Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Уильям Форд Гибсон

сунул в сумку «Адидас» и заклинил его четырьмя парами теннисных носков. Совсем не мой стиль, но как раз это мне и нужно: если тебя принимают за тупого – стань техничным, а если считают, что с техникой ты на «ты», – заделайся тупарем. Я-то парень техничный, вот и решил выглядеть тупым на все сто. Время, впрочем, такое: чтобы косить под тупого, надо быть настоящим профи. Вот и я – своими руками выточил на станке из медных болванок две гильзы двенадцатого калибра; раскопав древнюю микрофишу с инструкциями, сам вручную зарядил патроны; наконец, собственноручно соорудил рычажный пресс для запрессовки капсюлей – тот еще трюк, между прочим! Зато я знаю: патроны сработают.

Встреча должна была состояться во «Взлетной полосе» в двадцать три ноль-ноль, однако я проскочил в «трубе» три лишние остановки и вернулся назад пешком. Подстраховаться никогда не мешает.

В хромированной панели кофейного автомата я мельком взглянул на свое отражение: типичный европеоид – резкие черты лица, темные жесткие волосы ежиком. Девочки в «Под ножом» торчат от Сони Мао – только с большим трудом удалось отговорить их не менять мне веки на китайские. Мордашку Ральфи моя внешность не факт, что обманет, зато поможет подобраться тик-в-тик к его столику.

«Взлетная полоса» – узкое длинное помещение: вдоль одной стенки – бар, вдоль другой – столики, а между ошиваются сводники, торгаши и прочие деятели. На входе сегодня вечером дежурили Сестры Собаки Магнитные: если план не сработает, обратно мне уже не прорваться. Обе длиннющие – метра под два – и поджарые, будто борзые. Одна черная, другая белая, но в остальном похожи настолько, насколько это под силу пластической хирургии. Много лет они ходили в любовницах, а уж в драке были – туши свет. Я так и не смог разобраться наверняка, которая из них раньше была мужиком.

Ральфи сидел за столиком, где и всегда. Подонок, задолжал мне кучу монет. В голове моей – сотни мегабайт информации, загруженные туда в режиме «идиот-всезнайка», информации, к которой сам я доступа не имею. Все это оставил там Ральфи. Только он может извлечь эти данные при помощи кодовой фразы собственного изобретения. Скажу сразу: мои услуги не дешевы, а уж сверхурочные за хранение – сплошная астрономия. А он, понимаете ли, забыл!

А потом я услышал, что Мордашка Ральфи надумал меня заказать. И тогда я забил ему стрелку во «Взлетной полосе», но забил ее как Эдвард Бакс, подпольный импортер, – только что из Рио и Пекина.

«Взлетная полоса» насквозь провоняла бизнесом, здесь вообще слишком нервно – и нервно, и попахивает металлом. Среди толпы тут и там слоняются мускулистые мальчики, поигрывая друг перед другом соответствующими частями тела и силясь изобразить на лицах нечто вроде тонких холодных улыбочек. Некоторые настолько обросли искусственными мышцами, что их фигуры уже и человеческими-то трудно назвать.

Простите. Простите меня, друзья. Это всего-навсего Эдди Бакс, Скоростной Эдди-импортер со своей по-профессиональному неприметной спортивной сумкой, и, пожалуйста, не обращайте внимания на какой-то разрез, годный лишь для того, чтобы просунуть внутрь правую руку.

Ральфи был не один. На стуле рядом с ним, настороженно пялясь в толпу, громоздился белобрысый калифорнийский бык – живая инструкция по технике боевых искусств весом килограммов восемьдесят.

Скоростной Эдди мгновенно оседлал напротив этой парочки стул; бык даже руки от стола оторвать не успел.

– Черный пояс? – поинтересовался я; он кивнул, его голубые глаза автоматически просканировали меня от глаз до ладоней. – У меня тоже, – сказал я, – здесь, в сумке. – Я сунул руку в разрез, большим пальцем перевел предохранитель. Щелк. – Два ствола, двенадцатый калибр, спуск сдвоенный.

– Это пушка, – сказал Ральфи, предупредительно кладя пухлую руку на обтянутую синим нейлоном грудь своего телохранителя. – У Джонни в сумке – антикварный огнестрел.

М-да, недолго я побыл Эдвардом Баксом.

Думаю, его всегда звали не просто Ральфи, а Ральфи-с-Каким-то-Прозвищем, нынешнюю же кличку он приобрел исключительно благодаря тщеславию. Туловищем как перезрелая груша, вот уже двадцать последних лет он носил лицо некогда знаменитого Белого Христианина – Белого Христианина из «Арийского регги-бенда». То был Сони Мао предыдущего поколения, последний рыцарь расового рока. Я, знаете ли, вундеркинд по части всяческой чепухи вроде этой.

У Белого Христианина было классическое лицо поп-артиста – ярко выраженные мускулы певца и точеные скулы. Так посмотришь – лицо ангела, этак – красавца-развратника. Но глаза на этом лице… это были глаза Ральфи – маленькие, черные, ледяные.

– Ладно, – сказал он, – давай потолкуем. Как деловые люди. – Сказал обезоруживающе искренне, вот только прекрасный, как у Белого Христианина, рот все время был влажным. – Льюис, – он кивнул на мордоворота, – это просто дуб. – (Льюис принял его слова равнодушно, будто механическая игрушка.) – Но ты-то, Джонни, не из дубов.

– Неужто, Ральфи? А я думал, что это я – дуб, нашпигованный под завязку имплантатами, самое место для твоего грязного белья, пока не подвернутся ребята, желающие заработать на моем трупе. Так вот, Ральфи, пока у меня эта сумка, тебе придется кое-что объяснить.

– Это все из-за последней сделки, Джонни. – Он тяжело вздохнул. – Как брокер…

– Барыга, – поправил я.

– Как брокер я всегда очень осторожен с поставщиками.

– Ты покупаешь только у тех, кто ворует лучшее. Понял.

Он вздохнул опять.

– Я лишь стараюсь, – устало произнес он, – не иметь дела с дураками. Но на этот раз, похоже, нарвался. – Третий вздох был сигналом для Льюиса включить нейропарализатор, который они прилепили под столом с моей стороны.

Я вложил все силы в указательный палец правой руки, но он перестал быть моим. Рука по-прежнему чувствовала металл и поролоновую ленту, которой я обмотал неудобную рукоять обреза, но сделалась чужой и безвольной, будто была вылеплена из холодного пластилина. Я надеялся, что Льюис, как настоящий дуб, тут же бросится вырывать сумку, а заодно рванет мой палец, застывший на спусковом крючке. Но он этого не сделал.

– Мы так беспокоились о тебе, Джонни, так беспокоились. Видишь ли, – Ральфи показал на мою голову, – то, что у тебя там, – это собственность якудза. Одного дурака угораздило их обокрасть. Мертвого дурака.

Льюис заржал.

Вот тут до меня наконец дошло, но оттого, что я все понял, стало совсем паршиво. Мою голову словно обложили мешками с мокрым песком. Убивать было не в стиле Ральфи. Даже Льюис был не в его стиле. Получалось, он встрял на свою голову между Сыновьями Неоновой Хризантемы и чем-то, принадлежавшим им, или, скорее, чем-то, что было у них, но раньше принадлежало кому-то еще. Ральфи, конечно, мог задействовать кодовую фразу и ввести меня в состояние