Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин

ни Февральская революция не были подготовлены тайным масонским центром»[1905]. Революция скорее смешала масонам карты, нежели стала воплощением их планов в жизнь.

Наконец, ещё один крупный знаток данной проблематики С. П. Карпачев и вовсе ставит под сомнение правомочность наименования «Великого Востока народов России» масонской организацией после разрыва с орденом «Великий Восток Франции» в 1911 году. «Нарушение масонских правил, прекращение связи с Великим Востоком и другими Орденами, безусловно, означает, что “политическое” масонство собственно масонством не являлось. Не зря французские масонские Ордена… отказывались признавать своими братьями деятелей организации Некрасова-Керенского, — отмечает он. — Не получило это масонство развития и в, казалось бы, наиболее благоприятных для себя условиях, после Февральской революции. Во всяком случае, сегодня нет документов, свидетельствующих о деятельности лож в период с февраля по октябрь 1917 г.»[1906].

№ 43

Об «английском следе» в истории Февральской революции

1917 года

Данный вопрос косвенно связан с масонством и тоже является сегодня востребованным в публицистике и СМИ. Департамент полиции был, безусловно осведомлён о родственных связях «вольных каменщиков» в России с французскими братствами. Однако правая печать, на десятилетия вперед подогревшая ажиотах вокруг масонов, указывала на ещё один рассадник тлетворной идеологии — «Туманный Альбион». Супруга видного деятеля «Союза Русского народа» Г. В. Бутми писала накануне Первой мировой войны: «Масонство содействовало могуществу Англии, а Англия поддерживала масонство и способствовала его распространению в других странах на погибель этих последних и во имя своих интересов и корыстных целей»[1907]. Гибели самодержавия в России масоны если и желали, то в наиболее ответственный момент не поспособствовали этому. А что же эмиссары британской короны? В одну из газет, выпускавшихся в Архангельске, в первые дни после Февральской революции просочилось любопытное свидетельство участника митинга: «После депутатов говорили два представителя союзной нам державы Англии, один из них ярко выразил, то, что англичане в данный момент рады более чем сами граждане России свершившемуся чуду»[1908].

Были ли те англичане вправду столь рады падению самодержавия в России? Скорее всего, да, были. Процитированная заметка в местной газете вряд ли может служить сколь-либо веской уликой в таком сложном вопросе, хотя для конспирологов это, конечно, находка. «Английский след» в Февральской (и не только) революции сегодня является весьма востребованным сюжетом у публицистов, уже заметно тесня даже «германский след» в Октябрьской, о котором пойдёт речь далее. Посвящать его анализу отдельную главу — пожалуй, перебор, но и совершенно игнорировать в контексте истории февральских событий 1917 года вряд ли будет верно. Мнимые простые объяснения сложных явлений в популярных без налёта научности текстах или документальных фильмах не должны заслонять фактов от любителей истории.

Конечно, преувеличивать дружелюбие британского льва по отношению к двуглавому орлу в исторической ретроспективе не следует. Например, ещё в пору царствования Александра III видный русский консерватор М. Н. Катков писал императору: «Что касается до Турции и вообще до Балканского полуострова… опасным противником во всех наших видах может быть Англия». Ему вторил дипломат В. Н. Ламздорф, записавший 24 апреля (6 мая) 1891 года: «Германия всегда может найти против нас поддержку со стороны Англии, которая повсеместно является нашим противником»[1909]. И М. Н. Муравьев тоже был категоричен: «Кто заодно с Англией, тот неминуемо против нас; кто с нами, тот враждебен Англии»[1910]. Однако реалии «Большой игры» — это реалии «Большой игры», и переносить их как есть на период Первой мировой войны столь же нелогично, как, например, пытаться опровергать существование антигитлеровской коалиции в годы Второй мировой фактом обсуждения комитетом начальников штабов Великобритании вопроса «о положительных и отрицательных сторонах объявления Англией войны России» на исходе октября 1939 года[1911]. Данные факты одинаково не следует ни забывать, ни безосновательно экстраполировать на целые десятилетия.

Возвращаясь в начало 1917 года, напомню, что незадолго до переворота в Петрограде состоялась межсоюзная конференция. Для участия в ней в российскую столицу прибыла и весьма представительная британская делегация во главе с военным министром Альфредом Милнером. Если бы встреча состоялась в прошлом году, как это и планировалось изначально, на месте Милнера и в правительстве, и в Петрограде был бы фельдмаршал Горацио Китченер, но по пути в Россию 5 июня он погиб. Корабль, на котором следовали военный министр и ряд высокопоставленных британских офицеров, наткнулся на немецкую мину и вследствие подрыва пошёл ко дну. С учётом секретности миссии случившееся ожидаемо подняло вал слухов о намеренном устранении Китченера противником. В России они напрямую связывались с происками «тёмных сил», включая Распутина и императрицу. Последняя действительно писала царственному супругу: «По мнению нашего Друга для нас хорошо, что Китченер погиб, так как позже он мог бы причинить вред России… Нет беды в том, что вместе с ним погибли его бумаги. Видишь ли, Его всегда страшит Англия, какой она будет по окончании войны, когда начнутся мирные переговоры»[1912].

Конференция всё же состоялась, однако незадолго до её открытия британский посол Джордж Бьюкенен рассердил императора. Рассуждения о внутриполитической атмосфере в России, казавшейся дипломату и его руководству в Лондоне наэлектризованной и готовой вспыхнуть (в лучшем случае — огнями святого Эльма) встретили явное недовольство Николая II. Ответ последнего был сохранён для истории французским послом Палеологом: «Вы мне говорите, господин посол, что я должен заслужить доверие моего народа. Не следует ли скорее народу заслужить моё доверие?»[1913].

Положение дел в России и позиция царя на сей счет удручили и Милнера. Не то, чтобы он пребывал в полном неведении: ещё до отбытия в Петроград его и других делегатов знакомили со сводками из союзной державы, в том числе настроениями оппозиционной верхушки. Бьюкенен привечал у себя Гучкова, Милюкова, Родзянко. Сам Милнер встречался со Львовым, будущим главой Временного правительства. Всюду звучали прогнозы о том, что если у страны не появится нового правительства — переворот неизбежен. О вероятности такого развития событий глава британской делегации сообщил по возвращению в Лондон. Однако, и это очень важно уточнить, — Милнер пояснял: «В разговорах о революции в России очень уж много преувеличений»[1914]. Если же таковая произойдёт, то уже после войны.

Не секрет, что Ллойд Джордж впоследствии был крайне раздосадован этим выводом военного министра и его проявленной тем недальновидностью. После получения известий о победе революции в России же британский премьер проронил характерную фразу: «Отныне они для нас бесполезны в этой войне»[1915]. Да, представители почти всего политического спектра в «Туманном Альбионе» восприняли Февральскую революцию в