Царевна Софья и Пётр. Драма Софии - Андрей Богданов

Подробности последнего были следующие. 

ПОХОД МОСКВИТЯН НА КРЫМ С 1687 ПО 1689 ГОД

После многих и зрелых прений в военном совете определили послать многочисленное войско в малую Татарию и выбрали князя Голицына большим воеводою, или генералиссимусом[146]; боярина Алексея Семёновича Шеина, воеводу Новгородского, генералом казанских войск[147]; думного дворянина Ивана Юрьевича Левонтьева воеводою ертаульным, т.е. генералом небольшого числа казаков и других легко вооруженных войск, которые всегда идут впереди армии и которые, собственно говоря, могут быть названы пропащими головами[148].

Окольничий Леонтий Романович Неплюев, воевода Севский, назначен начальником севских войск[149], а князь Михаил Андреевич Голицын, воевода Белгородский, — белгородских воевод[150]. Он был двоюродный брат великому Голицыну и так любил иностранцев, что когда отправился в вверенную ему область, то взял многих с собою, и между прочим француза, который обучал его французскому языку.

Когда все войска Белой Руси были снабжены начальниками, а казаки — гетманом, то приступлено было к совещаниям относительно военных припасов, провианта и средств к их доставке. Все подданные царей должны были заплатить по рублю со двора, а так как цена рубля равняется пяти французским ливрам, то можно себе представить, какая большая сумма была тогда собрана[151].

Князь Голицын испросил, чтобы сын его был определен товарищем его по должности канцлера, и согласие царевны было новым знаком её уважения к нему[152].

Общее место сбора войск назначено было в (Слободской) Украине, земле казаков, независимых от гетмана и управляемых своими полковниками. Войска московские собрались в Артеке (Ахтырке), новгородские в Оске (в Сумах), казанские в Рублевске, севские в Красном Куту, а белгородские, которые должны были находиться на границах, в Белгороде, Гетман собрал свои войска в Гадяче[153].

И так как всем отрядам велено было явиться на сборные места к 1-му марта, то всю зиму 1686 года продолжалось движение войск, 1-го мая отряды соединились и составили ополчение в 300 000 пехоты и 100 000 конницы[154], образовав лагерь за рекой Мерло. Через несколько дней вслед за тем начался поход на Полтаву — город, принадлежащий гетману[155].

Дойдя до Скарина на реке Арите (р. Орель), ожидали некоторое время образа Богоматери, который легковерным москвитянам казался чудотворным и о котором один инок передал начальникам войска свое видение, возвестившее ему, что без помощи сего образа поход на Крым будет безуспешен и что необходимо привезти образ в армию. Снисходительность начальников и суеверие солдат, которому москвитяне преданы более всех других народов, совершенно напрасно задержали дальнейшее движение армии в течение двух недель. Встретив с должными обрядностями чудотворную икону, продолжали поход.

15-го июня достигли реки Самары, которая, как и все вышеупомянутые реки, впадает в Днепр. Тут устроили мосты, по которым и перешла вся армия. 20-го июня оставили Самару, имея Днепр направо, и остановились на Татарке, от Татарки шли до реки Московки, потом до Каменки, Конских Вод и Карачакрака.

Отсюда войско не могло идти дальше по причине засухи, которая была так велика, что, по собранным известиям, все поля и луга выгорели на 50 миль кругом и невозможно было никоим образом достать фуража. Изумленный таким неожиданным событием, главнокомандующий переменил намерение и вместо нападения со своим полумиллионным войском на хана решился на поспешное отступление[156].

Он обратился к Карачакраку и остановился на берегу Днепра, чтобы собрать фураж, сохраненный от огня и засухи разливом этой реки и чтобы облегчить себе возвращение. Справедливо можно было предположить, что татары нападут на войско, которое хотя и сильно было само по себе, но чрезвычайно затруднялось огромным обозом. Я слышал от немецкого офицера, что обоз москвитян состоял из миллиона лошадей, что хотя покажется невероятно, но тем не менее очень правдоподобно, так как польская армия в 24 000 человек, посланная в 1686 году к Черному морю, вела за собою около 45 000 телег.

