Самые синие глаза - Тони Моррисон

— И сколько там получается?

— Я слышала, восемьдесят пять долларов.

— Всего-то?

— Разве этого хватит, чтобы ее похоронить?

— Не хватит конечно. Когда в прошлом году умер мой отец, это стоило сто пятьдесят. Конечно, пришлось заплатить. Теперь родня Джимми должна скинуться. Гробовщик для черных стоит недешево.

— Очень обидно. Она всю жизнь выплачивала эту страховку.

— Кому ты говоришь!

— А что насчет мальчика? Что он будет делать?

— Раз никто не знает, где мать, его заберет брат Джимми. Говорят, у него неплохой дом. Туалет внутри и все очень прилично.

— Мило. Похоже, он добрый христианин. А мальчику нужна мужская рука.

— Когда будут похороны?

— В два часа. В четыре она уже будет в земле.

— А где пройдут поминки? Я слышала, Эсси хотела, чтобы все было у нее дома.

— Нет, ужин будет в доме Джимми. Так решил ее брат.

— Наверное, много народу соберется. Все любили старушку Джимми. В церкви по ней будут скучать.

После оглушающей красоты похорон поминки были взрывом веселья. Похороны выглядели так, словно случайная уличная трагедия постепенно превращалась в высокую драму. Усопшая была трагической героиней, выжившие — невинными жертвами; здесь присутствовало вездесущее божество, строфы и антистрофы хора плакальщиков под управлением священника. Была печаль о потерянной жизни, преклонение перед неисповедимыми путями Господа и обретение гармонии природы на кладбище.

Поминки же были торжеством, согласием, признанием бренности бытия и радостью из-за окончания страданий. Смех, облегчение и проснувшийся голод.

Чолли еще не осознал до конца, что его тетя умерла. Все вокруг было таким интересным. Даже на кладбище он не чувствовал ничего, кроме любопытства, и когда пришла его очередь взглянуть на тело, он даже дотронулся до трупа рукой, чтобы узнать, правду ли говорят, что мертвые холодны как лед. Но быстро убрал руку. Тетя Джимми выглядела такой умиротворенной, что было бы неправильно это нарушать. Он потащился обратно к церковной скамье, с сухими глазами среди всеобщих рыданий и всхлипываний, размышляя, должен ли он сделать над собой усилие и тоже заплакать.

Дома он мог спокойно присоединиться к всеобщему веселью и выразить то, что было у него внутри на самом деле — ему казалось, что он на карнавале. Чолли жадно ел и даже набрался смелости, чтобы познакомиться со своими кузенами. Впрочем, с точки зрения взрослых, здесь мог возникнуть вопрос: действительно ли они настоящие кузены, потому что О. В., брат Джимми, был ее братом только по отцу; мать Чолли являлась дочерью сестры Джимми, но эта сестра была от второго брака Джимминого отца, а О. В. родился от первого.

В особенности Чолли хотел познакомиться с одним из своих братьев. Ему было тогда около шестнадцати лет. Чолли вышел во двор и увидел мальчика, стоявшего вместе с остальными у корыта, где тетя Джимми обычно кипятила свою одежду.

Он отважился сказать им «привет». Мальчишки ответили. Пятнадцатилетний мальчик по имени Джейк предложил Чолли скрученную папиросу. Чолли взял, но когда попытался зажечь ее, держа на вытянутой руке вместо того, чтобы затянуться, над ним начали смеяться. Покраснев, он отшвырнул папиросу. Он знал, что ему надо поднять себя в глазах Джейка. И когда тот спросил Чолли, знает ли он каких-нибудь здешних девчонок, Чолли ответил: «Конечно».

Все девушки, которых Чолли знал, были здесь, на поминках, и он указал на стайку, собравшуюся на заднем крыльце; они прихорашивались и вели между собой разговоры. Там была и Дарлин. Чолли надеялся, что Джейк ее не выберет.

— Пойдем за ними, а потом погуляем, — сказал Джейк.

Двое ребят медленно направились к крыльцу. Чолли не знал, как начать разговор. Джейк уселся на шаткие перила, зацепившись ногами за подпорки, и смотрел в пространство так, словно его ничего на свете не интересовало. Он ждал, когда они его оценят, и в свою очередь сдержанно оценивал их.

Девочки притворились, что никого не замечают, и продолжали болтать. Вскоре их разговор стал более язвительным, легкие поддразнивания превратились в довольно циничные колкости. Джейк только этого и ждал — девчонки на него отреагировали. Они почувствовали флюиды его мужественности и боролись за внимание.

Джейк соскочил с перил и подошел к девушке по имени Сьюки, самой острой на язык.

— Не хочешь показать мне окрестности? — он даже не улыбнулся.

