Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав

В основу состава правительства были положены ходячие списки проектировавшихся «ответственных министерств», к которым добавили, прежде всего, руководителей широко разрекламированных планов дворцового переворота — предполагалось наличие у них организационных структур и возможностей, а также наличие тесных связей с армейскими кругами. Кроме того, конъюнктура диктовала включение кого-то из социалистов.

Князь Львов, который был весьма слабо известен в думских кругах, в том числе и Милюкову, оказался консенсусной фигурой на пост главы правительства как воплощение Земства. Следующие два по значимости портфеля — министра иностранных дел и военного министра, — как и планировалось задолго до революции, были закреплены за самим Милюковым и Гучковым. «А. И. Шингарев, только что облеченный тяжелой обязанностью обеспечения столицы продовольствием, получил министерство земледелия, а в нем и не менее тяжелую задачу — столковаться с левыми течениями в аграрном вопросе, — объяснял дальше Милюков логику формирования кабинета. — А. И. Коновалов и А. А. Мануйлов получили посты, соответствующие социальному положению первого и профессиональным занятиям второго — министерство торговли и министерство народного просвещения. Наконец, участие правых фракций прогрессивного блока в правительстве было обеспечено введением И. В. Годнева и В. Н. Львова, думские выступления которых сделали их бесспорными кандидатами на посты государственного контролера и обер-прокурора Синода. Самый правый из блока, В. В. Шульгин, мог бы войти в правительство, если бы захотел; но он отказался и предпочел остаться в трудную для родины минуту при своей профессии публициста»[2159]. Комиссаром Финляндии был назначен Родичев. На министерство юстиции первоначально планировался Маклаков. То есть правительство предполагалось в составе представителей партий Прогрессивного блока. Однако сразу же пришлось вносить коррективы.

«Милюков огласил состав на перманентном митинге в залах Таврического дворца и вызвал бурный протест. Тогда члены Прогрессивного блока стали уговаривать Керенского и пожертвовали Маклаковым»[2160]. Уговаривали и Чхеидзе, но он не поступился партийными принципами, призывавшими не участвовать в правительстве.

Еще два ключевых поста получили люди, которых не называли ранее в качестве возможных министров и чьи кандидатуры вызвали всеобщее недоумение, которое не скрывал в своей «Истории второй русской революции» и Милюков: «Н. В. Некрасов и М. И. Терещенко, два министра, которым суждено было потом сыграть особую роль в революционных кабинетах, как по их непосредственной личной близости с А. Ф. Керенским, так и по их особой близости к конспиративным кружкам, готовившим революцию, получили министерства путей сообщения и финансов. Выбор этот оказался непонятным для широких кругов». Зато его хорошо поняли посвященные и сам Милюков, недвусмысленно указавший на близость к Керенскому и конспиративным кругам — по масонской линии.

Роль этих кругов в формировании Временного правительства была немалой, но не решающей. Как признавал Гальперн, «собраний Верховного Совета как такового в первые дни революции не было; поэтому не было в нем обсуждения вопроса о составе Временного правительства. Но группа руководящих деятелей — Коновалов, Керенский, Некрасов, Карташев, Соколов и я — все время были вместе, по каждому вопросу обменивались мнениями и сговаривались о поведении. Но говорить о нашем сознательном воздействии на формирование правительства нельзя: мы все были очень растеряны и сознательно сделать состав Временного правительства более левым, во всяком случае, не ставили. Тем не менее, известное влияние мы оказали, и это чувствовали наши противники»[2161]. Аврех, разоблачавший в советское время «масонский миф», насчитал в правительстве трех братьев — Керенского, Некрасова и Коновалова. Соловьев уверенно добавляет к ним Шингарева и Терещенко[2162]. Отдельный вопрос — принадлежность к ложам самого премьера Львова.

Гессен в своих мемуарах приводит слова лидера кадетов: «Милюков говорил: «При образовании Временного правительства я потерял 24 часа (а тогда ведь почва под ногами горела) чтобы отстоять князя Г. Е. Львова против кандидатуры М. В. Родзянко, а теперь думаю, что сделал большую ошибку. Родзянко был бы больше на месте»». Я был с этим вполне согласен, но ни он, ни я не подозревали, что значение кандидатуры как Терещенко, так и Львова скрывалось в их принадлежности к масонству»[2163]. Большинство современных историков в масонстве Львова сильно сомневаются. Но не исключено, что он им симпатизировал. Иначе как объяснить появление в кабинете Некрасова и Терещенко? Кто их мог пролоббировать? Ведь не один же Керенский, которому самому сначала места в правительстве не нашлось.

Вечером, как свидетельствовал Милюков, «временный комитет и правительство собрались для предварительного обмена мнений. Я не помню содержания беседы: едва ли она и сосредоточивалась на специальных вопросах. Но хорошо помню произведенное на меня, а вероятно и других, впечатление. Мы не почувствовали перед собой вождя. Князь был уклончив и осторожен: он реагировал на события в мягких, расплывчатых формах и отделывался общими фразами. В конце совещания ко мне нагнулся И. П. Демидов и спросил на ухо: «Ну что? ну как?» Я ему с досадой ответил одним словом — тоже на ухо: «Шляпа!»[2164].

Немного более информативен Керенский: «К вечеру 1 сентября Временный комитет лихорадочно работал над завершением правительственного манифеста, который предполагалось опубликовать на следующий день. В тот момент мы занимались в основном формированием министерств. Вопрос о верховной исполнительной власти в повестке дня не стоял, ибо большинство Временного комитета Думы все еще считало само собой разумеющимся, что вплоть до достижения совершеннолетия наследником престола Алексеем Великий князь Михаил Александрович будет выполнять функции регента. Однако в ночь с 1 на 2 марта почти единодушно было принято решение, что будущее государственное устройство страны будет определено Учредительным собранием»[2165].

Именно в этом духе был выдержан манифест ВКГК, который гласил: «Временный Комитет членов Государственной думы в целях предотвращения анархии и для восстановления общественного спокойствия после низвержения старого государственного строя постановил: организовать впредь до созыва Учредительного собрания, имеющего определить форму правления Российского государства, правительственную власть, образовав для сего Временный общественный Совет министров в составе нижеследующих лиц, доверие к которым страны обеспечено их прошлою общественной и политической деятельностью»[2166]. В списке значилось 12 фамилий министров. Председатель Львов был формально беспартийным. Кадетов оказалось больше всех — Милюков, Некрасов, Мануйлов, Шингарев, Родичев. Октябристов представляли Гучков и Годнее, центр — Львов, прогрессистов — Коновалов и Терещенко, трудовиков — Керенский.

Провозгласив «низвержение старого государственного строя», Временный комитет очевидно спешил. Судьба этого строя решалась в те часы не столько в Таврическом дворце, сколько в Пскове, куда прибыл царь.

Псковская западня

Реальным хозяином в Пскове был командующий армиями Северного фронта генерал Рузский, который и сыграет — вместе с Алексеевым — решающую роль в последних актах драмы, связанной с уничтожением Российской империи. Великая княгиня Мария Павловна-младшая описывала его внешность: «невысокий худощавый пожилой человек с сутулыми плечами, запавшими щеками и густыми седыми волосами, постриженными на немецкий манер «бобриком». Глубоко посаженные глаза блестели за очками в золотой оправе»[2167]. А таким его запомнила Зинаида Гиппиус: «Маленький, худенький старичок, постукивающий мягко палкой с резиновым наконечником. Слабенький, вечно у него воспаление легких… Болтун невероятный»[2168].