Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

Но «турки» пожелали сразу, и после нескольких эксцессов в селах, со стрельбой и парой десятков трупов, София махнула рукой: хотите — давайте, возражений нет. Берите дешевый билет на экскурсионный автобус (реклама «Три дня в Стамбуле» висела везде) — и вперед. Так началась «Большая экскурсия». К июлю волна превратилась в цунами (в общем — 334 тысячи туристов), и в августе перепуганная Анкара абсолютно недемократически закрыла границу.

Визг возник знатный. Болгарам, надо сказать, происходящее пришлось по нраву, тем паче что «туристы», отбывая, распродавали имущество, не очень торгуясь (ибо там, куда ехали, знамо дело, молочные реки). Вот только скорее, чем хотелось бы, стало ясно, что Турция с ее капитализмом далеко не рай и «возвращению братьев» там совсем не рады, после чего почти половина «туристов» решила вернуться назад, под иго «прогнившего живковизма», где пенсии, страховки и т.д.

Начался отлив. Поскольку паспорта, уезжая посмотреть Стамбул, никто не сдавал, «возвращенцев» впускали, но имущество никто, естественно, обратно не отдавал, а вырученные деньги куда-то делись, и жить было плохо, в связи с чем начались очередные демонстрации протеста. Анкара резко осуждала «очередное преступление против мусульман», отношения между Болгарией и Турцией обострились донельзя, но если Анкару поддерживали Штаты, то в Москве уже плотно сидел некто Горбачев.

Ахмед Доган

ОТЕЦ И ДЕТИ

Насколько я понимаю, на закате своей долгой политической жизни Тато, вездесущий и всемогущий, был трагически одинок. Жена, которую он очень любил и как женщину, и как надежного соратника, ушла рано. Дочь Людмила, которую он любил безумно и, кажется, даже в какой-то момент подумывал о ней как о продолжательнице его дела, надежд не оправдала. Не в том смысле, что была «Галей Брежневой», отнюдь — и таланта, и силы воли там хватало. Но наряду с этим были и тараканы в голове: чудом выжив после тяжелейшей катастрофы с серьезными травмами головы, Людмила Тодоровна ударилась в мистику.

Баба Ванга как «наше всё», йоги, индийская философия всех цветов и размеров, а под конец и увлечение рериховской «Этикой Красоты», по ее мнению идеальной идеологией для Болгарии, — и всё это на государственном уровне, с практически неисчерпаемыми фондами... В довершение всего дочь генсека еще и окружила себя милыми интеллектуалами вроде некоего Александра Лилова, теоретика «гуманного социализма», то есть, по сути, «еврокоммунизма», чего Тато на дух не переносил, считая «глупой фальшивкой».

Естественно, такая экзотика — хотя Людмила была человеком открытым и приятным — напрягала многих, и в Софии, и в Москве. На всяких уровнях. И когда дамы (в неполные 40 лет) не стало, а ее кружок разогнали (скажем, Лилова выгнали работать на благо общества в Лондон), в Болгарии всерьез говорили о ликвидации, хотя, учитывая состояние ее здоровья, реально нет сомнений, что причиной смерти стал очередной инсульт.

Тодор Живков с дочерью Людмилой

Смерть дочери стала для Тато тяжким ударом. Запредельно тяжким. Сложно сказать, как и устоял. Остался, правда, сын Владимир (названный, естественно, в честь тов. Ленина), но он был обыкновенным, никаким. Просто хорошим сыном. А «ближний круг»...

«Чавдарцы»? Да, это была, безусловно, своя, еще в партизанские времена сколоченная «обойма», спаянная и преданная. Но всем им — и Добри Джурову, министру обороны, и другим — можно было только доверять, но не верить. Они стояли за тов. Живкова горой, однако лишь потому, что без тов. Живкова, сами по себе, ничего не значили и хорошо это сознавали. А так у каждого были свои амбиции и свои «крыши» в Москве, в организациях с самыми разными аббревиатурами, — и поскольку тов. Брежнев, с которым у тов. Живкова было идеальное взаимопонимание, угасал, а потом умер, а тов. Андропов друзьям предпочитал пуделей, присматривать за старыми соратниками следовало внимательнее, чем за «диссидой», потому что «диссиды» реально не было, а они реально были. И порой их приходилось осаживать, как, скажем, премьера Станко Тодорова, заигравшегося настолько, что пришлось его понизить аж до спикера парламента.

Мирчо Спасов? Да, предан до мозга костей, но с топором не советуются — топором рубят, тем паче что в 1982-м вечно бухой топор, окончательно проржавев, отошел от дел. Григор Шопов? Да, гений разведки и контрразведки, но не политик. И тоже немолод. Был еще рядом идеолог Милко Балев, «наш Суслов», до абсурда честный (вплоть до того, что отдыхал не в партийных резиденциях, а в родном селе), но именно неумение прощать простые человеческие слабости мешало ему по-настоящему понимать тов. Живкова с его веселым, без малейшего начетничества цинизмом. Плюс, опять же, стар.

Молодежь? Была и молодежь, как без нее. Например, Петр Младенов, сын геройски павшего партизана, выпускник МГИМО, стелившийся под Тато таким ковриком, что целых 18 лет удержался в кресле главы МИД. Или Андрей Луканов, еще один выпускник МГИМО, «внешнеэкономический» вице-премьер, «профессиональный коммунист-коминтерновец» в третьем поколении, а заодно гражданин СССР и агент КГБ с позывным «Буратино» (ибо папу звали Карло). Эту уже вполне взрослую «юную поросль» тов. Живков ценил невысоко («медуза», «барчук» и т.д., да еще и «воришки»), позже, уже не у власти, с привычным своим юморком сетуя, что с удовольствием поставил бы вместо них, допустим, кого-то вроде своего нынешнего телохранителя Бойко Борисова, который всем хорош — и умный парень, и храбрый, и честный, и никогда не предаст, а обучится по ходу, — но ведь простягу товарищи тут же съели бы, либо скурвили.

Так что, обдумывая и отсеивая, генсек в итоге выделил из имеющихся премьера Георгия Атанасова, бывшего хоть и в летах, но понимавшего суть «живковизма» («Народ должен быть сыт и тих, чиновник не должен зарываться, опора только на Москву»), и готовил его в лидеры партии. Да еще без лести преданного силовика Димитра Стоянова, в конце 1988-го переведенного из МВД в ЦК для обкатки на пост главы Госсовета. Это не афишировалось, но в узком кругу и не особо скрывалось. Под старость Тато, при том что власть была смыслом его жизни, всё более хворая, за нее как таковую уже не цеплялся. Напротив, трезво оценивая свои силы, сам поговаривал о том, что пора бы уйти, воспитывать внучку Женю, которую после смерти Людмилы удочерил. Не совсем, конечно, уйти, оставшись неким «моральным лидером» и «верховным советником», как Ли Куан Ю на закате лет, но официально всё же сдав штурвал.

Но главная проблема была не в старости. Главная проблема, как ни странно, была в том, что