Чолли задержал дыхание, ожидая, что Сьюки пошлет Джейка. Она это умела, и все знали, какой у нее бойкий язычок. К его величайшему удивлению, она с готовностью согласилась и даже опустила ресницы. Набравшись смелости, Чолли повернулся к Дарлин и сказал: «Пойдем тоже. Мы собираемся к оврагу». Он ждал, что она скривится и скажет «нет», или «зачем», или что-то в этом роде. По отношению к ней он чувствовал в основном страх — Чолли было страшно, что он ей не понравится, и при этом он боялся обратного.

Подтвердилось его второе опасение. Она улыбнулась и прыгнула к нему через три ступеньки. В ее глазах стояло сочувствие, и Чолли вспомнил, что теперь он сирота.

— Если хочешь, — сказала она, — только не долго. Мама говорила, что мы рано уйдем, а сейчас уже темнеет.

Вчетвером они отправились на прогулку. Некоторые ребята тоже подошли к крыльцу и были готовы начать свой частично враждебный, частично равнодушный и в какой-то степени отчаянный брачный танец. Сьюки, Джейк, Дарлин и Чолли прошли задними дворами и вышли к полю. Они пробежали по нему и оказались у высохшего русла реки, окруженного вырастающей зеленью. Целью их похода был виноградник, где рос дикий мускатный виноград. Он был еще слишком молодым и жестким, а потому несладким, но они все равно начали его есть. В те минуты никому из них не хотелось легкой добычи виноградного сока. Им хотелось не созревших плодов, а молодых — жестких, сокрытых в кожуре и только обещающих сладость, что возникнет в них позже. Наконец, они насытились и начали развлекаться, кидаясь виноградом в девочек. Их худые мальчишеские кулаки выделывали в воздухе G-образные фигуры. Погоня увлекла Чолли и Дарлин далеко от оврага, и когда они остановились, чтобы перевести дух, Джейка и Сьюки уже не было видно. Белое платье Дарлин оказалось испачкано соком. Ее большой синий бант развязался, и ветерок трепал его у нее на голове. Они задыхались и потому опустились в покрытую пурпурными иглами траву, прямо у опушки соснового леса.

Чолли лег на спину, тяжело дыша. Во рту стоял вкус винограда, сосновые иглы шуршали в предвкушении дождя. Запах желанного ливня, сосны и виноград вскружили ему голову. Солнце зашло и утянуло за собой лучи света. Он повернул голову, чтобы посмотреть, где луна, и увидел за собой Дарлин. Она обняла ноги, соединив пальцы рук и положив голову на колени. Чолли видел ее штанишки и юные бедра.

— Нам надо возвращаться, — сказал он.

— Да, — она выпрямила ноги и начала завязывать бант. — Мама меня выпорет.

— Не выпорет.

— Она сказала, что выпорет, если я приду грязная.

— Ты не грязная.

— А ты посмотри, — она опустила руки и погладила то место на платье, где пятна винограда были заметнее всего.

Чолли пожалел ее — в этом была его вина. И тут он внезапно осознал, что тетя Джимми действительно умерла, поскольку даже не подумал о том, что могут выпороть и его. Его больше некому было пороть, кроме дяди О. В., а он тоже осиротел.

— Дай-ка мне, — сказал он. Он встал на колени лицом к ней и попытался завязать бант. Дарлин запустила руки под его открытую рубашку и погладила мокрую черную кожу. Когда он удивленно посмотрел на нее, она прекратила и засмеялась. Он улыбнулся и продолжал вязать бант. Она засунула руки обратно под рубашку.

— Погоди, — сказал он. — Дай мне завязать.

Она пощекотала его ребра кончиками пальцев. Он хихикнул и обхватил ребра руками. В эту секунду они оба оказались на вершине блаженства. Она шарила руками у него под одеждой. Он в свою очередь забрался к ней за шиворот, а потом и под платье. Когда его рука очутилась в ее штанишках, она вдруг перестала смеяться и настороженно взглянула на него. Чолли, испугавшись, уже был готов убрать руку, но она держала запястье так, что он не мог пошевелиться. Тогда он продолжил исследовать ее пальцами, а она поцеловала его в лицо и в рот. Чолли восхитили ее губы со вкусом винограда. Дарлин отпустила его голову, приподнялась и сняла трусы. После некоторого замешательства с пуговицами Чолли спустил свои штаны до колен. Их тела начинали обретать для него смысл, и все было не так сложно, как ему казалось раньше. Она немного стонала, но восторг, накапливающийся внутри, заставил его закрыть глаза и не обращать внимания на стоны, также как и на вздохи сосен у него над головой. И едва он почувствовал, что сейчас взорвется, Дарлин замерла и закричала. Он решил, что причинил ей боль, но когда посмотрел в ее лицо, то понял, что Дарлин смотрит на что-то за его плечом. Он отпрянул и обернулся.