Время колокольчиков - Смирнов Илья

В воскресенье, переночевав в общаге МИЭТа, наши ленинградские друзья на волне студенческого энтузиазма решили продолжить гастроли, и облюбовали для этого диско-бар в центре Зеленограда, где обычно проводили вечера отдыха местные гэбешники, довольно многочисленные в режимном городке. Вскоре оттуда на всю площадь раздались веселые песни гражданской войны. Собрался народ, Ленинградцы спокойно доиграли, лишь в самом конце появился местный участковый со словами: «Я слышал, что тут громко ругаются матом». Nm взял в одну руку Свинью, а в другую — Зверского, и поволок их в вытрезвитель. Тут как раз приехал Литовка за своим усилителем: он догнал удаляющуюся троицу и, выкупив панков за 10 рублей (по пятерке на пятачок), приказал им немедленно убираться в Ленинград и там ложиться на дно.

Литовка уже знал, что в Москве произошел крупный скандал: МУХОМОРЫ устроили на репетиционной базе ДК в МИСИСе сэйшен с приглашением иностранной и советской прессы. Я очень резко возражал против такого «засвечивания» — в результате рассорился и с МУХОМОРАМИ, и с Женей Морозовым. База действительно накрылась, но я ожидал последствий более скорых и резких.

Замечу, что в нашей практике существовало странное по нынешним временам правило: людей «из-за бугра» мы избегали не меньше, чем людей «от Галины Борисовны», твердо усвоив, что за первыми всегда появляются вторые, и появившись, так просто уже не уходят. Думаю, что это правило спасло если не жизнь, то свободу многим из нас. Ведь дела, в которые оказывались замешаны иностранцы, ГБ раскручивала до конца самостоятельно.

«В понедельник, проснувшись с похмелья», как поется в народной песне… По Зеленограду заездили «волги». Московское начальство подняло на уши местные первые отделы: что тут у вас происходило на выходные? Прислали специальную «волгу» за несчастной бабкой, которая путано объясняла что-то про день рождения и песни Высоцкого (вроде бы, пропетые ей неизвестными ребятами, с которых она никаких денег, конечно, не брала). Бабка никак не могла увязать проблемы государственной безопасности с обычной пьянкой, на ее взгляд ничем не более замечательной, чем тысячи предыдущих у них в деревне со времен отмены крепостного права. Узнав про второй концерт Свиньи — воскресный — майор из Москвы перешел на типичный панковский лексикон (насчет жопы и проводов). А виновник торжества мирно отсыпался в конспиративном хлеву города Ленинграда.

Clash

В январе 84-го арестовали Литовку. Последнее время он болел: пробыл три недели в больнице, потом съездил на родину в Волгоград и по приезде в Москву оказался в «Матросской тишине». Погорел он на мелком (как тогда казалось) нарушении «техники безопасности» — годом раньше при организации концерта в клубе Моспроекта передавал деньги в присутствии третьего лица.

Тоня некоторое время скрывалась, но по концерту в ДК Русакова на нее ничего не накопали и оставили в покое. Взялись за вашего покорного слугу; я оказался на некоторое время в центре внимания. Неприятное, доложу вам, положение. Дней через пять после ареста Литовки меня начали «призывать в армию» самым экстренным образом, несмотря на полное отсутствие юридических оснований. Специально приставленный к этому делу капитан из военкомата честно признался моей матери: «Что вы хотите — мне из-за него каждый день и даже ночью домой звонят». Затем поступило приглашение от Л.Ф. Травиной. В течение некоторого времени я его игнорировал, требуя повестки, оформленной согласно УПК. На очередной телефонный звонок разъяренного моей наглостью сотрудника ГУВД пришлось ответить: «Тон вашего разговора окончательно убедил меня, что вы не тот, за кого себя выдаете. Советская милиция так со свидетелями не разговаривает». За этим последовало официальное приглашение и несколько поездок на ул. Белинского, где Травина убеждала меня (свидетеля) в том, что я перепродавал билеты на концерт ВОСКРЕСЕНЬЯ, а я в ответ… см. брошюру В. Альбрехта. Чтобы разнообразить наше общение, эта особа — обычная советская женщина средних лет, каких сотнями можно встретить в очередях — устроила две экскурсии. Один раз отвела меня в кабинет своего начальника, подполковника, где сидел еще один мужчина в штатском, периодически вспоминавший «день рождения на даче». Кстати, хозяин кабинета в ответ на мой вопрос: «Как можно так обращаться с музыкантами?» — ответил замечательной фразой: «Для нас они не музыканты, а преступники». Вторая экскурсия привела меня в тюрьму, где находился Литовка. Если Травина рассчитывала на эмоциональное воздействие, она его добилась — увидев, в каком состоянии находится Володя, я стал относиться к ней не как к противнику, а так, как относились к эсэсовцам солдаты, первыми ворвавшиеся в Заксенхаузен или Майданек (с той лишь разницей, что Литовку никто не собирался освобождать[28]. Когда позднее в зале суда я увидел Лешу Романова, это чувство только усилилось.

