Рождение казака - Евгения Ляшко

не замечают Прасковьи и с запалом приступили к поварской повинности. Но разговора с врагиней было не избежать. Зловредная женщина подошла вплотную, а отойти от капризного молока возможности у ребят не было.

Гримасничая как миролюбивая обезьянка, камеристка в елейной тональности ударилась в расспросы:

– Как вы? Как? Сильно влетело? Я когда на службе прямо сама не своя. Порой такое рвение, что могу и переборщить.

– Нормально, – сквозь зубы процедил Степанцев.

– Не серчай милок, не надо. Хочешь, заглажу свою вину? Сегодня у меня свободный день выдался. Госпожа в Петербург отбыла. Могу подсобить, если что?

– Спасибо, не надо, – отрезал Паша.

Но Прасковью отказ не устраивал. Она бойко выхватила у Бойченко набор специй и бросила его в закипающее молоко. Затем с непринуждённой лёгкостью отодвинула от плиты Степанцева, и стала с усердием отправлять яйца в котелок: – Голубчики, мне женская работа сподручней. Глядите, как надо яичницу варить. Когда желток покроется плёночкой, тащите вон из молока лавровый лист, горошину перца и веточки розмарина. Они свою душистость уже отдали. Нечего им, что мусору плавать. Засим добавляем ложечку сливочного масла и, когда оно растворилось, переливаем это вкуснейшее кушанье в миску. Да присолите, коли забыли это в начале варки сделать. Готово.

У камеристки всё выходило гладко, озвучивая каждое движение, она делилась маленькими хитростями. Подростки заулыбались, получив помощь, откуда не ждали.

Степанцев даже обронил другу:

– Запахло-то как! Может нас и вовсе не накажут!

– Не поддавайся, этот аромат попахивает уловкой, – не теряла бдительность психолог.

Вновь насупившись, Паша сдержано поблагодарил врагиню, подражая местной знати, но без грассирующего «р», он топорно на русский лад, произнёс:

– Мерси боку.

Та ответила, изобразив шуточный реверанс, и радушно предложила:

– А давайте я вас ещё чему-нибудь научу?

Друзья переглянулись и, получив безгласное согласие Глеба, Степанцев утвердительно кивнул:

– Давай, а чему?

– М-м-м надо подумать. Вельможи, да и дамы всё больше стали увлекаться табаком. Хоть император его на дух не переносит. Говорят, что табак от головы поганую кровь оттягивает. Хорошие дорогие сорта тока зажиточные господа позволить себе могут. Те, кто нюхают, как по мне, лишь золотыми табакерками кичатся. А вот те, кто через мундштук курят, те имеют казачка-чубукчи, который трубки им раскуривает. Вот этому искусству я могу вас подучить.

– Не-не, нам такие знания не нужны, – замахал руками Паша, в отличие от Прасковьи, прекрасно осведомлённый о вреде курения табака.

– О, я знаю, что вам за знания вам обязательно пригодятся. Сейчас холодает, морозы скоро, могу показать тонкости, как с грелкой возиться, – широко раскрыв глаза, лукаво улыбалась камеристка.

– Она что-то задумала! – Мама Паши не находила себе места, тревожно пощипывая края кожаного мешка-укрытия.

– Идёмте за мной, тут в Медной кладовой грелки бессчётно хранятся.

Паша остановил Глеба:

– Я сам. Жди Емельяна Прохоровича с яичницей, – юноша повернулся к Прасковье, – веди.

Они поднялись на второй этаж.

– Вот заходи, – отворила дверь камеристка.

– Только после вас, – галантно поклонился Степанцев.

Та захихикала и, оправив платье, вошла в кладовую, освещённую единственным узеньким окном. Паша нырнул следом, оставив дверь открытой, чтобы было лучше видно. Камеристка небрежно схватила грелку за резную деревянную ручку. Приспособление для обогрева представляло собой своеобразную медную сковороду с откидной крышкой и отверстиями на дне. Женщина покрутила ей перед носом у Паши, в паре слов объяснив, что внутрь насыпают раскалённые угли, а потом эту штуковину кладут меж перин.

– Холодно, небось, в казарме? – вдруг участливо спросила Прасковья.

– Есть такое дело, – пожаловался парень.

– Так возьми для себя и приятелю прихвати.

– А можно?

– А почему нельзя? Видишь, сколько их тут без дела пылится.

Обрадованный юноша схватил три грелки, памятуя о том, что есаулу тоже такая вещь пригодится.

– Суй сюда, – подставила камеристка холщёвый мешок.

С подарками на плече, широко улыбаясь, под молитвенное бормотание ангела-хранителя на поясе, Паша вышел в коридор.

Но едва он успел подойти к лестнице, как Прасковья сильно его толкнула в спину, и истерично завопила:

– Да что же это такое делается? Средь бела дня царские грелки расхищают!

Прогремев несколько ступеней вниз, юноша скатился до середины лестницы, прежде чем остановил падение цепкой хваткой за балясину*. Потирая ушибы под заунывное причитание мамы, он начал с черепашьей скоростью подниматься на ноги. А тем временем сверху раздавалась брань.

Судя по всему, Пантелеевна по своей нужде или из любопытства поднялась за ними в кладовую, и случайно подслушала разговор. Трубно гневаясь, она с изяществом штангистки волочила упирающуюся камеристку за волосы:

– Ты посмотри, Лиса Патрикеевна какая. Вытребовала, чтобы хлопчик грелки потащил, да его же в воровстве и обвинила. Вот я Ивану Филипповичу расскажу, так он тебе за подстрекательство, да ложь как следует, всыплет! А поколь в чулане посидишь!

С благоговением смотря на доведённую до белого каления богобоязненную заступницу, которая после каждого ругательного слова крестилась, Паша осознал, как ему крупно повезло.

Елена Юрьевна ликовала:

– Вселенское правосудие догнало с расплатой!

Прасковье её крамола вышла боком. После этого случая её больше никто не видел.

Задумчивый есаул, никак не отметил, что любимое блюдо претерпело какие-либо изменения. Он угрюмо теребил усы и ел без аппетита. Подростки предпочли помалкивать. После завтрака Емельян Прохорович отправил подопечных помогать дежурному по казарме, и парням пришлось немало погнуть спину и с уборкой служебных помещений, и бегая с приказами. Они старались изо всех сил, чтобы окончить с делами и успеть пораньше обосноваться в засаде около Кухни-Руины. К счастью, никто не стал злоупотреблять их рвением, и к шести вечера, изрядно намаявшиеся Глеб и Паша, были свободны.

Узнав перед выходом из казармы у дежурного кратчайший путь к острову на Верхнем пруду, Паша, вернулся в крошечные апартаменты и, покосившись на ещё приводящего себя в порядок друга, изрёк: – Если зайдём на ужин, то получится как вчера, пролетим с засадой.

Глеб отложил полотенце, и покачал головой:

– Мы же идём к кухне Концертного зала, не исключено, что там будет, чем перекусить.

– Тогда помчали!

Прячась от зябкой погоды с усиливающимся порывистым ветром, друзья с настырным воинствующим видом пошли против бьющих в лицо капель накрапывающего дождя.

Без единой остановки взмыленные ребята достигли конечной точки маршрута только с единственным желанием, чтобы в Кухне-Руине можно было попить воды, но их ждало разочарование. Данное небольшое круглое здание с прямоугольными выступами и открытой взору кирпичной кладкой, имеющее искусственные трещины в стенах и ассиметричные окна, украшенное по моде тех лет фрагментами древних скульптур выглядело лишь как объект элегического созерцания. Возможно, оно и оживало, когда в Концертном зале давали