Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В таком случае прошу вас, мессир, доказать, что это всего лишь пустая болтовня. Для этого есть весьма простой способ. Прикажите отпустить моего слугу, и пусть приведут наших мулов. Я готова принести вам все необходимые извинения… но сегодня же вечером я покину ваш замок с моими людьми.
– Нет!
Это прозвучало как удар хлыста в напряженной тишине, воцарившейся после слов Катрин. Она слышала учащенное дыхание женщин и краем глаза увидела, что они переводят тревожный взгляд с нее на старого сеньора. Горло у нее сжалось. Удар был хоть и ожидаемым, но тяжелым. Она с трудом сглотнула слюну, но лицо ее оставалось спокойным. Ей даже удалось презрительно улыбнуться.
– Вот как вы заговорили, мессир! Странные у вас понятия о гостеприимстве! Значит, я пленница!
Слегка прихрамывая, Жан де Краон подошел к молодой женщине, которая, гордо выпрямившись в своем черном платье, по-прежнему стояла у двери. Он обратился к ней чрезвычайно ласково, и в голосе зазвучали просительные нотки:
– Раз уж мы завели этот разговор, попытайтесь понять меня, госпожа Катрин, и пусть между нами не останется никаких недомолвок. Этот замок принадлежит моему внуку. Он здесь хозяин, и для всех, кто живет в этих стенах… для всех, даже для меня, его воля – закон. Я получил относительно вас самые точные распоряжения: ни под каким предлогом вы не должны покинуть Шантосе до возвращения Жиля. Не спрашивайте меня почему, мне это неизвестно! Я знаю только, что Жиль должен найти вас здесь, когда вернется с войны, и я не могу ослушаться его приказа. Однако вам не следует беспокоиться, ожидание будет недолгим. Слишком яростные бои идут сейчас к северу от Парижа, и до зимы обязательно будет заключено перемирие. Англичанам нужна передышка даже больше, чем нам, поэтому Жиль возвратится в скором времени. А кроме того, разве вы забыли, что он привезет с собой человека, дорогого вашему сердцу?
Волна крови прихлынула к щекам Катрин. На какое-то время, захваченная гневом, она забыла об Арно и сейчас горько упрекала себя в этом. Вспомнив о любимом, она невольно смягчилась. Жан де Краон говорил правду. Арно должен был приехать сюда вместе с Жилем де Рецем, и сердце ее трепетало от радости при одной мысли, что очень скоро она увидит его, услышит звук его голоса. Если же она покинет Шантосе, их встреча отодвинется надолго, и кто знает, когда Арно сумеет нагнать ее.
Она не замечала, что Жан де Краон, внимательно наблюдая за ней, читает все мысли на ее лице. Когда она вновь взглянула на него, он, склонившись в учтивом поклоне, уже протягивал ей руку, сжатую в кулак.
– Будьте же благоразумны. Прошу к столу.
Но она не желала сдаваться.
– Хорошо, – произнесла она с усилием, – я остаюсь. Однако прикажите выпустить Готье.
Краон ответил все с той же любезностью, которая делала отказ еще более категоричным:
– Я не могу, госпожа Катрин! Законы этого замка суровы и выполняются неукоснительно. Тот, кто ударит солдата гарнизона, должен предстать перед судом… справедливым судом, будьте покойны! Когда Жиль здесь, он каждую неделю вершит суд сеньора, и только он один может принять решение, если затронута честь его людей. Все, что я могу вам обещать, это пристойные условия заключения. Вашего Готье не будут трогать, поместят в хороший каземат и будут удовлетворительно кормить. Ему тоже не придется долго ждать.
Большего требовать было нельзя. Катрин это поняла. Партия была проиграна, и пока следовало смириться. Однако в душе ее клокотало негодование, и она, грациозно подобрав длинную бархатную юбку, направилась к накрытому столу, словно бы не замечая протянутой руки. Жан де Краон медленно опустил руку.
Появились слуги с тазами, наполненными водой, и льняными белыми салфетками. Хозяева и гостья, молча усевшись по одну сторону длинного стола, совершили традиционное омовение рук. Затем капеллан, который пришел к ужину, прочел короткую благодарственную молитву, после чего были поданы первые блюда. Анна де Краон ела с жадностью, очевидно, и в самом деле зверски проголодавшись. Однако время от времени она отрывалась от еды и посматривала на Катрин с интересом, не лишенным симпатии. Ей явно нравились решительные натуры. Сама же молодая женщина едва притрагивалась к блюдам, которые ставились перед ней. Гордо выпрямившись и глядя вдаль невидящими глазами, она рассеянно вертела в руках хлебный мякиш. Она думала об Арно. Только воспоминание об Арно могло помочь ей побороть тревогу, от которой помимо воли сжималось сердце. Арно, сильный, бесстрашный Арно, первый клинок Франции вместе с коннетаблем Ришмоном… Арно с его невыносимым характером, неукротимой гордостью, оглушительным смехом… Арно с его нежными руками, горячими поцелуями, пылкими словами, от которых огнем вскипала кровь. Арно спасет и защитит ее, и никакие, даже самые мощные стены не будут ему помехой. Кто посмеет встать на пути у Монсальви?
Между тем Анна де Краон уже потягивалась и, не таясь, зевала.
– Ну, мне пора идти спать. На заре я отправлюсь травить кабана. Бартелеми поднял его на том берегу Коны.
Старая дама окунула пальцы в подставленный пажом золотой таз, вытерла руки салфеткой и, не обращая больше внимания на гостью, направилась к выходу, опираясь на руку мужа. За ними последовала их внучка, последней шла Катрин. Когда молодые женщины оказались достаточно далеко от ярко освещенного стола, Катрин почувствовала легкое прикосновение, и в руку ее скользнула маленькая, много раз свернутая записка. Сердце ее бешено забилось, в глазах засверкала радость, и она судорожно сжала бумажный комочек. На пороге хозяева и гостья обменялись церемонными поклонами, пожелав друг другу доброй ночи. Затем каждый из сотрапезников удалился к себе в сопровождении факельщика. Так завершился этот странный ужин.
Едва за Катрин закрылась дверь, как она устремилась к канделябру, в который уже были вставлены новые свечи, развернула записку и поднесла поближе к свету. Записка была короткой, без подписи, но Катрин и без того знала, кто ее писал.
«Приходите завтра в часовню в час терции.[15] Вам грозит опасность. Записку сожгите».
Катрин вздрогнула. Холодный пот струйкой потек по спине. У нее возникло острое ощущение непонятной, но страшной угрозы. Все вокруг показалось ей враждебным. Слабо вскрикнув, она уставилась испуганным взглядом на стену, увешанную коврами и гобеленами: в неверном свете свечей вытканные на них люди словно бы ожили; воины занесли свои мечи над женщинами, которые пытались укрыть детей и тянули к убийцам умоляющие руки. У одной из них уже было перерезано горло, и кровь
