Приговор, который нельзя обжаловать - Надежда Зорина

– Хорошо. Помните, в баре…

– Прекрасно помню! Вы вели себя просто по-хамски.

– Речь не о том. В баре вы, очевидно, приняли меня за кого-то другого. За кого?

Артемий ничего не ответил, только бросил затравленный взгляд на Никитина.

– Вы приняли меня за убийцу?

– Я? – Артемий сгорбился в кресле. – Нет, с чего вы решили? – Он неуверенно помотал головой.

– Вы догадываетесь, кто убийца, только не знаете его в лицо, так?

– Ну, откуда мне знать?

– Да вы и сейчас меня ужасно боитесь и совсем не уверены: а вдруг я пришел вас убить? Можете успокоиться: я пришел узнать то, что вы так тщательно, но совершенно напрасно скрываете.

– Да ничего я не скрываю! – возмутился Польский. Не очень-то искренне у него это получилось.

– Вам известно, что сегодня ночью была убита Вероника Королева?

– Вероника?! – Артемий сжал ручку кресла и дернулся всем телом, словно это была не деревянная ручка, а оголенный провод. – Вероника! Боже мой, я не знал! Но почему Вероника? Она совсем ни при чем. Вероника не должна была…

– Ни при чем? – удивленно переспросил Андрей. – Что значит – ни при чем?

– Я был уверен, что следующий я, – не слыша его, простонал Артемий. – Да ведь это просто не логично – убивать Веронику. И подло, и… Полное сумасшествие!

Он даже перестал бояться, так был поражен и убит известием. Андрей поднялся с дивана, подошел к нему вплотную, положил руку на плечо, крепко сжал.

– Я приношу вам свои соболезнования, Артемий Сергеевич, очень сочувствую. Но поймите, вы должны, вы просто обязаны рассказать все, что знаете. Догадываюсь, почему вам так трудно это сделать, то есть думаю, что догадываюсь…

– Эх, – Польский безнадежно махнул рукой, – ни о чем вы не догадываетесь. Вы даже представить не можете…

– Думаю, могу, – серьезно и печально проговорил Андрей. – Мне самому тяжело будет узнать… Если все это действительно так.

– Не знаю, о чем вы догадываетесь, но я… – Польский резко зажмурился, сильно, наверное, до боли в глазах, тряхнул кулаком в воздухе, оскалился и так застыл. – Хорошо, – через некоторое время решительно проговорил он. – Я вам все расскажу. – Он встал, подошел к бару, достал бутылку вина (Андрей снова увидел близнецов: Артемия-убийцу и Артемия-жертву из своих недавних фантазий), придвинул к дивану столик, поставил бокалы. – Я расскажу, хоть это и невыносимо трудно. – Он открыл бутылку, налил в один бокал вина, но тут где-то в глубине квартиры зазвонил мобильник. Артемий вопросительно посмотрел на Андрея и с явным облегчением перевел дух: признание откладывалось. Но к телефону почему-то не пошел, опустился в кресло.

– Вы не подойдете к телефону?

– Ведь это ваш.

– Нет, не мой. – Андрей вытащил свой телефон и показал Польскому.

– Странно. – Артемий поднялся, пошел на звук перезвона, явно не понимая, откуда он может раздаваться. Остановился у письменного стола, прислушался, открыл кейс. Мелодия зазвучала чище и явственней. – Да, здесь. – Он расстегнул молнию бокового отделения, сунул туда руку, пошарил, потом перевернул кейс сверху вниз, открыл другое отделение и вытащил маленький складной розовый телефон. – Не понимаю. – Он растерянно перевел взгляд с мобильника на Никитина. – Как он мог…

Андрей, до этого спокойно и, в общем, равнодушно наблюдавший за лунатически-озадаченными движениями Артемия Польского, вдруг все понял, вскочил, бросился к несчастному поэту, но было уже поздно: тот открыл крышку телефона и нажал на кнопку приема. В последнюю секунду Никитин все-таки успел ударить его по руке – телефон упал на пол, чуть откатился, и тут же раздался взрыв.

Умирая, Андрей увидел хохочущее лицо убийцы.

Глава 5. Соня Королева

Шаги в коридоре давно отзвучали, смолкло эхо захлопнувшейся двери, а я все продолжала сидеть в той же напряженной неудобной позе, как во время допроса, не догадываясь хотя бы скатиться на пол, расслабленно распластаться на ковре и снова стать тенью. До утра я свободна, до завтрашнего утра враг не вернется, и, если пророчество не сбудется, я почти счастливо доживу до утра. Да нет, не почти, а совершенно счастливо. Сониным счастьем проживу.

