Автономный рейд - Андрей Таманцев

Пусть лучше его мама плачет, чем твоя".

Аминь.

И Аллах тоже, разумеется, акбар.

Очень мне его модель рая нравится.

Однако в том частном случае, возле Биноя, роли поменялись. Бандиты на маршруте, то есть их цель — идти к определенной точке; они пленных взяли, что для партизан последнее дело, да еще — женщин... А мы в тот момент в роли партизан. У нас забота святая: мирное население от захватчиков спасти.

Задача при этом только одна: максимальный урон противнику, трофеи (пленных) сгрести и — ходу. Никаких территориальных притязаний. Ну и минус партизанский — тоже наш: времени в обрез. Потому что супостатам ничего не стоит пленных порешить. Не обсуждая, но давая себе отчет во всем изложенном, мы на это дело, на освобождение пленных то есть, шли с энтузиазмом.

Поэтому Пастух, рискуя чуть сильнее обычного, высадился с нами вплотную к ихнему арьергарду и попер почти в лоб, связывая заслон. А майор Куликов, тоже наш, спецназовский, со своими контрактниками во второй вертушке — наперерез. Только у него не получилось. Задергалась, задымилась их машина, а потом огненный столб на склоне — и все. Мусульмане грамотно так отходят. Мы им не нужны, и нам по всем канонам ловить уже вроде бы нечего, только баб-то жалко. Свои ведь. Они за денежкой, квартирками и мужьями сюда приехали, не за муками. И к тому же местность эту мы случайно хорошо знали: в прошлом году чечены наш батальон тут, возле спаленной турбазы, крепко приперли, а все потому, что одним хитрым распадочком воспользовались. Вот Пастух меня, Боцмана, Артиста и еще одного бойца, Васильева, по нему и послал. Задачу поставил ту же, что была у куликовского неудачливого взвода: обойти, связать боем до подлета подкрепления.

Партизанить, короче.

Остальные в это время должны видимость производить, будто наседают они по обязаловке и вот-вот намерены отойти.

Мы вчетвером удачно большую часть пути прошмыгнули, а когда уже чуть-чуть осталось, снайпер уложил Васильева, который шел последним. Я сперва услышал, как он упал. Оборачиваюсь: полчерепа снесено, хрипит и ногами сучит. Все. Остальное все вокруг тихо и неподвижно. Впереди — голый откос, поджимающий фактор времени, и совсем непонятно, где тот снайпер.

Слева ложбинка, еще с прошлого раза выжженная, извивается. Я — туда, потому как мельче и юрче. Пыхчу вверх, вдруг слышу бряк какой-то за спиной и мушку меж лопаток чую. Я на такую ситуацию уже тренирован — мигом руки вверх, встаю, рот набок, чтобы поиспуганнее казаться, и поворачиваюсь. А сзади — пацан.

Натуральный мальчишка лет четырнадцати, палец на курке карабина, вторая рука, держащая цевье, удобно так локтем на камушек опирается, левый глаз прижмурен. Он только чуть-чуть промедлил. Потом рассмотрел меня: маленького, не выше его самого, дрожащего, ну и перестал щуриться.

Размечтался пленного привести. Денежку, может, потом за меня слупить.

Встал, дурачок, винт у пояса держит, стволом дергает — брось автомат, мол.

Моя рука машинально действует. Вроде просто снимаю лямку своего АКМ, но прихват такой, что мне его срезать — полсекунды.

И вдруг мне как голос в ухо: «А зачем этот парнишка тебе встретился?»

Про жалость не буду. Маленький он там или большой, не с ним воюю, а с его карабином. Какая разница, сколько лет тому пальцу, который на курок нажмет? Не будь этого вопроса — «зачем?», я бы его срезал и не каялся. Но коль вопрос проявился, всякие «почему» побоку. Все еще «панически» дрожа, откладываю автомат подальше. При этом движений делаю много, беспорядочных и суетливых. Чуток жду, а когда ствол его карабина пошел вниз, взвиваюсь в косом прыжке и врезаю ребром сапога мальчишке в грудь. Он — на спину, головой о камень. Я его винтовку отбросил, посмотрел: еще дышит.

Опять-таки, думаю, раз он мне для чего-то нужен, надо тащить. Зачем — не ведаю, но раз нужно... Руки-ноги стянул, на хребет взвалил и — дальше.

Карабкаюсь, задыхаюсь. Возле гребня опять крутая голая плешь. Делать нечего. Без ноши я бы ее втрое быстрее, зигзагами, проскочил. Но — тащу. И тут на полпути снайперская пуля. В метре от головы — так каменной крошкой и брызнула. Вспотел я так, что аж в сапогах захлюпало, но не верю, что он просто промахнулся. Пугает! Чтобы просто пацана пожалел — вряд ли: война.

Но коль он мажет, то, не тратя сил на петли, жму прямиком. Он еще пару раз пугнул, даже ляжку мне задел, но это я уже по другую сторону гребня заметил.

