Путешественница - Диана Гэблдон

– И ты знаешь, что за книжки и картинки ходят из рук в руки среди мужчин в Париже. Должна сказать, это то же самое, что африканские идолы.

Она сделала еще один основательный глоток и помахала рукой.

– Ну, может, с той разницей, что у негров хватает благоразумия им поклоняться.

– Видимо, сказывается их чувствительность. – невозмутимо отозвался Джейми.

Он сидел, откинувшись в кресле и лениво втянув ноги, но от меня не укрылось, как напряглись сжимавшие чашку пальцы.

– А с этими любителями рассматривать пикантные картинки, в Париже, вы имели дело уже как миссис Абернэти?

Может быть, она и находилась в легком подпитии, но головы не теряла. Услышав вопрос, она бросила на Джейми острый взгляд и, криво улыбнувшись, ответила:

– О, имени миссис Абернэти еще только предстояло мне послужить. Там, в Париже, я жила под другим именем – мадам Мелисанда Робишо. Как оно тебе? Может быть, чуточку претенциозно, но мне его дал твой дядюшка Дугал, и я оставила его – из сентиментальных соображений.

Моя свободная рука, благо находилась не на виду, в складках юбки, сжалась в кулак. Мне доводилось слышать о мадам Мелисанде, когда мы жили в Париже: не принадлежа к высшему обществу, она имела славу ясновидящей, придворные дамы поверяли ей свои тайны и советовались по таким важным вопросам, как любовные интриги, вложение денег и беременности.

– Воображаю, какие интересные истории ты рассказывала дамам, – холодно обронила я.

На сей раз в ее смехе прозвучало непритворное удивление.

– Да, спору нет, мне было бы что рассказать. Но я редко это делала. Люди, знаешь ли, невысоко ценят правду. А ведь случается… Тебе, например, известно, что мать Жана Поля Марата собиралась назвать свое чадо Рудольфом? Но я ее отговорила, сказала, что над именем Рудольф тяготеет дурное знамение. Потом долго гадала: вырасти он Рудольфом, все равно стал бы революционером или вместо этого посвятил бы себя поэзии? А тебе случалось задумываться о том, что имя может влиять на судьбу?

Ее глаза, две зеленые стекляшки, вперились в Джейми.

– Да, и часто, – ответил он, поставив чашку на стол. – Значит, это Дугал обеспечил вам возможность убраться из Крэйнсмуира?

Джейли кинула, подавив легкую отрыжку.

– Ага. Он явился, чтобы забрать дитя. Один, поскольку боялся, как бы кто не узнал о его отцовстве. Но я-то не могла допустить, чтобы все шло, как идет, и, когда Дугал приблизился, схватила кортик и приставила к горлу ребенка.

При этом воспоминании ее полные губы изогнулись в довольной улыбке.

– Ну вот, а ему сказала, что прикончу дитя на месте, если он не поклянется жизнью брата и спасением собственной души, что обеспечит мне возможность благополучно скрыться.

– И он тебе поверил? – спросила я.

Мне сделалось не по себе при одной мысли о матери, подносящей нож к горлу собственного новорожденного сына, пусть даже притворно.

Ее взгляд качнулся обратно ко мне.

– О да, – мягко сказала она и улыбнулась еще шире. – Он знал меня, Дугал, хорошо знал.

Потея, несмотря на декабрьскую стужу, будучи не в состоянии оторвать взгляд от лица спящего сына, Дугал согласился.

– Когда он наклонился, чтобы взять ребенка, мне пришло в голову засадить кортик в глотку ему самому, – припомнила Джейли. – Но выбираться из всего этого одной было бы чертовски трудно, и я передумала.

Выражение лица Джейми не изменилось, он лишь поднял чашку с чаем и сделал большой глоток.

Дугал договорился с тюремщиком, Джоном Макри, организовал церковную церемонию и, благодаря умело и осторожно розданным взяткам, обеспечил то, что завернутое в плащ с капюшоном тело, которое на следующий день понесут, чтобы предать огню в смоляной бочке, будет принадлежать вовсе не Джейлис Дункан.

– Я думала, что они используют соломенное чучело: несколько камней в гроб, крышку забили гвоздями – и порядок! Но тремя днями раньше умерла бабушка Джоан. А настоящее тело лучше горит.

Она рассмеялась и осушила свою чашку.

– Немногим довелось увидеть собственные похороны, но еще меньшему числу людей посчастливилось присутствовать при собственной казни.

Пора была зимняя, землю под деревьями устилали опавшие листья, и то здесь то там, словно капли крови, поблескивали крупные красные ягоды.