Я поднялась, расправила затекшие мышцы и пошла в свою комнату. Там на подоконнике сидела Соня, обняв колени руками, в задумчивом ожидании счастья улыбаясь заоконной дали, точно так же, как в тот день, когда я вернулась домой после последних смертей. Она и мне улыбнулась, тогда, три дня назад, подвинулась на подоконнике, давая место. Я пристроилась рядом, уткнулась в ее плечо и расплакалась. Она не стала меня утешать, как утешают в таких случаях, и про бабушкино здоровье не спросила, стала рассказывать о том, как прожила эти долгие, бесконечно долгие дни без меня. Хорошо и счастливо прожила. На зимние каникулы они с классом поехали в Великий Устюг, на родину Деда Мороза. Было здорово – в этом городе вечный праздник, а древний-древний Дед Мороз оказался почти нашим ровесником – всего на пару лет старше. Через несколько дней он приедет к ней – за ней, а пока мы поживем вместе. Как когда-то давно, в раннем-раннем детстве, до Артемия. Так она мне тогда сказала, в тот день, когда я вернулась.

Сегодня срок истекает – эти несколько дней прошли… Но, может быть, пророчество не сбудется или отложится хотя бы до утра, до прихода врага. Тогда у нас появится еще дополнительный день, и вечер, и ночь, Соня снова и снова будет рассказывать мне сказки о том, чего никогда не было в моей жизни и чем была сплошь наполнена ее жизнь, – о детстве, о радости, о счастливой любви. И я усну под эти сказки.

Ну а если пророчество сбудется…

Мое тело беременно моей мертвой душой, родовые муки давно начались и сегодня закончатся – младенец Смерть выберется на свет. Да, вероятней всего, пророчество сбудется, и это мой последний день. Убийца придет за мной и завершит цикл.

Я еще немного потеснила Соню на подоконнике, крепко-крепко прижалась к ней. Погладила ее по круглому, гладкому, обтянутому шелком колену – она надела платье, которое мне подарила бабушка в день похорон мамы (оно ей очень идет, не то что мне).

– Посмотри, какой сегодня белый, белый, ослепительно-белый снег, – нараспев проговорила я, намекая, что пора начинать сказку. Сейчас она подхватит, и можно будет закрыть глаза и представить, что я – это не я, а Соня, что это я рассказываю ей свою жизнь… Нет, не ей, а себе – просто вспоминаю все, что со мной было. Вспоминаю, рассказываю, чтобы время в ожидании моего любимого проходило быстрее, чтобы мои воспоминания стали прелюдией к новому счастью. Но Соня хмурится, отворачивается, отодвигается от меня, хотя здесь, на подоконнике, так мало места, что отодвигаться, кажется, некуда.

– Я боюсь, что он сегодня не приедет.

– Ну что ты! Он ведь обещал.

– Праздники еще не закончились, у него так много работы.

– Уже давно все закончилось. Все, все. – Я ей улыбаюсь и снова глажу по шелковому колену. – Он приедет, обязательно приедет. Пробираться сквозь снег – его профессия. Расскажи лучше еще раз, как вы познакомились.

– Хорошо… Если хочешь… – Соня откашливается и начинает рассказывать голосом сказочницы с детской кассеты, какой у меня никогда не было: – Стояло чудесное зимнее утро, снег ослепительно сиял. Из-под полозьев саней, на которых мы мчались за край горизонта, сыпались искры…

Я кладу голову на ее плечо, закрываю глаза. Сонин голос течет, течет, перетекает в меня. И вот это уже не она, а я себе рассказываю. И нет никакой Сони… Лицо любимого нежно мне улыбается. Он приедет, он не может обмануть, не сдержать обещания. Да вот же, он уже едет на чудесных волшебных санях, он заберет меня в свое царство праздника вечного детства. Подождать осталось совсем немного – как только начнет смеркаться, пророчество сбудется.

Голос Сони вдруг, словно чего-то испугавшись, задрожал и смолк.

Как только начнет смеркаться, пророчество сбудется – за мной придет мой палач.

– Елка сияла огнями, огромная, под самые небеса елка. – Голос ее успокоился и снова зазвенел ласковым колокольчиком.

У моего любимого такой же звонкий и ласковый голос, мудрые, добрые глаза и сильные, нежные руки. Он приедет за мной и заберет, увезет из кошмара… Он приедет за Соней и увезет ее в еще более счастливую жизнь, а у меня нет никакого любимого. У меня никогда не было никого, кто бы меня по-настоящему любил – не для себя, для меня.

Неправда! У меня есть бабушка, где-то там, далеко, где капли падают со стуком. Я так давно не слышала этих звуков. Бабушка меня любит, бабушка смогла бы спасти. Если она не умрет, если я чудом сегодня выживу, наступит то самое счастье, о котором я мечтала все свое детство. Что, если не дожидаться палача, а поехать к ней?

Нельзя – мне нужно увидеть, чем закончится история Сони, как решится ее судьба. Я должна досмотреть до конца ее счастливый сон.