Сожженные мосты - Александр Маркьянов

Сербское поселение обезлюдело, это сразу было видно. На улице почти не видно было детей, не играла музыка. На многих из домов на палках были подвешены черные вымпелы и флаги — знак скорби по ушедшим из жизни. Возможно, кто-то еще был жив — а может, и нет.

Божедар стоял на посту, бледный и осунувшийся за эти дни, на щеках горел лихорадочный румянец. Он похудел, черты лица заострились, в глазах появилось несвойственное ему выражение — жестокости и неукротимой злобы.

— А, паны казаки… Здорово дневали… — поприветствовал он свернувший в их сторону Егерь.

— Дело есть — сухо сказал сотник — садись до машины.

Божедар хотел что-то сказать, видимо что-то грубое и злое — но сдержался. Сел в машину…

Над домом Радована в отличие от многих других траурного флага не было. Не горела и кузня — потому что хозяина не было, и ковать ограды и железные розы было некому.

— Скажи, что хотел сказать — сказал Велехов, глуша мотор.

— Скажу, что не честно вы поступаете, русы! Как за вас — так все сербы горой. А как наша беда — так вы в стороне!

— Все сказал?

— А что — не так?!

— Спрашиваю — все сказал?

— И того достаточно!

— Тогда меня послухай, уважь возраст — я тебя вдвое старше как-никак. Ваша война — она не ведет ни к чему. Усташей больше чем вас. Живите — есть земля. А то что вы туда пошли — в том мы не виновны, сами собрались и пошли! Сами солили — самим теперь и хлебать! Понял?

Серб не ответил.

— Пошли в дом — там погутарим.

Странно — но не лаяла даже собака. Здоровенный Вук лежал у конуры, уставившись непонятно куда.

— Кормил хоть? — с укором сказал сотник.

— Кормил. Не ест. С той поры — и не ест ничего.

Собака — а чувствует…

В доме на всем оседал тонкий слой пыли. Дом был нежилым, это сразу чувствовалось теми, кто туда входил. Не было в нем больше жизни.

— Ну, вот, и поговорить добре…

Сотник по-хозяйски прошел к столу, за которым недавно дневал с хозяевами, рукавом обмахнул пыль.

— Как жить дальше думаешь?

— Как жить — воевать! Я их рвать буду, только потом — жить. А если Богоматерь не заступится — там и лягу с честью.

— Один?

— До доброго дела — охотники найдутся.

— Ну… тогда и меня с казаками… в охотники записывай.

Божедар недоверчиво посмотрел на сотника.

— Окстись.

— Вот тебе истинный крест — сотник широко перекрестился, повернувшись на образа.

— Тогда…

— Тогда — сотник не дал договорить — с умом надо все делать! Ты думаешь, там тебя не ждут, друже? Ждут и еще как… Там волкодавы. Они знают что ты мстить пойдешь. А надо… бить по больному, там где они не ждут. Давай зови сюда своё войско. Гутарить все вместе будем.

Войско и в самом деле производило впечатление. Более чем.

Сотник посмотрел на сербов. Цыкнул зубом.

— Божедар — на баз зараз выйдем. Погутарим.

Вышли. Уже стемнело… да только в редком доме сербского поселения горели окна. Темно было в сербском селе.

Серб вопросительно смотрел на сотника.

— Ты — в уме? — начал Велехов.

— А что?

— Ты кого подбиваешь туда идти? То ж дети!

— Да они ходили, кто и не по разу! — мгновенно завелся Божедар.

— Им сколько лет? — перебил сотник.

— Жельо пятнадцать уже, Мартину…

— Вот пусть и сидят Жельо с Мартином — дома. Там не детский сад. Там нейтралка, а за ним — лес. Там, где ты — зверь, а есть и охотники.

— Так не раз же… — не отступал Божедар.

— То вы с взрослыми ходили. А не одни. Разница есть. Я грех на душу брать — не собираюсь, пусть дома сидят. Четники, б…

— Сами пойдем!

— Схватим — выпорем — припечатал сотник — вот те крест, схватим и выпорем. Я за другое. Ты знаешь кого… там, кто бы оружие в руках держал?

— Знаю — смутился Божедар — то к чему говоришь, пан казак?

— Да к тому. Мне там люди нужны, понимаешь — люди!

— Найдутся люди!

— А точно? Смотри… там не до шуток будет. Ваших — сдал кто-то. ХауптКундшафтШтелле — знаешь что такое?

— Знаю… — помрачнел Божедар — добраться бы.

— Не загадывай. Кубыть и доберешься. Завтра утром скажешь — едем или нет. Только надежные люди нужны… хотя и проверим сами.

