Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

народ накормили досыта, то есть именно в том, к чему стремился тов. Живков. И вовсе не потому, что сытый народ — плохо, а по той простой причине, что у всякой монеты есть не только аверс, но и реверс, и если будущее стабильно, стало быть, хочется порезвиться.

В стране, совсем еще недавно бедной до нищеты, а теперь вполне благополучной, происходила смена поколений. Люди, сознательно, многим жертвуя, «делавшие» социалистическую революцию в «низах» и воочию увидевшие плоды трудов своих, отходили от активной деятельности, вполне удовлетворенные тем, что холодильник есть и набит до отказа, пенсия достойная, дом не хуже других и почетные грамоты на стене. И самое главное, дети, образованные и культурные, твердо стоят на ногах, уже не роясь в земле, но при образовании — в адвокатах, врачах, инженерах, чего у отцов быть не могло и за что отцы, пусть не для себя уже, но для них, боролись.

А вот самим детям, пусть не всем, но в немалом числе, хотелось большего. Они, конечно, знали по рассказам, как было раньше, но реально для них это «раньше» было мифом Древней Греции. Всякие мелочи вроде отсутствия безработицы, наличия бесплатной (и очень неплохой) медицины, образования, вполне достойной зарплаты и свободы развлечься они воспринимали как должное и, в полной уверенности, что это навсегда, желали чего-то еще.

Понимание, что эти гарантии тоже дорогого стоят, пришло к ним позже, когда они, уже повзрослев, осознали, что похоронили своими руками. Но это потом, а пока что гормоны бушевали, 40-летние казались безнадежно тусклым старичьем, и хотелось трепаться обо всем, влиять, контролировать, а также выбирать и быть избранными по праву собственного величайшего на свете ума, без скучной работы в низовых партийных ячейках, где хмурые старые дядьки отбирали пополнение управленцев.

И кроме того, в некоторых особо просветленных излишком достатка, образования и досуга умах, включая начальственные, копилась и обида. Явная зависимость успеха страны от «внешнего фактора», абсолютная ориентация лидеров на Москву, сопровождавшаяся глуповато-аляповатой агитацией на тему «Альтернативы нет!», порождали ощущение некоей вторичности.

Типа, мы сами с усами, умные, великие, естественная часть «свободного цивилизованного мира», а нас держат на поводке, — а вот если бы не держали, мы, влившись в «свободный цивилизованный мир», ух как сразу же показали бы всем, на что способны без братской помощи. В общем, вечные, вполне понятные амбиции маленьких, но гордых в приятно стабильные времена, когда никто не угрожает, а «старший брат» прикрывает от всех проблем, да плюс ко всему еще и не жмот.

ФРОНТ БЕЗ ЛИНИИ ФРОНТА

В общем-то, таких желателей странного было не так уж много, так что, хотя предпосылки для раскрутки недовольства и сложились, они были вялые, тусклые, ни на что не годные без толчка извне, причем не с Запада. Иммунитет к «зюйду» обществу в целом привили. Зато к «норд-осту» иммунитета не было, а некто Горбачев болгарского лидера ненавидел, считая врагом своих «великих замыслов». Зато — подчеркнуто выражал симпатии «молодым и прогрессивным»: тов. Луканову, тов. Младенову, тов. Лилову и прочим, начав оказывать им знаки внимания сразу по приходе к власти.

Правда, «молодые и прогрессивные», будучи, помимо прочего, очень осторожны, слышать и понимать намеки боялись, опасаясь остаться крайними и требуя твердых гарантий, и Тато — старый, хитрый, очень опытный, зная, с кем имеет дело, не особо волновался. Он вообще знал почти всё, держал руку на пульсе общества, многое видел, а еще больше чувствовал, понимал — и принимал меры, благо исполнять было кому.

«Турецкую» проблему, как мы уже знаем, с помощью агента Фатимы — Ахмеда Догана — удалось купировать. Теперь главной задачей стало перешибить давление Москвы, пытавшейся использовать свое влияние на братские партии, чтобы набрать за их счет побольше козырей в торговле с Западом. И тов. Живков, старик, но далеко не маразматик, пошел ва-банк, в 1987 году огласив «июльскую концепцию» и дав старт «перестройке с болгарской спецификой», куда радикальнее горбачевской.

Это было предельно смело. О лозунге «От управления в интересах народа к самоуправлению народа!» в Кремле еще даже не заикались, а предложение «дать полную свободу мелкому и среднему частному предпринимательству, не затрагивающему самые важные для государства отрасли» и вовсе шло вразрез с указаниями Москвы. Как вспоминал тов. Живков, Горбачев «строго указал: без разрешения — никаких игр с рыночными понятиями, пример должен подать СССР!».

А Тато ослушался. Добавил к набору нудных мантр типа «ускорения, гласности и социализма с человеческим лицом» реально важное. Но — с оговоркой о «недопустимости использовать демократизацию для создания негативистских настроений по отношению к отдельным ценностям, идеалам и социальным завоеваниям социализма». И общество идею приняло.

Развивая наступление, Григор Шопов подключил к делу агента «Бончева» — вольнодумного зоолога Петра Верона, и тот увлек взбаламученные массы идеей спасения города Русе, страдавшего от румынских химических заводов. Уже в феврале 1988-го прошла первая — разумеется, категорически несанкционированная — демонстрация, после чего (ведь власти же против!) тысячи людей увлеклись экологией, а через год возникло и ни от кого не зависимое объединение «Экогласность», резко критиковавшее власти за всё, кроме политики.

И увидел генерал Шопов, что это хорошо. И подтвердил Тато, что да, так держать. И возник «Независимый профсоюз "Подкрепа"» во главе с вольнодумным врачом Константином Тренчевым (агент «Павлов»), призвавший всех, кого не волнует экология, бороться с бездушным бюрократизмом официальных тред-юнионов, не отвлекаясь на всяческую политическую болтовню.

А потом еще и еще — и так далее, вплоть до «Клуба поддержки гласности и перестройки» под руководством самого главного «разрешенного диссидента» страны философа Желю Желева, вроде бы не агента, но мужика явно не совсем от мира сего, в связи с чем 8 октября 1988 года, всего неделю спустя после учреждения Клуба, Димитр Стоянов уведомил тов. Живкова о том, что вокруг паренька начали виться странные иностранцы, а он, «очень склонный слушать похвалы своему таланту», чересчур к ним прислушивается, в связи с чем работу с пареньком следует усилить.

Далее началось, а летом и осенью раскрутилось по полной программе что-то, в тот момент сложно понимаемое. «Невидимая рука дергала за ниточки, — пишет Атанас Коев, — гарантируя осторожным людям возможность показать себя, но при условии, что выступления будут резкими, с политическим оттенком, но тогда никто не мог и представить себе, насколько цинично всё было на самом деле».

Действительно, было время — и мое поколение его слишком хорошо помнит,м— когда само слово «демократия» звучало волшебным заклинанием. В плохое просто не верилось, а если что-то