Царьград. Гексалогия - Андрей Посняков

– Пойдемте, пойдемте, – купив у Виринеи кувшинчик вина, радостно приговаривал Алексей. – Знаете, как приятно встретить ученого человека, философа! Мы сейчас с вами, уважаемый Николай, много чего обсудим.

– Да, – согласно кивал сыскарь. – Много!

Придя в комнату, Лешка поставил кувшин на стол, с удовлетворением отмечая, что Мелезия, перед своим уходом, навела идеальный порядок. Ну – почти идеальный.

– Выпьем? – усаживаясь на колченогий табурет, предложил гость. – За праздник святого Матфея!

А разговор потом пошел вовсе не философский – Николай, иногда явно пережимая, дотошно выспрашивал Лешку о Созонтии. Мол, не видел ли, куда тот уходил, не разговаривал ли, не общался ли, случайно, за кружкой вина?

– Не, не общался, – отрицательно качал головой Алексей. – Я ж недавно только приехал.

– Да‑а‑а… – не скрывая своего разочарования, протянул Николай. – Видать, несладко приходится в чужом‑то городе? Без друзей, без знакомых…

– Смею тешить себя надеждой, что теперь у меня все же появился хороший знакомый и любезнейший друг! – Старший тавуллярий осклабился – он давно уже понял, к чему клонит навязывающийся в друзья гость – вербует в агенты, собака!

– И кто же этот ммм… друг?

– Вы, господин мой!

– А‑а‑а! – Николай довольно ухмыльнулся. – Ну да – я тебе друг. Ничего, что на «ты»?

– Ничего! Какие такие условности могут быть между друзьями?

– Конечно, никаких, знамо дело! Хочу тебя кое о чем попросить, друг мой!

– Проси, о чем хочешь! – еще шире улыбнулся Лешка и тут же поправился: – Ну, если в моих силах, конечно.

– В силах, в силах, – закивал Николай. – Как тебе здешние соседи?

Старший тавуллярий наморщил лоб:

– Сказать по правде – те еще людишки!

– Вот‑вот! – явно обрадовался гость. – И я о том же тебя хотел предупредить.

– Буду держаться от них подальше!

– Нет‑нет, ммм… – Николай тут же скривился. – Подальше не надо – не такие уж они и страшные лиходеи. Так, мелочь. Ты бы мне о них, Алексий, рассказывал иногда. Так, по‑дружески… С кем встречались, что делали, о чем говорили. Можешь с ними и выпить иногда. Только, все, что говорить будут – запоминай, после мне расскажешь!

– Все сделаю, как скажешь! Может, и у меня потом какие просьбы будут…

– Исполню, не сомневайся… Ну, за знакомство!

– За знакомство… А скажи, дружище Николай, кто тебя больше‑то интересует, не могу ж я со всеми пить – никаких денег не хватит!

Гость неожиданно расхохотался и хлопнул новоявленного знакомого по плечу:

– Ай, Алексий, понятливый же ты малый. А ято думал – простак!

– Я ж философ, друже!

– Да помню, помню… Вот что, ммм…

Немного помычав, сыскарь достал из висевшей на поясе сумы несколько серебряных монет – аспр – и широким жестом протянул их Лешке:

– На вот тебе, по‑дружески. Знаю, как одному‑то в чужой стороне приходится. Бери‑бери, не стесняйся… только вот это, ммм… расписочку мне напиши. Ты ведь грамотен?

– Обижаешь! Только вот пера и чернил у меня нет.

– Не беспокойся, я их с собой принес. Так, прихватил чисто случайно.

– Рояль в кустах… понимаю!

– О чем это ты, друже?

– Так, о своем, не обращай внимание, с нами, философами это бывает. Где расписаться‑то?

– А вон, тут, с краюшка.

Лешка подмахнул, якобы не читая… на самом‑то деле все четко разобрал – и обязательство сотрудничать, и сумму – двадцать аспр. Кстати, на самом‑то деле серебрях куда меньше было! Ну, да бог с ним, со всем этим.

– Так ты так и не сказал, дружище Николай, за кем больше всего наблюдать‑то?

– Ммм… Ну, будет возможность, за пареньком, соседом твоим, Епифан его кличут… О Созонтии его так, вроде бы невзначай, выспроси.

Ну, конечно, Епифан. Можно было догадаться. А ведь не дурак сыскарь – в нужном направлении копает. Правда, к Созонтию парень отношения не имеет… а вот к мелкой уличной преступности – самое прямое.

