Время колокольчиков - Смирнов Илья

В лагере Баринова хотели уничтожить: передали ворам, что он — стукач. Он сумел не только переубедить соседей по бараку, но и обратить кое-кого в веру. Хуже с «интеллигентами», пинавшими его и его группу в печати.

Упорное заступничество Севы Новгородцева возбудило в защиту Баринова общественное мнение христианских стран и спасло ему жизнь.

Очень тяжкая ситуация складывалась в Уфе вокруг группы ДДТ. Из любимого певца-лауреата Шевчук после альбома «Периферия» превратился в «клеветника на башкирскую деревню» и в «агента Ватикана». Именно такой вывод сделала местная газета «Ленинец», изучив текст песни «Наполним небо добротой», в которой упоминалось все то же крамольное имя Христа. Статьи о Шевчуке («Менестрель с чужим голосом», «Когда срываются маски») в силу особенностей провинциальной журналистики ничем не отличались от канонов 1937 года. Как ни странно, их писали и редактировали достаточно близкие Юрины знакомые (чтобы не говорить нелюбимого Гребенщиковым слова «друзья»)[30]. Шевчука выгнали с работы и потребовали подписи под «отказом от сочинения и исполнения песен». По-видимому, он ответил на эту юридическую новацию слишком резко, поскольку вскоре вечером на дороге на него напали абсолютно трезвые, с виду приличные… ну, хулиганы, что ли.

Никто не знает, чем кончилась бы эта встреча, не появись рядом случайно прохожие. В отместку Шевчук начинает записывать новый альбом. Для этого он вместе с В. Сигачевым покидает Уфу, где стало слишком уж небезопасно, и перебирается в столицу. Здесь С. Рыженко и джазовый саксофонист Сергей Летов вызватись ему помочь в записи. Новый LP ДДТ—85 «Время» получился на удивление оптимистичным. Правда, вскоре после окончания работы над альбомом, «писатель», на квартире которого все происходило, был арестован, а вся его аппаратура конфискована. Но хиты ДДТ—85 уже распространялись по стране: «Мальчиков-мажоров» и «Дорогу» заучивали наизусть тысячи людей. А путь самого Шевчука лежал в город Ленинград.

Однако, мы забежали вперед — вернемся в черненковский 84-й. В мае настал черед МУХОМОРОВ. По отношению к ним власти проявили изобретательность и склонность к разнообразию художественных приемов. В один и тот же день участников группы, закончивших к тому времени институты и освобожденных от армейской службы, свезли на городскую призывную комиссию (минуя районную) и признали годными. Костя Звездочетов начал голодовку и, поскольку действительно не отличался крепким здоровьем, быстро пришел в такое состояние, что мы всерьез опасались за его жизнь. Олег Ухов из ЗЕБР и другие Костины друзья подготовили операцию по тайному вывозу его за пределы московской области в больницу г. Вязьмы, однако Костя был уже не в состоянии прибыть на место встречи. Он оказался в одной из московских больниц. Когда на следующий день туда пришел его отец с передачей, врачи не смогли даже объяснить ему, что случилось с сыном, повторяя: «Его увезли».

«Смотрите за ним, а то убежит», — сказал офицер молодым уголовникам, дожидавшимся рейса на Камчатку — в стройбат восходящего солнца. К худому, бледному, еле стоявшему на ногах Косте был приставлен специальный прапорщик, провожавший его до трапа самолета. Так, сами того не желая, власти обеспечили Звездочетову ту самую рекламу, которая позволила ему выжить в условиях, далеких от человеческих. «Серьезный человек, раз его так пасут» — решили товарищи по несчастью. На Камчатке Костя изучал «феню», писал в Москву огромные послания на религиозные темы и расписывал грудастыми русалками офицерскую баню. Не лишне напомнить, что Звездочетов профессиональный художник, выпускник школы-студии МХАТ.

