Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ - Евгения Альбац

Но вернемся в незабвенные тридцатые-сороковые, вернемся к сталинским следователям.

Были же среди них те, кто беззаконию сопротивлялся? Были же и в органах НКВД люди, кто отказывался выбивать показания, ставить на «стойки», мучить людей? Были! Мне рассказывали о начальнике Управления НКВД по Дальневосточному краю Терентии Дерибасе — отказался проводить аресты по сфальсифицированным показаниям — расстреляли.{55} О следователе Глебове — не стал брать «показания» на командарма Якира. Расстреляли. О начальниках областных управлений НКВД Капустине и Волкове — оба застрелились. О прокуроре города Витебска С. Нускультере — ему пришла в голову странная по тем временам мысль: проверять законность содержания арестованных в камерах предварительного заключения областного НКВД. Расстрелян.{56}

Слышала я и о следователях, которые не отказывались, не стрелялись — закрывали дверь комнаты, где допрашивали арестованного и говорили ему: «Я сейчас буду орать, ругаться матом, бить кулаками по столу. А вы — кричите. Это для тех, кто там, за дверью…» Наверное, были и другие, чьих имен я не знаю, о ком не читала, не слышала — просто сгинули они.

Но список таких, думаю, мал. Хотя за годы сталинской инквизиции, как сообщает КГБ, погибло 22 тысячи чекистов.{57}

Мир праху их! Однако причина смерти большинства из них отнюдь не сопротивление преступному режиму — сталинские «чистки» органов НКВД, когда слой за слоем уничтожались одни чекисты, а на их место заступали другие.

Принято считать, что карательные органы, именуемые ныне КГБ, достигли апогея своей власти в годы сталинского режима. Нет слов — это был самый кровавый период в истории «органов». Однако всей полнотой власти в стране в условиях жесточайшей личной диктатуры обладал лишь один человек — Иосиф Сталин. НКВД при нем выполнял роль пусть и инициативных, но — опричников, которых в глубине души диктатор, наверное же, побаивался, но которые еще больше — боялись его.

Убийцы с лубянок, разбросанных по городам и весям страны, всегда жили под дамокловым мечом неотвратимых чисток.

Чистки — большие или малые — были и при наркоме Ягоде, и при наркоме Ежове были, и при Берии, и потом при наркомах НКВД-МГБ[24] Абакумове, Меркулове и Игнатьеве.

Сталин расстрелял Ягоду и Ежова. Не сомневаюсь, если бы не болезнь и старость — расстрелял бы и Берию. За него это сделал Хрущев.

Вслед за наркомом Ягодой были казнены все 18 его приближенных комиссаров госбезопасности 1 и 2 ранга. Вслед за наркомом Ежовым 101 высший чин НКВД — не только заместители Ежова, но и почти все начальники отделов Центрального аппарата НКВД, наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, начальники многих краевых, областных, городских управлений.{58}

А кроме «высших» — тысячи и тысячи рядовых следователей были расстреляны в подвалах советских гестапо. (Хват, кстати, уцелел чудом: в начале 50-х на него был подписан ордер на арест.)

«…Невозможно передать, что со мной в то время происходило. Я был скорее похож на затравленное животное, чем на замученного человека, — писал из тюрьмы руководству НКВД следователь З. Ушаков-Ушимирский, один из тех, кто «клепал» дело о «военно-фашистском заговоре» в Красной Армии и, в частности, выбивал показания из маршала Тухачевского. В 1938 году он был арестован и вскоре расстрелян. Мне самому приходилось в Лефортовской (и не только там) бить врагов партии и Советской власти, но у меня никогда не было представления об испытываемых избиваемым муках и чувствах. Правда, мы не били так зверски, к тому же допрашивали и били по необходимости, и то — действительно врагов … Короче говоря … я сдался физически, т. е. не выносил больше не только побоев, но и напоминания о них … {59}

Диктатор был неглуп и понимал: свидетелей надо вовремя убирать.

Диктатор был мудр и знал: казни — единственная возможность держать в руках этих обезумевших от человеческой крови людей. Иначе они могут броситься и на самого диктатора. Как бросается стая волков на вожака, учуяв в нем слабину. Именно страх — страх, неотвязный, всегда преследующий — животный страх, и позволял удерживать огромную, все разрастающуюся систему органов безопасности в рамках, определенных ей в то время режимом — инструмента, приводного ремня тоталитарной власти.

