Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

В последней попытке Черчилль попросил Рузвельта согласиться на совместную телеграмму, которая упросила бы Сталина позволить самолетам союзников совершить посадку за линией русского фронта, после того как они сбросят военные грузы осажденным полякам. В частном порядке Черчилль предлагал Рузвельту в случае отказа послать самолеты все равно, а там «посмотреть, что из этого выйдет». Рузвельт не согласился. Как ни обескуражило президента отношение Сталина к варшавской трагедии, он опасался, что давление на Москву поставит под угрозу более важное долгосрочное военное сотрудничество с Россией, особенно на Дальнем Востоке. В середине сентября Сталин наконец отступил и позволил бомбардировщикам сбросить некоторые грузы. Но поздно — сопротивление выдыхалось.

Погибло четверть миллиона варшавских поляков; большая часть города обращена в руины. Каким-то образом Рузвельту удалось выстоять перед домогательствами Черчилля и Миколайчика в отношении Варшавы и в то же время сохранить поддержку в ходе избирательной кампании американцев польского происхождения. Он даже попросил Черчилля воздержаться от любых спорных заявлений о Польше до дня выборов. Через две недели после выборов, когда бывший посол Артур Блисс Лейн настаивал, чтобы Рузвельт потребовал от Москвы сохранения независимости Польши, и добавил, что, если страна, имеющая самую большую в мире армию, флот и ВВС, не демонстрирует силу, она никогда не состоится, президент резко спросил:

— Не хотите ли вы, чтобы я начал войну с Россией?

В отчаянии Миколайчик обратился непосредственно к Рузвельту. В своей телеграмме он жаловался, что его принуждают принять линию Керзона без всяких оговорок. Поляки будут чувствовать себя ужасно обманутыми, если после всех усилий и жертв потеряют почти половину своей территории. «Я с благодарностью сохраняю в памяти гарантии, которые даны мне в ходе наших переговоров в Вашингтоне, касающиеся особенно Львова и смежных территорий». В последние шесть столетий Львов был польским городом не меньше, чем Краков и Варшава. Не бросит ли на весы президент свое решающее влияние, обратившись к Сталину?

Президент послал Миколайчику уклончивый ответ, добавив, что Гарриман обсуждал с польским лидером вопрос о Львове в частном порядке. Через несколько дней Миколайчик, зажатый между осторожностью союзников и воинственностью своего окружения, но, очевидно, сохранявший по отношению к Рузвельту добрые чувства, ушел в отставку. В результате Рузвельт и Черчилль остались без лидера лондонских поляков, который мог служить мостом между Москвой и люблинскими поляками. Стремясь выиграть время, Рузвельт в середине декабря обратился к Сталину с просьбой не признавать люблинскую группировку до встречи трех лидеров в январе.

Маршал оставался непреклонным. Эмигрантское польское правительство, утверждал он, — ширма для криминальных и террористических элементов, которые убивают солдат и офицеров Красной армии в Польше. Между тем Польский национальный комитет — люблинская группировка — расширяет и упрочивает свою власть на польской территории и в армии, проводит аграрную реформу в интересах крестьян. Советский Союз, продолжал Сталин, граничит с Польшей и вынес наибольшее бремя в борьбе за ее освобождение. Красная армия должна иметь в своем тылу мирную и надежную Польшу, когда вступит на территорию Германии. Если люблинские поляки трансформируются во временное правительство, у советского руководства не будет оснований не признавать их.

Рузвельт ответил Сталину, что встревожен и глубоко разочарован его посланием. «Должен сказать Вам с такой же откровенностью, как и Ваша собственная, что не вижу перспективы для своего правительства следовать Вашему примеру и признавать люблинский комитет в его нынешней форме вместо правительства в Лондоне. Эта позиция не находится в какой-либо связи с особым отношением к лондонскому правительству». Просто отсутствовали доказательства, что люблинский комитет представляет народ Польши. «Я не могу игнорировать тот факт, что на сегодня лишь малая часть Польши, непосредственно примыкающая к линии Керзона, освобождена от германской тирании и, следовательно, бесспорной истиной является то, что у поляков не было возможности выразить свое отношение к люблинскому комитету...» Не подождет ли Сталин встречи «Большой тройки»?

Сталин ответил жестко. Лондонские поляки дестабилизируют обстановку и тем самым помогают немцам. Предложение Рузвельта отложить признание он, Сталин, воспринимает «с полным пониманием», но ничего не может сделать. Президиум Верховного Совета СССР уже уведомил люблинских поляков, что намерен признать временное правительство Польши, как только оно будет сформировано.

Весьма интересно наблюдать, саркастически телеграфировал Рузвельту Черчилль, как теперь подключается к делу «Президиум Верховного Совета СССР».

В эти осенние месяцы 1944 года Рузвельт и Черчилль лишь внешне придерживались единой позиции в отношении к Сталину. В пик напряжения усилий коалиции у двух западных лидеров отсутствовало согласие в стратегии отношений с Россией, с коммунизмом в целом и со всеми новыми силами, возникавшими на покинутых нацистскими армиями территориях.

Черчилль пытался строить отношения с маршалом на основе «реальной политики». Он и Иден совершили в начале октября поездку в Москву. Едва они сели за стол переговоров с русскими в Кремле, как премьер сделал свой шахматный ход: констатировав, что Лондон и Москва не должны соперничать на Балканах, передал через стол Сталину клочок бумаги в пол-листа с простым перечнем цифр, предусматривающим передачу под контроль России 90 процентов территории Румынии и 75 процентов территории Болгарии; Великобритании — 90 процентов территории Греции. Предлагался раздел Югославии и Венгрии в соотношении 50 на 50 между Россией и Западом. Сталин после короткой паузы сделал на записке синим карандашом большую галочку и передал ее обратно Черчиллю.

Последовало продолжительное молчание. Записка лежала посредине стола. Затем Черчилль сказал:

— Возможно, не стоит считать это столь циничным, раз мы решаем проблемы, судьбоносные для миллионов людей, экспромтом? — и предложил сжечь записку.

— Нет, сохраните ее, — посоветовал Сталин.

Это как раз тот торг на высшем уровне вокруг сфер интересов, который беспокоил Рузвельта во встрече Черчилль — Сталин. В Москве Рузвельт держал Гарримана, который должен присутствовать на встречах, но его посол в России не мог заменить самого президента. Поэтому наиболее важные вопросы — вето, Польша, Германия, стратегия на Дальнем Востоке — не рассматривались до встречи «Тройки».