Между тем май принес и долгожданную передачу в суд юридического продукта Травиной. Суд проходил в г. Железнодорожном — подальше от возможных молодежных протестов — и был замечателен отсутствием прокурора. Обвинение рушилось самым скандальным образом: свидетели один за другим оказывались бывшими обвиняемыми, показания их были составлены примерно по такой схеме: «С Романовым и Арутюновым познакомился на концерте, они сказали мне, что группа ВОСКРЕСЕНЬЕ дорогая, просили 800 рублей, но предупредили, что надо соблюдать конспирацию, я организовал им концерт, реализовал билетов на 1300 рублей, 800 отдал Арутюнову для группы, а 500 оставил себе в качестве комиссионных. Когда я передавал деньги, Арутюнов предложил купить у него пачку билетов на следующий концерт, такого-то числа, но у меня не было денег, и я не купил. Распространять билеты мне помогали Вася и Петя из моего дома, но фамилий их я не помню». И резолюция — «От уголовной ответственности освободить в порядке ст. 52 ввиду незначительности присвоенной суммы».

Тем не менее суд проштамповал обвинительный приговор — три и три с половиной года условно — невиновным людям, чтобы не бросать тень на тех, кто держал их в тюрьме. Пресса воспела эту акцию[31].

В октябре 1984-го года в Свердловске был арестован Александр Новиков, рок-музыкант и широко известный к тому времени автор песен, выдержанных в традиции городского фольклора. Преимущество (и беда) Новикова, по сравнению с Розенбаумом или Токаревым, заключалось в том, что он не переносил своих героев в мифологические времена Мишки Япончика или на берега Гудзона — напротив, он был слишком внимателен к реальности, доступной в повседневном ощущении. А вдобавок имел неосторожность организовать на дому изготовление музыкальной электроники, значительно превосходящей по качеству государственную. Может быть, уральские «левши» Новиков и его друг Богдашов и не догнали фирму «Сони», но во всяком случае в совершенно неподходящих для этого условиях создали такое прецизионное производство, на которое (по мнению некоторых теоретиков) наш человек в принципе не способен. И за это были отправлены городским судом прогрессивного Свердловска на сталинские сроки в 10 и 9 лет. (Таких жестоких наказаний рок- музыканты не знали ни в одном городе страны. Романовский Ленинград вообще мог показаться столицей нежности…)

…В пятна белые земли, в заколюченные страны, Где качаются туманы, словно трупы на мели. В пятна белые земли — ожерелья Магадана, В край великого Обмана под созвездием Петли.

(Александр Новиков, «Ожерелье Магадана»)

Не правда ли — достаточно четырех строк, чтобы определить: перед нами поэт? Суд не определил.

Барбароссики

Приходится признать за нашими журналистами особую гнусную роль в искоренении «уродливого явления магнитофонного самиздата», как один из них изящно выразился.

Эти модные ребята входили в доверие к музыкантам, умело играя на их доверчивости и присущем всякому артисту тщеславии — затем в печати появлялась очередная «Барбаросса», а власти «принимали меры». О музыкальных журналистах можно слагать легенды своего рода. Один из них, Д. Шавырин (впоследствие ведущий «Звуковой дорожки» «Московского комсомольца») напечатал под своей фамилией в «Комсомольце Кузбасса» чужую статью из… «Ровесника», был разоблачен конкурентами («Вдохновение под копирку» — «Комсомольская правда», 6.08.83), и зарабатывал прощение тем, что во время известных кампаний помогал отлавливать людей в магазинах и шоферов-леваков (см. «Московский комсомолец» от 15.02.86, 15.06.86). Другой попросил свердловскую группу ТРЕК выслать ему пленку с записью наложенным платежом — сразу по получении в «Комсомольской правде» появилась разоблачительная заметка под прозрачным псевдонимом «Ф. Юров», привлекающая внимание к тому, что ТРЕК не только производит вредную музыкальную продукцию, но еще и распространяет ее за деньги[32]. Мы постоянно вынуждены были принимать особые меры предосторожности против проникновения этой публики на концерты и репетиционные базы. Если они проявляли излишнюю настойчивость, их отправляли по таким адресам, после посещения которых они надолго теряли интерес к «уродливым явлениям». Сейчас все эти люди учат «общечеловеческим ценностям» следующие поколения со страниц и экранов и представляют за границей новую, демократическую культуру России.