Скатился за гребешок, вижу внизу теток наших — табунком сбились. И всего двое «чехов» с ними. Один причем какую-то уже завалил и жизнерадостно трахает. Судя по мордам и чалмам — иноземные. Арабы какие-то. Мусульмане — они ребята горячие, когда на бабу залазят, так просто живут этой минутой.

Впрочем, как и все другие наемники тут: никто ж точно не знает, какая именно у него минута выдастся последняя. Но мусульмане — разговор особый. В мусульманских краях острейший дефицит на свободных баб. Больших денег там это удовольствие стоит. Для них женщины, что для наших — водка. Если в наши ящик белого отхватили, неужто не остограммились бы первым делом? Мусульмане сами почти не пьют и наемникам своим запрещают. Больше о малодоступном для них сексе мечтают. Вот и напарник трахальщика — не столько стерег, озираясь по сторонам, сколько бесплатной эротикой наслаждался. Сплошная заря цивилизации, естественный отбор: победитель урвал самку и спешит осеменить, пока цел. Война.

Мальчонку я сбросил в ложбинку, так, чтобы и скатиться не мог, и не нашумел. Сам же проскользнул вниз, быстренько от сторожей избавился, а баб матюгами и пинками назад погнал, к Боцману с Артистом. Однако тетки не хотели в сторону стрельбы бежать. Как своего увидели, так сразу же и возомнили, что кого-то интересует их мнение. Вот есть у баб нутряная потребность права качать — с теми, кто им это позволяет. Только что стояли и ждали, не рыпаясь, пока их разложат, а стоило русскому мужичку появиться — и закудахтали. В основном о том, что, мол, лучше бы отсидеться в кустиках. Да и мой невзрачный вид уверенности в них не усилил. Но когда они узрели здоровяка Боцмана, когда Артист им лучезарно обрадовался, воодушевились и зашевелили задами охотнее.

...Я так и не знаю точно, почему та снайпера меня упустила. Потом мы на ее лежке нашли осколки зеркальца со следами пудры — от косметички. Бабы есть бабы, они чего только с собой не таскают. Однажды возле одной снайперши, разметанной прямым попаданием, мы нашли целехонький маникюрный набор, инструментов на тридцать.

Боцман, романтик, теорию выдвинул, что снайпера та — мамаша или сестра моего юного пленителя и он у нее — последний. Не знаю. Да и плевать. Мне другое существенно. Опять подтвердилось: каждый, кто мне попадается под Его присмотром, может от чего-то или кого-то меня заслонить. С тех пор я стараюсь твердо придерживаться пределов необходимости. Убийства в большинстве случаев от «почему». Для будущего же, ради «зачем», они бесперспективны. Потому что ничего не дают, а только отбирают. И жизнь, и возможности.

Помалкивая в ожидании, когда Полянкин родит что-нибудь конструктивное, я слушал его вполуха. Сосредоточился на попытке разглядеть хоть какой-то смысл в этом ералаше с кейсом, подпольем, сексом, шантажом и грузинскими драгоценностями. Искал хоть какую-то взаимосвязь, позволяющую высчитать цель событий. Еда помогла, информация отвлекла, и мысли о зеленоглазой куда-то нырнули. Утихла смута, возникшая от желания опять ее увидеть и почувствовать.

Понять — «зачем» для меня означало выяснить, как мы все в этой истории взаимоувязаны. Что мне-то самому делать — и в первую очередь сейчас, и вообще. Зачем мне Полянкин с его страстным желанием наложить лапу на деньги покушавшихся на Шеварднадзе? И зачем те, кто заготовил эту бяку, наше «MX плюс» выбрали?

— ...придется тебе мне помочь. Не даром — ручаюсь, что свою долю получишь. Только не вздумай дурить: кроме видеопленки, которая тебе срок за изнасилование гарантирует, будет еще и трупешник. С тем ножичком, который ты на руке носил, — это верное пожизненное. Или пуля при попытке к бегству.

Если вынудишь... С другой стороны, все, что у меня есть, в твоем распоряжении. Включая телок — в любом виде и любой масти-размера. Я так понял, что они, после денег разумеется, представляют для тебя главный интерес?

Откровенно хмурясь, когда он пугал, на последних словах я расцвел.

Пора соглашаться — якобы от того, что некуда деться и от перспективы заработка. Оживившись, дал понять, что начинаю серьезный торг:

— Бабы, конечно... Это хорошо. Но интересно: что другое из того, чем вы, так сказать, располагаете, в моем распоряжении конкретно. В денежном, так сказать, выражении?

— А зачем тебе деньги? То бишь ты о каких деньгах?

— Как о каких? Почему всего десять процентов?

— А кто тебя спас, разминировав и во всем разобравшись? Я ж не один тут. Да и подстраховать тебя нужно будет. Вот и получается, что всего, с тобой, нас десятеро. Ну и всем поровну.