костей враз тебя до ворот управы доведет, батогов по мягким местам получишь.

После упоминания жены дядюшка Хэ спешно сказал:

– Сяоцзя, добрый Сяоцзя, теперь все скажу, но ты должен поклясться, что никому не передашь сказанного, особенно своей жене, иначе даже если добудешь тигриный волосок, ничего ты с ним не увидишь.

– Хорошо, хорошо, хорошо, никому ничего не скажу, даже жене. А если кому-нибудь и скажу, пусть у моей жены живот заболит.

– Ты, Сяоцзя, мать твою, что за клятвы даешь? – осерчал дядюшка Хэ. – Какая связь между мной и тем, что у твоей жены живот болит?

– Как какая? У нее живот как заболит, так у меня душа будет болеть, из-за этой ее боли я так переживаю, плакать хочется!

– Ладно, – сказал дядюшка Хэ, –