Океан сказаний - Сомадева

«Это твое «пожелай-дерево», недоступное ни для одного живого существа, исполняет все желания, и тебе следует всегда его почитать. Пока оно у нас, не сможет нас одолеть даже сам Шакра. Что же говорить о каких-нибудь иных врагах». Выслушал их Джимутавахана и подумал про себя: «Увы! Предки наши, хотя и обрели некогда это божественное дерево, никогда не получали от него достойного плода. Испрашивали они только лишь богатства и этим ставили себя наравне с нищими, делая и самих себя, и это высокоблагородное дерево ничтожными. Но я поступлю так, что исполнит оно заветное желание моего сердца».

Так решив, пошел высокодобродетельный к отцу, удовлетворенному его беспрекословным послушанием, и сказал с глазу на глаз: «Ведь знаешь ты, батюшка, что в этом океане бытия нет ничего постоянного, все подобно колебанию и всплескам волны, а особенно мимолетны заря, молния и счастье. Только лишь заметишь, как и неведомо уже, где они! Одно лишь в этом мире вечно и несокрушимо — помощь другому, которая рождает Дхарму и славу, длящуюся сотни юг. Так зачем же мы ради мимолетных наслаждений напрасно держим у себя «пожелаи-дерево»? Для чего оно создано? Где нынче те наши предки, которые жадно берегли для себя это дерево, твердя: «Мое! Мое!»? Где они сами и что для них это дерево? Поэтому позволь, батюшка, отдам я дивное дерево, исполняющее желания, чтобы послужило оно благородной цели помощи другим!»

И отец согласился с ним и сказал: «Так тому и быть!» И после этого пошел Джимутавахана к волшебному дереву, исполняющему желания, и взмолился: «О божественное, всегда исполнявшее заветные желания наших предков! Исполни мое единственное сокровенное, не похожее на прежние, желание! Сделай так, чтобы увидел я эту землю освобожденной от нищеты! А когда исполнишь то, о чем прошу я тебя ради блага мира, ступай от нас, и да будет тебе благо!» Только закончил он говорить, стоя со сложенными молитвенно руками, как из дерева послышался голос: «Отпустил ты меня, и я удаляюсь!» И тотчас же вознеслось «пожелай-дерево» на небеса, пролив на землю такое богатство, что не осталось на ней ни одного несчастного. Разнеслась тогда слава Джимутаваханы по всем трем мирам, ибо не было никого, кто был бы столь сострадателен ко всему сущему.

Из-за жадности преисполнились к нему злобой все родичи Джимутаваханы, расставшегося с «пожелай-деревом» ради блага людского, и, решив, что сумеют они одолеть царевича вместе с отцом, пошли войной, чтобы отвоевать их царство. Видя это, молвил отцу Джимутавахана: «Если ты, батюшка, на бой выйдешь, кто против тебя устоит? Но кому нужно царство ценой смерти родичей? Только чтобы тешить это грешное, недолговечное тело? Так зачем нам это царство? Уйдем куда-нибудь вдвоем и будем блюсти Дхарму — ведь на ней держатся оба мира. Пусть радуются эти убогие, алчные до царства, вызывающие жалость!» На эти слова так ответил ему Джимутакету: «Только ради тебя, сын мой, желал я царства. Но раз ты от него отказываешься, преисполненный сострадания ко всему сущему, то что мне, старому, в нем?»

Покинул Джимутавахана с согласия отца царство и пошел с отцом и матерью в горы Малайа. Там он, послушный отцу, устроил ашрам в долине ручья, русло которого было скрыто сандаловыми деревьями, и появился у него там друг, имя которому было Митравасу, а был он сыном повелителя сиддхов Вишвавасу и жил в тех краях.

Однажды, блуждая по лесу, вошел Джимутавахана в стоявший на опушке храм Гаури, чтобы поклониться ей. Но только вступил он под его своды, как увидел прекрасную девушку, окруженную служанками и слугами, готовую совершить поклонение Дочери гор и в честь ее игравшую на вине. Застыли газели, заслушавшись дивной мелодией и словно оробев при виде ее прекрасных глаз, в которых черный зрачок выделялся на синеватой белизне белков и которые неудержимо стремились дотянуться до кончика уха, словно воинство пандавов, предводительствуемое Арджуной, жаждущее добраться до Карны. А перси ее вздымались, теснясь под одеждой, словно старались заглянуть ей в лицо, спорящее с луной. А на стане красовались прелестные складки, словно следы, оставшиеся от пальцев творца, когда он лепил ее. И только увидел ее Джимутавахана, как стройная, проникнув внутрь по незримой тропинке взгляда, похитила его сердце.

Увидела и она его, истинное украшение сада, манящего к себе, словно Мадху, укрывшийся в лесу из-за того, что был испепелен Кама, и поразила ее страсть — уронила красавица вину, и умолкла та, словно встревоженная случившимся подруга.

