Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов

ничего они не представляют»; «Читал список депутатов и пожимал плечами: ни одного нет имени, которое внушало бы надежду на крупную роль, – знаменательный симптом современной нашей общественной жизни», – записывал Голицын впечатления от избирательной кампании в III Думу. «Сегодня открывается Дума, третья по счету и, кажется, и по качеству»; «Нет, эта Дума – не представительница России», – резюмировал он свои наблюдения, предвидя, что обеспечена «только отсрочка конечной катастрофы».

Обозначая историческую развилку, на которой находилась Россия в период III Думы («эпоху мрачной реакции и шулерства»), Голицын замечал от лица «умеренных и здравых элементов»: «Для нас выбора нет. Или конституция, четкая, полная, откровенная, или революция, но такая, с которою нельзя будет бороться». В конце 1907 года князь считал проблеском надежды на лучшее известие о «крупной роли в Думе мирнообновленцев», сообщенное ему Д.Н. Шиповым. «Прискорбно то, что настоящего руководителя у них нет», – записал он по этому поводу 7 декабря 1907 года, вскоре отметив, что «вокруг Партии мирного обновления» в Думе и Государственном совете происходит «что-то похожее на образование центров» («притом эти центры сплачиваются друг с другом»).

В конце 1907 – начале 1908 года Голицын посещал собрания Партии мирного обновления (они проводились у Д.Н. Шипова, а также в Художественном клубе, при участии кн. Г.Н. и Е.Н. Трубецких, Вишнякова, Коновалова, Четверикова, Ефремова, Н.Н. Львова и др.), где высказывалась мысль о «неизбежности катастрофы благодаря ослеплению высших сфер и реакции», обсуждалось «положение партии в Думе» и дальнейшая тактика «мирнообновленцев». С пометкой «политическая исповедь» тогда же он изложил в дневнике суть своего взгляда на события в стране: «Вот уже скоро четыре года, что вступили мы в период революции, и конца не видно, но видно вполне очень, что ее нельзя ни отвратить репрессиями, ни ускорить… Удивительно то, что одна сторона считает этот кризис, эту „крамолу“ мимолетною смутой, с которою легко справиться, а другая видит в строе, против которого она борется, нечто настолько сгнившее, что одного щелчка довольно, чтобы он разрушился и чтобы настал золотой век. Были минуты, когда можно было разрешить кризис (речь идет об осени 1904 года. – Н.Х.), но крайние левые умнее и решительнее действовали, и сели на шею умеренным и разумным, и этим вызвали реакцию с обратной стороны, что мы теперь и видим. Если снова восторжествуют конституционалисты, повторится опять то же. Выход из этого заколдованного круга один – переворот. И идем же мы к нему, идем быстро, сами подготовляя ему путь произволом власти, разорением, алкоголизмом и проч. Я поражен тем, как мало сознают это у нас, как не видят грядущего, неизбежного и неотвратимого».

Развивая мысль о грозящей России «неизбежной катастрофе», Голицын указывал на невозможность предугадать, «в какой форме она воспоследует», но отмечал «неотвратимое»: «…раскол между правительством и обществом, т. е. образованною его частью, дойдет до полного обессиления первого и отвержения второго. Вследствие этого выступит третья сила, т. е. массы, народ, и выдвинется она на первый план. В этом репрессиями ничего не поделаешь, еще менее – реакцией». Анализируя ситуацию, Голицын еще в 1908 году приходил к выводу о том, что «существующий у нас режим ведет… к извращению всего, к анархии» и что «проводники и носители его действуют исключительно из чувства самосохранения». В то же время «союзником и пособником их является само общество, впавшее в апатию, оробевшее, смутившееся воображаемыми призраками, сбитое с толку и не знающее, за что ему ухватиться». В этих условиях князь не только «потерял веру в достижение – по крайней мере, скорое – своих конституционных идеалов», но и предупреждал о последствиях «глухой борьбы» между обществом и правительством («неумелой с той и другой стороны»), о «выходе наружу самых вредных элементов общества, всяких проходимцев», которые могут «наделать таких дел, что не опомнишься: найдись теперь предприимчивый человек, и он повернет все вверх дном»; «на почве разлагающейся, деморализованной ничего создать нельзя, и элементам революционным – с одной стороны, хулиганским – с другой будет где себя показать. Удивляюсь я тому, что никто, по-видимому, об этом не помышляет».

В начале 1909 года, предвидя «в близком будущем нашествие немцев», В.М. Голицын предрекал в результате этого «полный наш разгром» и вновь делился в дневнике предчувствием: «Неужели останется только революционный путь для спасения?» При этом, по его мнению, «безумная реакция» приведет «не к революции в общепринятом смысле этого слова, ибо мы и для этого показали полнейшую свою несостоятельность, а последует постепенное, но быстрое гниение, которое кончится внезапным падением… как падает здание на деревянных столбах, когда столбы эти подгнили».

В 1909 году Голицын не видел «ничего неправдоподобного» в слухах о готовившемся дворцовом перевороте, поскольку «трудно описать, до чего выросло за это последнее время общее разложение – в правительстве, в обществе, в партиях». А «обычная фраза, сама по себе довольно-таки пошлая, что „так продолжаться не может“, теперь имеет глубокий смысл, как нельзя лучше характеризующий переживаемое время» и указывающий на то, что «исхода этого мы не увидим, пока не изменится режим…».

В апреле 1909 года В.М. Голицын «с захватывающим интересом» следил за событиями в Турции, где младотуркам удалось свергнуть султана Абдул-Хамида II, а в начале июля 1909-го – за событиями в Иране, где был низложен шах Мухаммед Али, к власти пришло либерально настроенное правительство и была восстановлена Конституция («Как это поучительно для тех, кто нарушает ими же данную Конституцию, и как это показывает, что Конституция, как бы несовершенна она ни была, все же выше всякой, самой даже неограниченной власти»). В июле 1909-го еще одним («четвертым по счету», считая более ранние события в Португалии) «доказательством того, что Конституцию нельзя безнаказанно нарушать, как бы ни казались основательными поводы к тому», князь считал «крупные события вроде всеобщего восстания» в Испании («трон зашатался»). «Происходящее в Испании еще раз доказывает, что при правильной Конституции народ высказывается через представительство, а при отсутствии такового это делается на баррикадах», – констатировал Голицын.

Размышляя над упомянутыми зарубежными событиями, В.М. Голицын склонен был считать их «примером, достойным подражания и у нас» («одного щелчка, но умелого и искусного, довольно, чтобы ненавистный режим наш рухнул»). Вместе с тем он вполне осознавал серьезную преграду на пути переустройства России: «Вся беда – наша некультурность!» При этом, по его словам, «правительство всеми мерами старается затормозить стремление людей к культуре и просвещению, прикрываясь, однако, громкими, но лживыми фразами, ибо оно понимает, что с просвещенными массами народа ему не справиться». Отсюда – колебания в настроении Голицына: оптимизм, вера в возможность устроения жизни в России «на началах правды и свободы» зачастую сменялись чувством безысходности. «Когда же дорастем