— Будут люди. Им оружие нужно только — все возьмутся.

— За всех никогда не говори. Говори — за себя. А оружие найдется, сам знаешь. И немало…

30 июня 2002 года

Виленский край, Варшава. Здание штаба Виленского военного округа

А вот графу Ежи Комаровскому — повезло. Он и сам не знал как — но повезло. Потом правда узнает — и проклянет все на свете, оставшись совершенно один в этом мире.

Как ни странно — он исчез с горизонта на два дня по одной простой причине — он искал Елену. Не найдя ее ни в одном из клубов и злачных мест Варшавы — он решил ждать ее у дома, рассудив, что рано или поздно она там появится, у себя дома. Припарковав машину на стоянке, он молча, терпеливо ждал, час за часом. Дважды он выходил — чтобы купить немного еды и сделать другие дела, какие возможны. И лишь рано утром тридцатого он проснулся, посмотрел в зеркальце заднего вида, увидел себя — грязного, заросшего неопрятной щетиной, всклокоченного — и понял, что так нельзя.

Ближайшим местом, где можно было привести себя в порядок, и где бы его пустили — было как ни странно здание штаба округа, там был, по крайней мере, рукомойник и «дежурная» бритва, потому как офицеры из странствий возвращались в самом разном виде, а устав требовал от них пребывать в виде опрятном. И если на удаленном полигоне на это внимание не особо обращают — то в здании штаба округа извольте соответствовать.

Машину он припарковал недалеко от здания штаба, благо по раннему утру места для парковки были. Металлодетектор среагировал на Наган в кармане — но у него в удостоверении написано «с правом ношения оружия», и потому внимания на наган не обратили. Только принюхались — нахождение офицера в людных местах в нетрезвом состоянии и при оружии считалось проступком и влекло за собой взыскание. Но спиртным от графа Ежи не пахло, пахло много чем другим — и омерзительно пахло доложу я вам.

В караулке граф Ежи привел себя в порядок — умылся несколько раз с мылом, кое-как вымыл голову над рукомойником, побрызгал на себя «дежурным» одеколоном, единственным ароматическим достоинством которого было то, что он напрочь отшибал любые другие запахи, даже сильные. Побрился безопасной бритвой — не слишком опрятно, но и так сойдет. Кое-как привел в порядок одежду, шагнул в вестибюль…

Улицу в то время еще не перекрыли. Демонстранты уже собирались до поры до времени они скрывали свои намерения, чтобы не разогнала полиция — он их не заметил, и они, что немаловажно, его — тоже.

И на припаркованный прямо напротив здания штаба округа большой лимузин Вольво с затемненными до черноты стеклами и гербовым, «с орлом» пропуском на лобовом стекле он тоже не заметил — ни он ни охрана.

А стоило бы…

— Пан Комаровский, вас ожидают… — сказал дежурный офицер, майор с фамилией, которую граф Ежит никак не мог запомнить и в очках в тонкой золотой оправе — я открыл кабинет…

На последние слова граф Ежи резко остановился.

— Кто ожидает?

— Велели не сообщать.

Понятно…

Собственно говоря — граф Ежи и не удивился, увидев в своем кабинете сухощавого, с иголочки одетого пана Збаражского из «безпеки войсковой». Он нервно ходил по кабинету, услышав как открывается дверь — продолжил ходить.

— Доброго здоровья, пан Збаражский — мутная волна злобы на этого человека просто душила, не давала жить.

— Доброго здоровья и вам — буркнул Збаражский — зачем вы это сделали?

— Затем, что нечего!

— Что значит — нечего? Вы понимаете хоть — что вы натворили?

— Я всего лишь покарал подлеца и ублюдка.

Збаражский вышел из себя — он резко хлопнул ладонью по столу, граф впервые видел, чтобы он был в таком состоянии. В замкнутом стенами помещении это прозвучало как выстрел.

— Всего лишь? Всего лишь?! Вы так спокойно об этом говорите, что право — мне становится страшно.

— А мне становится страшно, пан полковник, оттого что мы видим зло и ничего не делаем, чтобы покарать его!

— Работа полицейского заключается в том, чтобы разматывать клубок до конца а не отрывать от него первую попавшуюся нить! Вы должны были втереться к нему в доверие и узнать, с кем он работает, кто поставляет ему наркотик, кто связан с ним! Вот что нужно было сделать, нам нужна вся банда, а не только профессор!

— Это то я как раз узнал… — мрачно сказал граф — вам известен некий пан Жолнеж Змиевский?

Збаражский остановился, повернулся к графу.