Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин

занимаю место! Женат и имею детей. Исполняю долг гражданина и человека, а он кто, позвольте спросить? Отношусь к вам, как к человеку, облагороженному образованием…» А перед этим ещё упомянул: «Я и жена моя — мы оба уважаем литературу, а жена — так до страсти!.. Литературу и художественность!..» Надо полагать, поручик-порох потом чрезвычайно гордился тем, что убийца старухи-процентщицы с повинной пришёл именно к нему, а не к многомудрому приставу следственных дел Порфирию Петровичу или к квартальному надзирателю Никодиму Фомичу. Знал бы Илья Петрович, как Раскольников незадолго перед тем рассуждал: «Если уж надо выпить эту чашу, то не всё ли уж равно? Чем гаже, тем лучше. — В воображении его мелькнула в это мгновение фигура Ильи Петровича Пороха. — Неужели в самом деле к нему? А нельзя ли к другому? Нельзя ли к Никодиму Фомичу? Поворотить сейчас и пойти к самому надзирателю на квартиру? По крайней мере, обойдется домашним образом… Нет, нет! К Пороху, к Пороху! Пить, так пить всё разом…»

Имя этого героя, видимо, недаром связано с именем громовержца пророка Ильи — в тексте при характеристике его дважды упоминаются гром и молния.

Порфирий Петрович

«Преступление и наказание»

Пристав следственных дел; дальний родственник Разумихина. Порфирий Петрович расследует дело об убийстве процентщицы Алёны Ивановны и сестры её Лизаветы. Разумихин впервые и привёл Раскольникова (по его же просьбе — дескать тоже закладчиком у старухи был, часы бы свои назад получить…) к следователю на квартиру: «Порфирий Петрович был по-домашнему, в халате, в весьма чистом белье и в стоптанных туфлях. Это был человек лет тридцати пяти, росту пониже среднего, полный и даже с брюшком, выбритый, без усов и без бакенбард, с плотно выстриженными волосами на большой круглой голове, как-то особенно выпукло закруглённой на затылке. Пухлое, круглое и немного курносое лицо его было цвета больного, тёмно-жёлтого, но довольно бодрое и даже насмешливое. Оно было бы даже и добродушное, если бы не мешало выражение глаз, с каким-то жидким водянистым блеском, прикрытых почти белыми, моргающими, точно подмигивая кому, ресницами. Взгляд этих глаз как-то странно не гармонировал со всею фигурой, имевшею в себе даже что-то бабье, и придавал ей нечто гораздо более серьёзное, чем с первого взгляда можно было от неё ожидать…» Порфирий Петрович любит притворяться, склонен к провокационным обманам, мистификациям: Разумихин поведал Раскольникову, как пристав вдруг прикинется в разговоре-споре, будто поддерживает теорию о том, что в преступлении всегда среда виновата, хотя сам как раз стоит за нравственную и юридическую ответственность преступника; то вдруг объявит себя женихом и нарядится в «новое платье», хотя позже выясниться, что это он из-за обновы как раз и решили подшутить над знакомыми и приятелями… Ярко характеризует Порфирия Петровича и его речь, обволакивающая и выматывающая патока многословия, уменьшительных суффиксов, словоерсов: «— Ведь вот-с… право, не знаю, как бы удачнее выразиться… идейка-то уж слишком игривенькая… психологическая-с… Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то сочиняли, — ведь уж быть того не может, хе-хе! чтобы вы сами себя не считали, ну хоть на капельку, — тоже человеком “необыкновенным” и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с… Ведь так-с? <…> А коль так-с, то неужели вы бы сами решились — ну там ввиду житейских каких-нибудь неудач и стеснений или для споспешествования как-нибудь всему человечеству — перешагнуть через препятствие-то?.. Ну, например, убить и ограбить?..»

Это следователь-иезуит сказал в первое же свидание по поводу статьи Раскольникова «О преступлении», которую за два месяца до убийства процентщицы прочёл в газете «Периодическая речь» — сам автор об этой публикации не знал, считая статью утерянной. В конце концов Порфирий Петрович доводит Раскольникова подобными неожиданностями, ловушками, намёками и издевательской иронией до нервного срыва и признания. В последний момент хитросплетения пристава чуть было не разорвал простодушный Миколка Дементьев, взявший вину на себя, но Порфирий Петрович и это недоразумение распутывает-устраняет и принуждает-таки Раскольникова «учинить явку с повинной».

Порфирий Петрович — единственный из основных героев «Преступления и наказания», не имеющий фамилии, и этим как бы подчёркивается, с одной стороны, его обособленность в романе и в какой-то мере загадочность, закрытость, с другой — интимность, «домашность» изображения Порфирия, ведущего расследование, не выходя из своей квартиры.

Потапыч

«Игрок»

Дворецкий Тарасевичевой (бабушки), ни на шаг не отходящий от неё — седой старичок «во фраке, в белом галстуке и с розовой лысиной», которую при выходе из дома закрывает картузом.

Поцейкин

«Записки из Мёртвого дома»

Арестант, один из главных героев главы «Представление», соперник Баклушина на сцене. По мнению автора: «Поцейкин с решительным талантом, и, на мой взгляд, актёр ещё лучше Баклушина…»

Пралинский Иван Ильич

«Скверный анекдот»

Главный герой, действительный статский советник, начальник департамента, в котором служит Пселдонимов. «Действительный статский советник Иван Ильич Пралинский всего только четыре месяца как назывался вашим превосходительством, одним словом, был генерал молодой. Он и по летам был ещё молод, лет сорока трёх и никак не более, на вид же казался и любил казаться моложе. Это был мужчина красивый, высокого роста, щеголял костюмом и изысканной солидностью в костюме, с большим уменьем носил значительный орден на шее, умел ещё с детства усвоить несколько великосветских замашек и, будучи холостой, мечтал о богатой и даже великосветской невесте. Он о многом ещё мечтал, хотя был далеко не глуп. Подчас он был большой говорун и даже любил принимать парламентские позы. Происходил он из хорошего дома, был генеральский сын и белоручка, в нежном детстве своем ходил в бархате и батисте, воспитывался в аристократическом заведении и хоть вынес из него не много познаний, но на службе успел и дотянул до генеральства. Начальство считало его человеком способным и даже возлагало на него надежды. Степан Никифорович, под началом которого он и начал и продолжал свою службу почти до самого генеральства, никогда не считал его за человека весьма делового и надежд на него не возлагал никаких. Но ему нравилось, что он из хорошего дома, имеет состояние, то есть большой капитальный дом с управителем, сродни не последним людям и, сверх того, обладает осанкой. Степан Никифорович хулил его про себя за избыток воображения и легкомыслие. Сам Иван Ильич чувствовал иногда, что он слишком самолюбив и даже щекотлив. Странное дело: подчас на него находили припадки какой-то болезненной совестливости и даже лёгкого в чём-то раскаянья. С горечью и с тайной занозой