В тени трона - Василий Александрович Зубакин

Натальи и на язву Михаила. В своем отеле ссыльные не чувствовали себя отрезанными от шумной жизни и не мучились приступами одиночества: знакомые, по большей части приезжие из России, навещали их, деятельная и общительная Наташа приглашала погостить на Лазурный Берег русских артистов, гастролировавших во Франции. К этому надо добавить, что и жандармская осада не была снята с семьи «графа и графини Брасовых»: агенты Гуго Бринта доносили, что поднадзорный удручен наказанием, подавлен и редко выходит из отеля. Сам Гуго, можно сказать, вышел сухим из воды и сохранил свои позиции в глазах петербургского начальства: провал операции «Свадьба» свалили на генерала Герасимова, разрешившего сыщикам разъезжать в поездах по железной дороге, а не преследовать великого князя на моторах и таким образом позволившего ему ускользнуть от преследователей. В результате Курт отделался устным порицанием и остался на плаву: проверенных зарубежных агентов надо беречь, они идут на вес золота. Вот и берегли…* * *

После Февральской революции и Октябрьского переворота проверенный Гуго Бринт, недолго думая, сменил начальство и перешел на службу к большевикам. После рутинных заданий по слежке за белоэмигрантами в Берлине и Париже он успешно прошел собеседование с руководством и был зачислен в ИНО – Иностранный отдел ВЧК; в его послужном списке немало успешных дел, в том числе и мокрых. Во время Второй мировой войны был внедрен в ряды антигитлеровского французского Сопротивления для наблюдения за лидерами движения. Сразу после окончания войны арестован в Австрии агентами Смерша, доставлен в Москву, обвинен в шпионаже в пользу германской разведки, приговорен к высшей мере и расстрелян.

* * *

На Лазурном Берегу, да и потом, в Англии, Михаил Александрович не мучился приступами ностальгии. Возвращение в Россию представлялось ему вполне реальным делом – через два-три года Ники надоест сердиться, под влиянием мама он сменит гнев на милость и вернет изгнанников домой. Не по Зимнему дворцу или Кремлю, не по пышным приемам скучал Михаил в редкие часы меланхолии, а по деревянному дворцу в своем имении Брасово, по своим лошадям и собакам. Он любил венценосного брата Ники, но по золотистому ахалтекинцу из локтовской конюшни скучал не меньше, а больше всех на свете обожал Наташу – души в ней не чаял и жить без нее не мог. Теперь она делила с ним каждый час жизни, и это было настоящим подарком судьбы. Для полного счастья Михаилу, как многим русским людям на чужбине, не хватало малости: ржаного хлеба и гречневой каши к столу. Зная об этом пристрастии великого князя, его товарищи и родственники Натальи при всякой подходящей оказии присылали ему из России гречку и черный хлеб. Жизнь в принудительной эмиграции становилась привычной, курьезная ссылка таила в себе немало приятных черт. Оставалось перебраться в Англию и, сидя там, под уютным небом, дожидаться возвращения на родину.

Михаил хотел арендовать в окрестностях Лондона, на лоне природы, небольшой дворец или замок с ухоженным парком, где можно было бы обитать уединенно, но в то же время не отрываться от городской жизни со всеми соблазнами, к которым Наташа была неравнодушна.

На поиски жилья для ссыльной семьи в Англию был отправлен секретарь великого князя Николай Джонсон. Тщательно ознакомившись с дюжиной подходящих предложений, Джонни остановился на старинном, шестнадцатого века замке Неборт – владении бывшего вице-короля Индии. Тут были и парк с озером и беседками, и травяное поле перед дворцом, а в самом замке – зал для приемов, библиотека, картинная галерея, музыкальный салон, комфортабельные спальни для хозяев и гостей и отдельное крыло для прислуги. Наташа была в восторге от своего нового дома – ей еще не доводилось жить ни в средневековых замках, ни в вице-королевских дворцах. Вглядываясь в будущее из стрельчатого окна замка, она предвкушала ничем не замутненное счастье. Вдали от мстительного царя и надменных соплеменников оно было куда ближе.

А государь Николай Александрович о судьбе младшего брата словно бы и забыл – он готовился к всероссийскому торжественному празднованию трехсотлетия дома Романовых. Это великое событие должно было своим размахом и пышностью затмить все, что видела Русь от года воцарения в Костроме основоположника династии Михаила Федоровича, три века тому назад, да и ранее того, в глухие времена Рюрика, Ярослава Мудрого и Всеволода Большое Гнездо. Многое повидала Русь, но такого еще не видела.

Праздничным решили объявить целый год и без устали праздновать – на радость народу по всем городам и весям империи. Празднуют все – и православные, и мусульмане с иудеями! И царские подарки, как водится, посыплются на верноподданных, как из рога изобилия: народные гулянья и бесплатные выступления артистов на свежем воздухе, ярмарки с показом дрессированных зверей, игра духовых оркестров, всяческие выставки, парады гарнизонных войск; и наименее вредоносных сидельцев по высочайшему прощению выпустят из острогов, и веселые деньги раздадут на пропой неимущим, и хромающим сельским хозяйствам окажут необходимую помощь из казны. А наследственные нагрудные знаки, а памятные медали – золотые, серебряные и бронзовые, а юбилейные рубли с профилями Михаила Федоровича и императора Николая Второго! А наградные кресты на голубой ленте, усыпанные бриллиантами и рубинами! Не говоря уже о яйце Фаберже «300-летие дома Романовых» неописуемой замысловатости и красоты.

В радостной предпраздничной суете никому, кроме разве что ответственного жандармского начальства, не было дела до опального Михаила. А изгнанник, насколько было возможно, следил издалека за праздничными мероприятиями на родине по письмам из России, по газетным сообщениям, по слухам, одно другого красочнее и ярче. Великий князь и в ссылке оставался законным членом Семьи, вымарывание его имени из романовской династической генеалогии могло привести к нежелательным последствиям во время празднования: неуместным расспросам гостей, да и недовольству среди своей публики. Михаил Александрович отсутствовал, но в то же время как бы и присутствовал на торжествах – в образе трефового валета – русского царевича XVII века – на юбилейной колоде карт «Русский стиль» с портретными изображениями Романовых. Карты были изготовлены из особо прочной дорогой бумаги, с золотым обрезом. Деньги, вырученные от их продажи, предназначались на поддержку приютов для детей-сирот.

Никто не должен был чувствовать себя обойденным добротой государя в этот триумфальный год – от министра двора Фредерикса, возводимого из баронов в графы, до последнего колодника, выпущенного на волю. Вал всенародного празднества во славу самодержавия накатывает на Россию! Ура!

И никто, решительно никто не мог предположить, что всего через четыре года разразится кровавая русская катастрофа.

А ведь сербский студент-недоучка Гаврило Принцип уже научился метко стрелять из пистолета, а идеологи из националистической организации «Черная рука» нацелились на перекройку Балкан по своему вкусу и разумению.

Выстрел в Сараеве стал неотвратим.

Передышка кончилась. Мир шел к войне.

9

Назад, домой

В замке Небворт пороховое дыхание накатывающейся войны не ощущалось нисколько. Обитатели дворца отгородились от