Другими словами, такая государственная структура, как КГБ, такое государство в государстве, наделенное невиданными правами и функциями, может, с моей точки зрения, находиться под контролем и не претендовать на самою власть только и только в условиях абсолютной личной диктатуры, либо жестко спаянной олигархии. Ибо люди, воспитанные на языке насилия, другого языка сдерживания не понимают.

…А Хват плакал. И мне было жаль его. Мне было жаль этого старика, прожившего долгую и бесславную жизнь, в которой он был и палачом, и жертвой.

Глава IV

Отрицательная селекция

Диктатор умер. Главный опричник, Берия, «оказался» английским шпионом и был повержен. Так закончился первый, пещерный, людоедский этап развития тоталитарного государства. И наступил этап новый — более цивилизованный. Когда перестали — в массовых масштабах — убивать плоть и сосредоточились на убийстве души. Когда и началась истинная экспансия КГБ в государственные и общественные структуры.

Никита Хрущев, отдавая себе отчет в том, что вторым Сталиным ему не быть, да и не претендуя на эту роль, понимал, какую страшную опасность представляют для него лично органы. Прожив всю жизнь в верхних эшелонах власти, он, конечно же, знал, на что они способны, коли у кучера нет достаточных сил, чтобы удержать вожжи.

Госбезопасность постигла новая, но на сей раз — практически бескровная «чистка». Что уже само по себе указывало на изменение в соотношении сил (глава тоталитарного государства — органы) и в какой-то мере предопределило конец Хрущева.

Владимир Семичастный, Председатель КГБ, обеспечивший брежневский переворот осени 64-го года, тоже ни в коей мере не был Берией, но то, что Хрущев не стал Сталиным, коего органы смертельно боялись, и позволило им, органам, стать соучастниками, если — не направляющей силой заговора. Хрущев оказался как раз тем «старым волком», слабость которого тут же учуяла стая… В тоталитарном государстве ничего делать наполовину нельзя — ни карать, ни миловать. Те, кого покарали, — не испугались, озлобились, те, кого помиловали, — поняли: этот — не вожак.

…Расстрел в пятьдесят третьем Берии, а за ним и его ближайших помощников — Кобулова, Багирова, через год — ленинградский процесс над министром госбезопасности Абакумовым и начальником следственной части МГБ Леоновым,{1} высшая мера для организатора знаменитого «дела врачей» — генерала МГБ М. Рюмина и кое-кого еще, — все это, конечно, повергло органы в смятение. Ждали — по опыту — худшего.

В 1955 году из лагерей стали возвращаться уже не одиночки — тысячи людей, помнивших и, весьма отчетливо, своих мучителей. В Главной военной прокуратуре (ГВП) была организована специальная группа под руководством ныне генерал-майора в отставке Бориса Викторова, которой и была поручена реабилитация — пересмотр сфальсифицированных ранее дел.{2} Потом такие группы возникли по всей стране. В их работе, естественное дело, принимали участие и сотрудники обновленного, как считалось, КГБ: многие бывшие сотрудники НКВД-МГБ были уволены. «На наше место, — жаловался мне Хват, — пришли непрофессионалы — люди из Центрального Комитета партии». То есть те, кто и санкционировал репрессии. Профессионалы, заметим, тоже остались. Органы поменяли «вывеску», изменив слово «министерство» на «комитет» — Комитет государственной безопасности СССР, и… И принялись «создавать» новые дела по все той же 58/10 статье («контрреволюционная агитация») — только теперь сажали за анекдоты не о Сталине — о Хрущеве.{3}Комитет государственной безопасности СССР возглавил заместитель Берии в конце тридцатых, «герой» — организатор массовых депортаций народов Кавказа — в годы войны, генерал Иван Серов[25]. Он, кстати, курировал дело академика Николая Вавилова — к нему не раз обращался за советом «мой» Хват… Обновились.

Так что же произошло со всей этой многотысячной армией следователей НКВД-МГБ?

Да, в общем-то, — ничего.

38 генералов НКВД лишились своего звания, как, например, лишился его уже ставший генерал-лейтенантом авиации(!) Александр Авсеевич — один из тех, кто весьма успешно выбивал в 37-ом показания из комкора Виталия Примакова — участника знаменитого «военно-фашистского заговора» в Красной Армии. В отличие от своего коллеги Ушакова-Ушимирского, он счастливо избежал бериевской «чистки» кадров и перешел под другую «крышу» — в ВВС[26].