После этого практически вся студенческая группа вечернего отделения истфака МГПИ, где я учился на 5 курсе, была вызвана в один день на допрос по поводу моей скромной персоны. В этот момент я (сам того не подозревая) на несколько дней превратился в обвиняемого, и был бы немедленно арестован, если бы операция в МГПИ дала хоть какую-нибудь зацепку. Но и в луяшем случае из-за паники, начавшейся в институте (далеко не самом либеральном в Москве), я мог лишиться диплома. Тем, что этого не произошло, я обязан профессору Владимиру Борисовичу Кобрину, который тогда, впрочем, еще не был профессором и сам находился в очень сложном положении. Кстати, в кожвендиспансере, где я работал, не только не попытались отделаться от «врага народа», но сами предложили помощь. Поэтому сегодня мне забавно слышать, что преподаватели «были вынуждены» ставить двойки неугодным — по политическим соображениям — студентам, а журналисты — печатать статьи типа «Рагу»… Наверное, и Травина могла бы сказать в свое оправдание нечто в том же роде.

Возвращаясь с допроса, я ловил себя на мысли: а что если бы мне на работе приказали выдать здоровому человеку фальшивый результат анализа — что он болен сифилисом или гонореей? Наверное, я не стал бы этого делать И если бы пришлось увольняться — уволился.

Кстати, одним из самых полезных моих консультантов в те мрачные времена был офицер милиции — молодой следователь нашего РУВД, который любил рок и вовсе не хотел, чтобы всех музыкантов пересажали. Жизнь продолжалась. В ближайшем Подмосковье мы удачно провели концерт группы ОПЫТНОЕ ПОЛЕ — и далее вместе с Тоней приступили к «раскручиванию» БРАВО. Сейчас довольно трудно объяснить, что привлекло в этом ансамбле поклонников Майка и Свиньи — однако весной 1984 восхищение им объединило все рок-фракции столицы. Раскованность, обаяние и удивительный голос взбалмошной девчонки, называвшей себя иностранным именем Иванна Андерс, плюс «волновая» музыка, впервые в наших окрестностях исполняемая прилично все это составило такой яркий контраст окружающей действительности, что многие интеллектуалы всерьез сравнивали БРАВО с АКВАРИУМОМ.

«Мой чудный мир»

Как раз накануне Лёлик женился. И сказал: «Надо бы мне сводить жену на приличный концерт. Без мата, без драки, без милиции». — «Как по заказу, — отвечал я, — милая девчушка поет лирические песни».

У входа в клуб маячил бывший Тонин ассистент, некто Антон; в последнее время он вел себя довольно подозрительно, и я старался его избегать. Но сейчас он приветствовал меня как лучшего друга: «Слушай, продай штук 15 билетов». — «Разве тебе их не давали?» — «Ну, замялся он. — Тогда я не взял. Думал, что не пойду. А сейчас понадобились». — «Знаешь, — спокойно отвечал я, — у меня сейчас билетов нет. Узнаю в ДК, если есть — вынесу».

Естественно, выносить я ничего не собирался (впоследствии все подозрения относительно этой личности подтвердились его письменным доносом и показаниями в суде). Да и не до Антона было. В толпе, заполнившей фойе, меня поймала Тоня и, указав взглядом на двух спортивного вида мужчин, прошептала: «Вон те, один в „аляске“ — из конторы».