День выдался облачный, дело шло к дождю со снегом или снегопаду, однако это не помешало собраться всему поселку: ведьму ведь не каждый день жгут, и никто не хотел пропустить выдающееся событие. Местный священник отец Бэйн умер три месяца назад от лихорадки, вызванной загноившимся порезом, но ради такого случая из соседнего селения пригласили другого. Он пришел по тропинке со стороны рощи, бормоча отходные молитвы. Перед ним несли кадило, а позади следовали тюремщик и двое помощников, тащивших на носилках завернутую в черное ношу.

– Полагаю, бабушка Джоан должна быть довольна, – ухмыльнулась Джейли, продемонстрировав белые зубы. – В нормальных условиях на ее похороны не пришло бы больше четырех-пяти человек, а тут притащился весь поселок. И это не говоря уже о ладане и особых молитвах.

Макри развязал тело и понес его, болтающееся, к уже приготовленной бочке со смолой.

– Суд даровал мне несказанную милость быть удавленной перед сожжением, – иронично пояснила Джейлис. – Таким образом, они заранее ожидали, что будут иметь дело с мертвым телом. Им же легче: раз меня уже задушили, возни меньше. Единственная сложность заключалась в том, что Джоан весила вполовину меньше меня. Но никто, по-моему, не обратил внимания на то, какой легкой оказалась ноша в руках Макри.

– Ты что, присутствовала при этом? – вырвалось у меня.

Она самодовольно кивнула.

– А как же? Разумеется, хорошенько закутавшись в плащ и надвинув капюшон, но там все были в таком виде из-за погоды. Не могла же я это пропустить.

Когда священник завершил молитву, ограждающую от злобных чар, Макри взял у своего помощника сосновый факел и выступил вперед.

«Господи, не лиши жену сию благодати Своей, но истреби зло, что обитало в теле ее», – сказал он и сунул факел в смолу.

– Все произошло быстрее, чем я могла себе представить, – проговорила Джейли с легким удивлением. – Огонь взметнулся с оглушительным шумом. Пахнуло жаром, толпа разразилась ликующими криками, хотя разглядеть что-либо было невозможно из-за языков пламени, влетавших так высоко, что они опаляли ветки рябины.

Но уже через минуту огонь стих настолько, что появилась возможность как следует разглядеть находившуюся внутри черную фигуру. Капюшон и волосы пламя пожрало в первый же миг, и лицо тоже обгорело до неузнаваемости. Еще несколько мгновений – и остатки плоти отпали, обнажив лицевые кости. Бочка сгорела полностью, выставив на обозрение содержимое.

– Там, где были глаза, остались лишь большие пустые провалы, – сказала она, и ее мшисто-зеленые очи повернулись ко мне, затуманенные воспоминанием. – Я думала, может быть, она смотрит на меня. Когда череп раскололся и все было кончено, народ начал расходиться, кроме тех немногих, кто остался, чтобы разобрать осколки костей на сувениры.

Джейли встала, нетвердым шагом переместилась к маленькому столику у окна, взяла с него серебряный колокольчик и громко, настойчиво позвонила.

– Да уж, – добавила она, – роды и то, наверное, легче.

– Итак, Дугал увез вас во Францию, – сказал Джейми; пальцы его правой руки слегка подрагивали. – А как получилось, что вы оказались здесь, в Вест-Индии?

– О, это произошло позже, – беззаботно ответила она. – После Куллодена.

Джейли с улыбкой повернулась ко мне.

– А вот что могло привести в это захолустье такую пару, как вы двое? Уж явно не желание разделить со мной компанию.

Я покосилась на Джейми и заметила, как напряглась его спина, когда он выпрямился на стуле. Лицо все же оставалось спокойным, и лишь во взгляде угадывалась озабоченность.

– Мы ищем одного моего молодого родича, – ответил Джейми. – Племянника, его зовут Айен Муррей. И у нас имелись основания полагать, что он мог по рабочему контракту попасть сюда.

Блеклые брови Джейли выгнулись дугой, образовав складки на лбу.

– Айен Муррей? – повторила она, изображая недоумение. – Нет, я вообще не держу у себя белых по этим кабальным контрактам. Единственный свободный человек в имении – это мой надсмотрщик, но и он из тех, кого они называют грифонами: в нем четверть негритянской крови.

В отличие от меня Джейлис Дункан была большой мастерицей по части лжи. По появившемуся на ее лице выражению легкой заинтересованности невозможно было понять, слышала ли она когда-либо прежде имя Айена Муррея. Но эта женщина притворялась, и я это знала.

Как знал и Джейми: на его лице промелькнул гнев, впрочем тут же подавленный.

– На самом деле? – любезно произнес он. – Скажите, а не боязно вам оставаться тут одной, среди рабов, так далеко от города?

– О нет. Ничуть.