Самые синие глаза - Тони Моррисон

Но так не было всегда. В основном он наваливался на меня, когда я еще спала, и слезал, когда я просыпалась. Большую часть времени я просто не могла быть рядом с этим вонючим пьяницей. Но больше меня это не волнует. Господь позаботится обо мне. Я знаю, что Он позаботится. Знаю. К тому же, какая разница, что происходит здесь, на земле. Будет иная жизнь. Единственное, по чему я иногда скучаю, так это по той радуге. Но, как я уже говорила, я не думаю об этом слишком часто.»

ВОТПАПАОНБОЛЬШОЙИСИЛЬНЫЙПАПАПОИГРАЙСДЖЕЙНПАПАУЛЫБАЕТСЯУЛЫБАЙСЯПАПАУЛЫБАЙ

Когда Чолли было четыре дня отроду, мать завернула его в два одеяла, обернула газетой и оставила на куче мусора у железной дороги. Его спасла тетя Джимми, видевшая, как племянница выходила из задней двери со свертком. Она избила ее ремнем для правки бритв и запретила приближаться к ребенку. Тетя Джимми вырастила Чолли одна и иногда любила рассказывать, как спасла его. От нее он узнал, что мать была не в себе. Однако у Чолли не было возможности выяснить, так ли это, потому что вскоре после порки она сбежала, и с тех пор о ней никто ничего не слышал.

Чолли был благодарен за то, что его спасли. Только изредка, когда он смотрел, как тетя Джимми ест руками рулет, облизывая четыре золотых зуба, или когда она надевала на шею пакетик с асафетидой, или когда зимой укладывала его спать на своей кровати, чтобы было теплее, и он видел ее старые морщинистые груди сквозь ночную рубашку — тогда он думал, что все это похоже на смерть там, у дороги. На шине под мягкими черными небесами Джорджии.

Он проучился в школе четыре года, прежде чем набрался храбрости спросить тетю, что за человек был его отец и где он теперь.

— Думаю, это был сын Фуллеров, — сказала тетя. — Тогда он все время болтался поблизости, а потом быстренько сбежал, как раз перед тем, как тебе родиться. Или он, или его брат. Слышала, как старик Фуллер что-то об этом говорил.

— Как его звали? — спросил Чолли.

— Фуллер. Глупо звучит.

— Я имею в виду его имя.

— А, — она закрыла глаза и вздохнула. — Совсем память плохая стала. Сэм, кажется. Да, Сэмюэль. Нет. Не Сэмюэль. Самсон. Самсон Фуллер.

— Почему вы не назвали меня Самсоном? — подавленно спросил Чолли.

— А зачем? Его тут не было, когда ты родился. Твоя мать тебя вообще никак не назвала. И девяти дней не прошло, как она бросила тебя в кучу мусора. Когда я на девятый день тебя подобрала, то назвала тебя так, как сама захотела. Как звали моего покойного брата. Чарльз Бридлоу. Хороший был человек. А все эти Самсоны тебя бы ни к чему хорошему не привели.

Больше Чолли ни о чем не спрашивал.

Через два года он ушел из школы и устроился работать в магазин Тайсона. Он подметал, был на посылках, взвешивал мешки и забрасывал их на телеги. Иногда ему разрешали проехаться с извозчиком. Извозчика, приятного пожилого человека, звали Блю Джек. Он любил вспоминать о тех далеких временах, когда вышла Декларация об освобождении. О том, как черные люди радовались, плакали и пели. А еще рассказывал истории о привидениях, например, как однажды один белый мужчина отрезал голову своей жене и бросил труп в болото, а ночью обезглавленное тело явилось во двор и бродило там, натыкаясь на все подряд, потому что ничего не видело, и умоляло принести расческу. Они разговаривали о женщинах, которые когда-то были у Блю, о том, как он в молодости любил подраться, о том, как однажды ему удалось избежать линчевания и как другим этого не удалось.

Чолли любил Блю. Даже став взрослым, он вспоминал те счастливые времена. Например, как однажды, на церковном пикнике Четвертого июля, одна семья решил разбить арбуз. Рядом стояло несколько детей. Блю в предвкушении бродил поодаль, и на его лице играла едва заметная улыбка. Отец семейства поднял арбуз высоко над головой: его огромные руки казались Чолли выше деревьев, а арбуз заслонял собой солнце. Он на мгновение застыл, высокий, с поднятой головой, вытянув руки выше сосен и держа арбуз размером больше солнца, глядя на камень и примериваясь для удара. Чолли смотрел на фигуру, застывшую на фоне ясного голубого неба, и чувствовал, как по всему телу ползут мурашки. Он подумал: не так ли выглядит Бог? Но нет. Бог был милым белым старичком с длинными седыми волосами, ниспадающей бородой и маленькими голубыми глазами, глядящими печально, когда люди умирали, и неодобрительно, если они совершали что-нибудь плохое. Нет, так должен выглядеть дьявол, который держит в руках мир и готовится разбить его, чтобы наружу вытекло красное содержимое, и ниггеры смогли бы съесть сладкие, теплые внутренности. Если дьявол действительно выглядел так, то Чолли предпочитал его. Думая о Боге, он никогда ничего не чувствовал, но мысль о дьяволе приводила его в восторг. И вот теперь сильный черный дьявол закрыл солнце и готовился разбить мир вдребезги.

