Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин

нею с первого слова поссорились, потому что она тотчас же вздумала, как прежде, шесть лет тому, шипеть на меня; с тех пор продолжали ссориться каждый день; но это не мешало нам иногда разговаривать, и, признаюсь, к концу месяца она мне начала нравиться; я думаю, за независимость характера. Впрочем, я её об этом не уведомлял…»

Страшная тайна Татьяны Павловны состоит в том, что она всю жизнь была влюблена в Версилова и тщательно это скрывала, всячески оберегая счастье своей воспитанницы Софьи — Подросток совсем случайно на эту её тайну наткнулся, выговорил в виде догадки, а «тётушка» слезами подтвердила: и с этого момента они, Аркадий и Татьяна Павловна, стали друзьями.

На квартире Прутковой происходят многие важные свидания-события в романе, в том числе и — кульминационная сцена шантажа Катерины Николаевны Ахмаковой негодяем Ламбертом и помешавшимся Версиловым.

Пселдонимов Порфирий Петрович

«Скверный анекдот»

Мелкий чиновник, в канцелярии генерала Пралинского, подчинённый столоначальника Зубикова; сын Пселдонимовой, жених Млекопитаевой (дочери). Подвыпивший Иван Ильич Пралинский, узнав, что в доме, мимо которого он проходит, шумит свадьба Пселдонимова, начинает припоминать: «Это был маленький чиновник, рублях на десяти в месяц жалованья. Так как господин Пралинский принял свою канцелярию ещё очень недавно, то мог и не помнить слишком подробно всех своих подчинённых, но Пселдонимова он помнил, именно по случаю его фамилии. Она бросилась ему в глаза с первого разу, так что он тогда же полюбопытствовал взглянуть на обладателя такой фамилии повнимательнее. Он припомнил теперь ещё очень молодого человека, с длинным горбатым носом, с белобрысыми и клочковатыми волосами, худосочного и худо выкормленного, в невозможном вицмундире и в невозможных даже до неприличия невыразимых. Он помнил, как у него тогда же мелькнула мысль: не определить ли бедняку рублей десяток к празднику для поправки? Но так как лицо этого бедняка было слишком постное, а взгляд крайне несимпатичный, даже возбуждающий отвращение, то добрая мысль сама собой как-то испарилась, так что Пселдонимов и остался без награды. Тем сильнее изумил его этот же самый Пселдонимов не более как неделю назад своей просьбой жениться. Иван Ильич помнил, что ему как-то не было времени заняться этим делом подробнее, так что дело о свадьбе решено было слегка, наскоро. Но всё-таки он с точностию припоминал, что за невестой своей Пселдонимов берёт деревянный дом и четыреста рублей чистыми деньгами; это обстоятельство тогда же его удивило; он помнил, что даже слегка сострил над столкновением фамилий Пселдонимова и Млекопитаевой…»

Уже на свадьбе Аким Петрович Зубиков пояснит генералу, что фамилия «Пселдонимов» получилась из фамилии «Псевдонимов» «по глупости» — при переписке бумаг когда-то дурак писарь букву перепутал. Чуть позже повествователь сообщит и сведения о прошлом незадачливого героя: «Ещё не далее как за месяц до своего брака он погибал совершенно безвозвратно. Происходил он из губернии, где отец его чем-то когда-то служил и где умер под судом. Когда, месяцев пять до женитьбы, Пселдонимов, целый уже год погибавший в Петербурге, получил своё десятирублевое место, он было воскрес и телом и духом, но вскоре опять принизился обстоятельствами. На всём свете Пселдонимовых осталось только двое, он и мать его, бросившая губернию после смерти мужа. Мать и сын погибали вдвоём на морозе и питались сомнительными материалами. Бывали дни, что Пселдонимов с кружкой сам ходил на Фонтанку за водой, чтоб там и напиться. Получив место, он кое-как устроился вместе с матерью где-то в углах. Она принялась стирать на людей бельё, а он месяца четыре сколачивал экономию, чтоб как-нибудь завести себе сапоги и шинелишку. И сколько бедствий он вынес в своей канцелярии: к нему подходило начальство с вопросом, давно ли он был в бане? Про него ходила молва, что у него под воротником вицмундира гнёздами заводятся клопы. Но Пселдонимов был характера твёрдого. С виду он был смирен и тих; образование имел самое маленькое, разговору от него почти не было слышно никогда. Не знаю положительно: мыслил ли он, созидал ли планы и системы, мечтал ли об чём-нибудь? Но взамен того в нём выработывалась какая-то инстинктивная, кряжевая, бессознательная решимость выбиться на дорогу из скверного положения. В нём было упорство муравьиное: у муравьёев разорите гнездо, и они тотчас же вновь начнут созидать его, разорите другой раз — и другой раз начнут, и так далее без устали. Это было существо устроительное и домовитое. На лбу его было видно, что он добьётся дороги, устроит гнездо и, может быть, даже скопит и про запас…»

И вот самодур Млекопитаев решил выдать за него меньшую дочь. Пселдонимов, после раздумий и советов с матерью, согласился, хотя о любви и речи быть не могло, да и сам он видел, что прыщавая его невеста охотнее бы за Офицера замуж выскочила. Всё стерпел Млекопитаев (будущий тесть его даже плясать казачка перед ним за неделю до свадьбы заставил!), лишь бы с приданным невесты начать новую жизнь, а тут генерал припёрся незваным на свадьбу и добавил молодожёну новых мук и унижений. Но Пселдонимов оказался умнее, чем можно было ожидать, и, не дожидаясь очной встречи с опозорившимся на его злосчастной свадьбе генералом, через столоначальника Зубикова подал рапорт о переводе в департамент генерала Шипуленко. Пралинский с невероятным облегчением (сам хотел убежать в отставку!) рапорт подписал и заклялся с этих пор быть с подчинёнными «либералом».

Пселдонимова

«Скверный анекдот»

Мать Порфирия Петровича Пселдонимова. Это, вероятно, единственный положительный образ в рассказе. Она и для генерала Пралинского стала, в какой-то мере, ангелом-спасителем, особенно в первые самые конфузные минуты, когда он незваным гостем очутился на свадьбе подчинённого: «Вдруг все расступились, и появилась невысокая и плотная женщина, уже пожилая, одетая просто, хотя и принарядившаяся, в большом платке на плечах, зашпиленном у горла, и в чепчике, к которому она, видимо, не привыкла. В руках её был небольшой круглый поднос, на котором стояла непочатая, но уже раскупоренная бутылка шампанского и два бокала, ни больше, ни меньше. Бутылка, очевидно, назначалась только для двух гостей.

Пожилая женщина прямо приблизилась к генералу. <…> Иван Ильич схватился за неё, как за спасение. Она была ещё вовсе нестарая женщина, лет сорока пяти или шести, не больше. Но у ней было такое доброе, румяное, такое открытое, круглое русское лицо, она так добродушно улыбалась, так просто кланялась, что Иван Ильич почти утешился и начал было надеяться…» Расчувствовавшись, генерал думает: «А ведь какие славные эти русские старухи!..»

Повествователь