Сиамский ангел - Далия Трускиновская

И сейчас, возможно, он в полном сознании и воспринимает одиночество как начало смерти.

Но почему? Что удержало его в этом городе? Что прицепило к дюжине кварталов и десяти дюжинам знакомых лиц? Как вышло, что он, имея возможность уехать и доживать век в тепле и сытости, под достойным присмотром, остался? Ради чего?

Ради того, чтобы три-четыре раза в месяц толковать с Мареком про поиски Атлантиды и загадку сто восьмого псалма, про кельские менгиры и озерных арабов, про библиотеку Ивана Грозного и двойников Саддама Хусейна?

Стригольникова хорошо решила, подумал Марек, если бы она так не решила — потом было бы стыдно вспомнить про Зильбермана, уже потом, после всего… Надо же — семью выпроводил, сам остался и создавал полную иллюзию присутствия заботливой, в меру сварливой старой жены…

Девятнадцатая дверь открылась, вышла маленькая тетенька в белом, неся перед собой больничную утку с содержимым.

Марек около секунды стоял, борясь с собой, потом опустил пакет на пол и чуть ли не прыжками понесся прочь. Чудом выскочил на служебную лестницу, ссыпался с нее на три этажа сразу, уперся в закрытую дверь, сделал глубокий вдох…

Розы, розы, розы, и непременно в больших и толстых каплях росы… с навязчивым розовым ароматом, настоящие, неподдельные розы, охапки роз, тугих, как детские кулачки… и роса, роса…

Вернуться он уже не мог.

Потыкавшись в двери, побродив по коридорам, Марек вышел в парк, окружавший больничный комплекс. И даже не совсем парк — просто в сотне метров от новенького корпуса начинался лес, и нейтральную полосу уже начали обихаживать — дорожки проложили, пару скамеек поставили. Наверное, дорожки будут продолжены и потеряются там, среди стволов, подумал Марек, и это правильно, прогулки по лесу полезны для здоровья… вот как сейчас…

Он редко выбирался на природу и погнал себя по недоделанной дорожке чуть ли не в порядке наказания за бегство… какое бегство?.. не было никакого бегства… И нет за деревьями никаких больничных корпусов. Просто лесу тут немного, полоса в полкилометра, не больше, и сквозь него можно выйти на шоссе, по которому ходят автобусы.

Уехать бы в какую-нибудь другую сторону!

Но нет, он уехал как раз в направлении городского центра, вылез и пошел, и пошел, и пришел в тот магазин, где они с Зильберманом хотели выбрать самую подходящую трубку и хороший табак к ней.

Марек слонялся вдоль высоких витрин и таращился на товар. Трубки стояли в четыре этажа на прозрачных и на черных подставочках, демонстрируя свои соблазнительные округлости, полированные, лакированные или нарочито шероховатые. Там же почему-то были и плоские коньячные фляжки, карманные, на сто и на двести грамм.

Он уже знал — вот это не настоящая фирменная пенковая трубка с резной рожей, ее выдает цена, фирменная дешевле семидесяти у.е. не бывает. Ее нужно поскрести ногтем. Фальшивая, прессованная пенка дает характерную стружечку.

А это — трубка типа «бильярд», с прямым чубуком, а это — «принц», чуточку сплющенная, а это… Яков Анатольевич, это — что?

Зильберман не ответил.

Наверное, он сейчас сидел у окна и мастерил кожаный кисет. Он давно собирался сделать настоящий кисет для табака, в который для нужной влажности он будет класть половинку маленького яблока. А смесь табаков нужного качества он потом составит сам, такая смесь называется «микстура»…

Марек помнил все, что старик рассказывал и про трубки, и про табаки, и даже про кальяны, и про трамбовки-топталки с крошечными лопаточками для выгребания золы, вот витрина с этими трамбовками, и про то, что для правильного обкуривания трубку изнутри полезно смазывать медом…

Марек перебирал в памяти подробности, как будто выстраивая красивый и увлекательный рекламный текст. И чем больше получалось — тем яснее он понимал, что трубку себе не купит уже никогда. Никакую. Нельзя…

Зильберман протянул сквозь кожу большую иглу и кивнул.

Я все помню, сказал тогда Марек Зильберману, и про трубки, и про йети в карстовых пещерах, и про Светония с Плутархом, и про пирамиды ацтеков, и про десятый круг Ада, и про созвездие Змееносца, и про человека, которого прозвали бен- Пандира, сын Пантеры, и про склепы критского Лабиринта. Ты успел дать — я успел принять.

И он действительно все это помнил.

Когда пискнул канкан, Марек не дал ему воли. Просто нажал в кармане подряд на ощупь несколько кнопок, и канкан заткнулся.

— Но мы за теми, кого мы любим, спускаемся в Ад, — прочитал Марек. Он уже лежал в постели, и прямо перед глазами были недописанные строчки.

Чьи, будь они неладны?

Старший никогда не писал стихов, да и песни пел какие-то дурацкие, приблатненные. Не мог старший, проснувшись, нашарить авторучку, которой на сон грядущий вписывал слова в кроссворд, и прямо на обоях!..

Не так он устроен.

Да и, с другой стороны, кого это он вдруг настолько любит, чтобы спуститься в Ад?

Если бы кто взялся составлять список его подружек и временных невест, тот бы здорово себя утрудил. Красивый, сильный, спортивный, чуть ниже ростом, чем полагается по теперешним канонам мужской красоты, но весь в мускулах — и вообще все при нем, работа хорошая, машина, перспективы, вот уже на квартиру почти накопил, а сколько не хватает — возьмет в банке кредит. И с сумасшедшей старухой запросто может справиться. Жених, блин! Правда, жених переборчивый. Как успела его определить бабка-полячка: вередливый.

Не привередливый, а именно вередливый, с ударением на «и».

— Мы знаем Ад, как свою квартиру, все девять кругов…

Ну так и Данте он не читал! Незачем ему с Данте связываться. Вот Марек впервые попробовал — на пятой песни вырубился. А старший — трех начальных терцин бы не выдержал. Ну, десяти…

— Мы там бываем. Мы знаем выход. Мы можем спасти…

Нет, тут точно до старшего жил какой-то чокнутый, решил Марек, и надо эту мазню чем-нибудь залепить. Торчит перед носом, спать мешает, мало Федьки, еще и этот аноним…

И Федька, не к ночи будь помянут, тут же и объявился.

— Слушай, Марек… Марек, ты меня слышишь?

— Слышу, — уныло ответил Марек, улегшись поудобнее с мобилкой возле уха.

— Приходи ко мне.

— Федя, ты знаешь, который час?

— Знаю. Ты мне нужен. Приходи скорее. Возьми такси.

Марек хотел было напомнить, что в такое время суток цветочные киоски не работают, но вдруг забеспокоился.

— К тебе — это куда?

— Куда? Хороший вопрос… Значит, так — я дома…

— Выпил ты, что ли?

— Не-е, не выпил, другое. Улица Грибоедова, второй подъезд, квартира одиннадцать. Скорее. Такси возьми, я оплачу.