Вдалеке кто-то играл на губной гармошке — музыка текла над зарослями камыша и сосновым леском; она обвивалась вокруг стволов деревьев, смешивалась с запахом сосен, и Чолли не смог бы сказать, в чем разница между этими звуками и ароматами, витающими над головами людей.

Мужчина ударил арбуз о край камня. Слабый вздох разочарования сопровождал звук расколовшейся кожуры. Арбуз разбили неудачно. Он раскрошился, и повсюду на траве оказались разбросаны куски корки и красной мякоти.

Блю подпрыгнул.

— О, — простонал он, — вот и нутро.

Его голос был одновременно грустным и довольным. Все собрались посмотреть на большой красный кусок из самого центра арбуза, без кожуры, с редкими косточками, лежавший неподалеку от ноги Блю. Он наклонился, чтобы его поднять. Кусок был кроваво-красным, с тусклыми сладкими гранями, с краями, жесткими от сока. Наслаждение, которое в нем таилось, было слишком очевидным, почти неприличным.

— Давай, Блю, — засмеялся отец. — Можешь взять себе.

Блю улыбнулся и пошел прочь. Дети передрались из-за валявшихся на земле кусочков арбуза. Женщины подбирали семечки для малышей и сами откусывали небольшие кусочки мякоти. Блю увидел Чолли. Он подошел к нему.

— Пойдем, малыш. Давай-ка и мы поедим.

И вот старик и мальчик сели на траву и разделили между собой мякоть арбуза. Грязно-сладкие внутренности земли.

Однажды весной, очень холодной весной, тетя Джимми умерла из-за персикового пирога. После ураганного ливня она отправилась на встречу общины и простудилась, сидя на сырой скамейке. Через несколько дней она почувствовала себя плохо. К ней приходили друзья. Некоторые приносили ромашковый чай, другие растирали жидкой мазью. Близкая подруга мисс Элис читала Библию. Тем не менее, тете Джимми становилось все хуже. Советов было много, и все они противоречили друг другу.

— Не ешь белок.

— Пей свежее молоко.

— Жуй этот корень.

Тетя Джимми игнорировала все, кроме чтения Библии. Она сонно, но понимающе кивала головой, слушая Первое послание коринфянам. Когда она в очередной раз вспоминала свои грехи, с губ слетали благостные «аминь». Но тело не поправлялось.

В конце концов решено было пригласить М'Дир. М'Дир, тихая, незаметная женщина, жила в хибаре рядом с лесом. Она была опытной повитухой и отличным диагностом. Редко случалось, чтобы дело обходилось без М'Дир. Если заболевание нельзя было вылечить обычными средствами — известными лекарствами, терпением или интуитивными догадками, — звали М'Дир.

Когда она прибыла в дом тети Джимми, Чолли был восхищен ее внешностью. Он знал, что она очень стара, и представлял ее сгорбленной и сморщенной. Однако М'Дир оказалась выше проповедника, явившегося вместе с ней. В ней было не менее шести футов роста. Четыре больших седых пучка придавали ее мягкому черному лицу властность и уверенность. Она держалась прямо, как кочерга, и казалось, что трость из орешника нужна ей не для того, чтобы на нее опираться, а для того, чтобы сообщать информацию. Она слегка постукивала ею о пол, глядя в сморщенное лицо тети Джимми. Большим пальцем правой руки она поглаживала набалдашник, а левой рукой ощупывала тетю. Тыльной стороной длинных пальцев погладила ее по щеке, потом положила ладонь на лоб. Затем провела по волосам больной, слегка поцарапала кожу черепа и поглядела на свои ногти. После подняла руку тети Джимми и внимательно рассмотрела ее ногти и кожу, надавив на ладонь двумя пальцами. Следом приложила ухо к груди и животу. По просьбе М'Дир женщины достали из-под кровати ночной горшок и показали его содержимое. М'Дир смотрела на это и постукивала тростью.

— Закопайте горшок и все, что в нем находится, — сказала она женщинам. Потом повернулась к тете Джимми:

— Ты застудила матку. Пей растительный отвар и больше ничего.

— Это пройдет? — спросила тетя Джимми. — Я поправлюсь?

— Поправишься.

М'Дир повернулась и вышла из комнаты. Проповедник посадил ее в машину, чтобы отвезти домой.