Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

ее тело к снопу соломы и сжег. С тех пор твой отец остался один как перст, никакой поддержки, днем ходил по дворам и просил еду, вооружившись корешками и ковшиком из тыквы. Ночью забирался в сноп соломы, сидел там на корточках в каркасе котла. Какие тут удобства и какой сон? В те времена таких, как я, попрошаек было хоть пруд пруди, и добывать еду было нелегко. Бывало, обегаешь за целый день не одну сотню дворов и даже корки сушеного батата не выпросишь. Когда стало видно, что можно сдохнуть от голода, твой отец вспомнил, что твоя бабушка при жизни говорила, что у нее есть двоюродный брат, который служит в столице при большой управе рассыльным и живет совсем неплохо, нередко посылал домой с оказией деньги. Вот твой отец и решил отправиться в столицу искать приюта у родственника.

По дороге выпрашивал еду, иногда помогал людям на подхвате, так и брел, волоча ноги, то голодный, то сытый, и наконец добрался до столичного града. Вошел твой отец в Пекин с толпой виноторговцев через «Врата Славного правления»[51]. Смутно помнились рассказы твоей бабушки о том, что ее двоюродный брат служит посыльным в министерстве наказаний, стал расспрашивать, где находятся шесть министерств, так и нашел министерство наказаний. У больших ворот стояли два дюжих солдата. Как только твой отец приблизился, один из солдат тупой стороной меча отогнал его на чжан. Твой отец стал действовать издалека. Конечно, первый поворот прочь от ворот не мог заставить меня отказаться от своих намерений, и я целый день кружил вокруг министерства наказаний. По обеим сторонам улочки, где располагалось министерство, имелось несколько ресторанов, места «собраний дворцовых» и «сходок добродетельных», с роскошными фасадами, шумными клиентами. В оживленные часы по обеим сторонам улочки выстраивались конные экипажи, по всей улице разносились ароматы деликатесов. Были еще закусочные без названий, где продавали пирожки на пару, хлебцы, блины, загустевший соевый творог… Кто бы мог подумать, что в Пекине столько вкусностей, неудивительно, что жители других земель бегом бегут туда. Твой отец с детства хлебнул горя, был живеньким и наблюдательным, нередко помогал служащим в лавках выполнять кое-какую работу и взамен получал полную чашку объедков. Пекин все же город большой, и там просить еду легче, чем в Гаоми. Люди с деньгами нередко, сидя за столом, полным курятины, утятины и рыбы, ткнут пару раз палочками в блюда и больше ничего и не хотят. На объедках живот у твоего отца день за днем округлялся. Наевшись досыта, я находил уголок, где не дуло, и спал. Под теплым солнышком я слышал, как мой скелет с треском растет. На второй год жизни в Пекине твой отец вытянулся на голову, ну что твой сухой росток под весенними дождями.

Так я и коротал беззаботно дни. И вот в сытой жизни твоего отца внезапно случилась большая перемена: меня до полусмерти избила шайка нищих. Верховодил у них одноглазый мужик. Единственный большой глаз у него ярко сверкал, а через все лицо тянулся шрам от меча. Обличье пугающее. Он заорал:

– Ублюдок мелкий, вылез незнамо откуда, как дикий кот, да еще смеет хапать еду на моей территории! Увижу еще раз, что вертишься на этой улице, отрублю тебе собачью ногу, выколю твои собачьи глаза!

В полночь твой отец, весь дрожа, с трудом выбрался из вонючей канавы и свернулся клубочком. Я чувствовал, что хочу умереть. В этот момент я смутно увидел стоявшую передо мной твою бабушку. Она сказала:

– Не печалься, сынок, скоро тебе улыбнется удача.

Я торопливо разлепил глаза. Передо мной не было вообще ничего, лишь холодный осенний ветер шумит в кронах деревьев, несколько сверчков, которым вскоре суждено замерзнуть, стрекочут в гнилой траве у канавы, да множество звезд моргают с небес. Но стоит закрыть глаза – и вот она, твоя бабушка, стоит передо мной и говорит, что мне скоро улыбнется удача. Открываю глаза – ее нет.

На следующее утро красный диск солнца осветил красиво сверкавший иней на сухой траве. Стая ворон с карканьем пролетела на юг города. Не знаю, зачем они торопились на юг, но и сам побрел туда же. Я был голоден до невозможности, хотел пройтись по придорожным харчевням и поклянчить еды, чтобы набить живот, но боялся наткнуться на одноглазого дракона. И тут вдруг заметил в золе у дороги капустную кочерыжку, поднял ее, снова забился в угол стены и, усевшись на корточки, стал с хрустом жевать. За этим занятием я и увидел, как из двора министерства наказаний вылетел десяток больших коней, а на них солдаты в серых мундирах с красной каймой и летних шапочках с красными кисточками. Всадники загарцевали по свежеуложенному желтозему улицы. За поясами у них были короткие мечи, в руках хлысты, которыми они стегали всех подряд: человека – так человека, собаку – так собаку. Таким образом на улице в конечном счете никого и не осталось.

Через некоторое время из двора министерства наказаний выехала деревянная арестантская повозка. Ее тянул тощий мул с позвоночником, выступавшим ввысь, как лезвие меча, и ногами-палками. У стоявшего в повозке арестанта из-за распущенных волос лица почти не было видно, глаз и бровей – тем более. Повозка покачивалась, несмазанные оси скрипели. Перед повозкой шли наездники, только что разгонявшие всех на улице, а за ними – десяток трубачей с большими трубами. То, что играли трубачи, почти не поддается описанию. Не музыка, а какое-то мычание стада плачущих коров. За повозкой следовала еще одна горстка верховых чиновников в яркой парадной одежде, среди них – один толстяк, усики которого расходились от носа двумя устремленными вниз полосками в форме иероглифа «восемь». Усы казались ненастоящими, а присобаченными ему к лицу клеем. За чиновниками следовали еще десять конников. По обе стороны повозки шла пара людей в черном, с затянутыми кушаками, красными шапочками на головах и широкими мечами в руках. Лица у них были багрово-красные. Тогда я не знал, что это петушиная кровь. Оба мужчины ступали легко и беззвучно. Твой отец пристально смотрел на них, в душе немного восхищенный их манерами. Тогда я подумал, что, может, когда-нибудь научусь, как они, бесшумно ступать, как большой черный кот? Вдруг я услышал рядом голос твоей бабушки:

– Сынок, это и есть твой дядя!

Я торопливо обернулся, сзади лишь серая стена, никакой бабушки нет и в помине. Но я понял, что это говорил ее дух. И потому громко крикнул: «Дядя!» И сразу же почувствовал резкий толчок