Понятно, что множество людей и лошадей должно было погибнуть у москвитян вследствие сильной жары и недостатка фуража. Многие умерли или сделались неспособными к битвам от кровавого поноса, недостатка пищи и ее плохого качества, так как по причине поста, справляемого в августе, солдаты московские принуждены были питаться соленой полусгнившей рыбой[157].

Отряд из 30 000 человек, под начальством Леонтия Романовича Неплюева, начальника севских войск, отправлен был к Запорожью с целью заставить татар думать, что кроме этого отряда другого войска не было[158].

Сын гетмана Ивана Самойловича был также послан с отрядом казаков[159].

Остаток армии перешел к реке Самаре, где Голицын, осмотрев местоположение, решил построить город, дабы держать из него в повиновении казаков и стеречь татар, хотя последние и вторгаются в Московию с разных сторон. В следующем году этот город был уже готов, как расскажу я впоследствии.

От реки Самары войско двинулось к реке Мерло, где ожидали повелений из Москвы о том, должно ли распустить войско. Здесь Голицын, чтобы отстранить при дворе нарекание о малом успехе похода, решился свалить всю вину в неудаче на гетмана Ивана Самойловича. Хотя гетман был весьма силен, начальствуя всею Украиной, которая возмутилась некогда в царствование Владислава против Польши[160], и хотя он всегда мог выставить в поле 100 000 своего казацкого войска, но Голицын, имея на своей стороне царевну, решился погубить его.

Он писал ко двору, обвиняя гетмана и утверждая, что он был причиной всего происшедшего в походе[161]; вместе с тем он просил позволения низложить его и избрать на его место другого. Когда приказ об этом был получен, Голицын приказал немедленно тем самым стрельцам, которые были, по желанию гетмана, приставлены к нему для охранения его, ибо он не доверял казакам, захватить его в полночь[162].

Ивана Самойловича привели, связанного веревками, на то место, где находилось московское войско, и которое всегда учреждается в русских армиях при главной квартире и называется шатер, т.е. палатка правосудия. Туда утром созвал Голицын всех своих офицеров и дворян. Генералы-бояре заняли свои места, и гетман был представлен перед ними. Прежде всего, прочитан был царский указ. Затем гетмана свели с главными казаками, которые, будучи подкуплены, стали обвинять его в сношениях с ханом и в приказании тайно жечь траву в степях[163].

Бедный казацкий начальник увидел судьбу свою мгновенно совершенно переменившейся: вместо вельможного, т.е. «всемогущего», он услышал название «скурвый сын»[164], и раболепные дотоле подчиненные ему казаки забыли всякое уважение. Один из их полковников, по имени Димитруки[165], обнажил даже саблю и хотел убить его. Но Голицын остановил кровопролитие, сказав, что гетман приведен был для того, чтобы судить его по форме, а не для убиения.

По окончании этого военного суда гетман задержан был под крепкой стражей, и к Леонтию Романовичу Неплюеву послан был курьер с приказанием захватить сына гетмана, который был отделен от своего отца. Несколько верных казаков постарались предупредить этот приказ, желая спасти несчастного. Неплюеву нелегко было после этого достать гетманского сына, который удалился от него со своими войсками как можно дальше.

Хотя главные казаки соглашались с полученным приказом и готовы были выдать своего начальника, точно так же как и компанейщики, или конные казаки, но сердюки, или казацкая пехота, окружили его палатку и не позволяли взять своего начальника: наконец их уговорили, и с общего согласия сын гетмана был отдан в руки Неплюева, который гордился своей добычей, радуясь, что может благодаря этому восстановить к себе доверие, потерянное после неудачной схватки с Нурадином-султаном у Камистана на Днепре[166]. С торжеством отправился он со своим пленником в главную армию.

Достав в свои руки сына гетманского, бояре-генералы рассуждали о том, как разжаловать отца и как избрать на место его нового гетмана. Самойлович был сослан в Сибирь, а казаки, созванные для выборов, избрали Мазепу, писаря, или своего государственного секретаря, и с радостью провозгласили его гетманом[167].

Этот князь некрасив собою, но человек весьма сведущий и говорит на латыни превосходно[168]. Он родом казак и был пажом у короля Казимира, а затем офицером в его гвардии, и поэтому очень привязан к полякам.