Тогда спросил Джимутавахана у подруги ее: «Что за счастливое имя носит она и какой род собой украшает?» И та, выслушав его, отвечала: «Имя ее — Малайавати, сестра она Митравасу и дочь повелителя сиддхов Вишвавасу». А после этого она, сочувствующая, спросила сына отшельника, пришедшего с Джимутаваханой, о имени и роде самого Джимутаваханы. А уж после этого спросила она, улыбаясь, у Малайавати: «Почему, подружка, не принимаешь ты повелителя видйадхаров, как гостя? Ведь пришел к нам сегодня такой гость, которого почитает весь мир!» Но от смущения безмолствовала красавица и не могла поднять своих очей. «Очень она стыдлива, и поэтому соблаговоли принять от меня все то, чем гостя положено почтить!» — и с этими словами одна из ее подруг с почтением поднесла ему гирлянду из цветов, а Джимутавахана, преисполненный любви, взял эту гирлянду и надел ее на шею Малайавати. А она, украдкой бросая на него нежные взгляды, словно отдарила его венком из голубых лотосов своих глаз.

Когда же завершили они этот безмолвный обряд избрания друг друга в супруги, одна из служанок подошла к дочери сиддха и молвила ей: «Матушка тебя зовет, царевна, поспеши!» Услыхав эти слова, Малайавати, словно пригвожденная к любимому стрелой Камы, Бога любви, с грустью оторвав взор от милого лица, пошла домой. Ушел к себе и Джимутавахана, но только душа его ушла с красавицей.

Малайавати, повидав свою матушку, пошла к себе и, палимая разлукой с повелителем ее жизни, упала на ложе. Заволокло ее очи дымом пламени страсти, палившей ее сердце, лились из них потоки слез, жарко кипела кровь во всем теле, и, хоть подруги умащали ее снимающими жар сандаловыми притираниями и овевали лотосовыми листьями, не могла она унять страсть свою ни на ложе, ни на коленях подруги, ни на земле.

А тем временем миновал день, и сумерки, окрашенные пурпуром, уступили место ночи, и выглянувшая луна поцеловала смеющееся лицо Востока. Хоть и побуждала красавицу любовь послать возлюбленному весточку и сделать все, что надо в таких случаях, но стыдливость мешала ей и, казалось, уже покидала ее жизнь — провела она ту лунную ночь, словно лотос, который, закрываясь ночью, так и не смог закрыться, и в сердце ее, полное смятения, подобного рою пчел, вселилось сомнение.

И Джимутавахана был словно на ладони повелителя лука, сделанного из цветов, — недавно возникло его чувство, а он уже побледнел и от стыда не мог произнести ни слова, и одни лишь стоны, рожденные любовью, вырывались из его уст. Так он провел всю ночь.

Когда же наступило утро, переполненный страстью Джимутавахана поспешил в тот храм Гаури, где встретился он с дочерью повелителя сиддхов, и там к нему, сгорающему от пламени страсти, приблизился сын мудреца и утешал его, а тем временем пришла туда же тайно, чтобы покончить с собой, истерзанная разлукой Малайавати и, не замечая возлюбленного, закрытого от нее деревом, заливаясь слезами, воззвала к Богине: «Исполнена я преданности тебе, Богиня, но если не в этом рождении, то пусть хоть в следующем станет Джимутавахана моим мужем!» При этих словах тотчас же сделала она из своей верхней накидки петлю и уже готова была в присутствии Гаури повеситься на суку дерева ашоки, но воскликнула: «О повелитель мой Джимутавахана! Как же ты, прославленный во всем мире своей сострадательностью, не избавил меня от страданий?» Тут стала она накидывать петлю себе на шею, но вдруг зазвучало с небес божественное слово Гаури: «Не спеши, доченька, будет твоим мужем верховный повелитель видйадхаров Джимутавахана!»

Внимал Богине и Джимутавахана вместе со своим другом, а затем предстал он перед обрадовавшейся ему возлюбленной. А друг его обратился к ней и молвил: «Вот и награда тебе от Богини!» Сам же Джимутавахана с ласковыми и преисполненными любви словами своей рукой снял с ее шеи петлю, и тогда внезапно почувствовали они, будто оросил их ливень из амриты, и Малайавати стояла, от смущения чертя на земле какие-то линии. В это время прибежала одна из ее подруг, разыскивавшая ее, и, радостная, воскликнула: «Подружка! Выглядишь ты совсем счастливой, а оттого, что достигнешь ты желаемого, еще большим будет твое счастье. Слышала я сегодня, как говорил царевич Митравасу твоему отцу махарадже Вишвавасу: «Пришел в наши края всем миром почитаемый, подаривший людям «пожелай-дерево», сын повелителя видйадхаров Джимутавахана. Должно нам принять его, как гостя. А поскольку он еще жених и никто иной с ним в достоинствах не сравнится, то самое большое, что мы можем сделать ему по законам гостеприимства, — это отдать ему в жены сокровище среди девушек Малайавати!» А твой отец молвил на это: «Так тому и быть!» Тогда царевич Митравасу поспешил к жилищу высокодостойного с такой доброй вестью, и знай, что свадьба твоя будет устроена сегодня же, и поэтому ты поспеши в свои покои, а высокодостойный пусть вернется к себе».