– И еще сильно интересует меня одна молодая особа, – негромко продолжал Николай. – Мелезией ее кличут.

– А, знаю – актриса.

– Будь с нею поосторожней, друг мой. Та еще девица, опасная, словно ехидна. Ну, – гость поднял кружку. – За праздник святого Матфея!

– За святого Матфея, – послушно повторил Алексей.

В небе за окном ярко сверкали…

Как со всеми по порядку ты беседовал учтиво,

И врагов, и равнодушных уловляя фразой льстивой…

Еврипид «Ифигения в Авлиде»

…звезды.

После ухода Николая, Лешка долго не мог уснуть. Лежал, уставив глаза в потолок, размышлял о прошедшем дне, дне евангелиста Матфея. Кто же все‑таки настропалил против него парней Косого Карпа? И кто это – Косой Карп? Мелкий бандит? Крупный? Нет, если б был крупный, Алексей бы знал.

И как ловко действовали лиходеи! Еле от них отделался. Кто ж его так не любит, кто заказал? Терентий? Наверное – больше пока просто некому, ну, не успел старший тавуллярий еще никому насолить. А вот Терентий, похоже, имел виды на Мелезию, хотел – ясно чего, и добивался своего грубой силой. Кстати, в артели плотников, похоже, Терентия не очень‑то любят, если судить по словам Прохора Богунца. А ведь он будет мешать, этот твердолобый дурачина Терентий – придется решать этот вопрос, и чем быстрее, тем лучше. А что, если натравить на него Николая?! Хорошая идея, черт побери! Кстати, очень даже может быть, что Терентий как‑то причастен к смерти старика Созонтия… Хотя, конечно – вилами по воде, улик ведь никаких. Улики, улики…

Каморку Созонтия, кстати, так никто пока и не занял, заканчивался торговый сезон – не было желающих. Впрочем, бабка Виринея вела свои дела вполне даже умело, а, значит, комнате оставалось пустовать очень недолго. Потому следовало поспешить! Прямо вот сейчас… Что там, в этой каморке? Николай наверняка ее уже осмотрел… Но, может быть, что‑то от Созонтия и осталось?

Стараясь не скрипеть половицами, Лешка осторожно вышел из комнаты и замер, прислушиваясь. Уже была примерно середина ночи, может быть, даже ближе к утру – часа три‑четыре. Тишина стояла гробовая, лишь где‑то снаружи иногда лаял пес.

Вот и комната Созонтия – маленькая каморка у самой лестницы. Старший тавуллярий осторожно подергал дверь – не заперто, тут, в доходном доме бабки Виринеи Паскудницы, похоже, вообще замков не имелось – совершенно излишняя роскошь!

Черт! Дверь неожиданно скрипнула и, зараза, так громко, что – как показалось Лешке – должна была разбудить весь этаж. Затаив дыхание, молодой человек застыл бездвижной статуей… Нет! Никто ниоткуда не вышел, даже из дверей не высунулся рассерженно – какой это, мол, гад, здесь шумит, спать мешает?

Проникнув, наконец, в жилище покойного, Алексей притворил за собой дверь и, подойдя к окну, открыл ставни. С улицы сразу хлынула волна промозглого холода, и призрачный лунный свет упал на пол мерцающим медным прямоугольником. Глаза старшего тавуллярия уже давно привыкли к темноте, и сейчас он ориентировался довольно легко, да и места для осмотра оказалось так мало, что достаточно было бросить один пристальный взгляд.

Да уж, действительно – каморка: метра два на три, не более. Узкая – с тоненьким матрасом – койка, у стены – грубо сколоченный стол, ни скамьи, ни лавки, ни стульев вообще нет. Впрочем, много ли надо одинокому старику? Только кости бросить.

Лешка обшарил подоконник, заглянул под стол и под кровать. Ничего! Никаких вещей, которые можно было бы подбросить Терентию в качестве улики. Обидно! Зря, выходит, шел…

Чьи‑то шаркающиеся – крадущиеся даже! – шаги вдруг послышались в коридоре за самой дверью. Алексей замер, обернулся… Но броситься к двери не успел – та вдруг с неожиданной резкостью распахнулась, и яркий – точнее, показавшийся ярким – луч света озарил полутьму.

– Свечечку‑то повыше подними! – прищурившись, нагло попросил Лешка. – Не видно ведь ни черта.

– И что тебе нужно видеть? – прошамкала… бабка Виринея Паскудница.

Ну кому же еще‑то здесь и шататься?!

– Жаровню – что же еще‑то? Терентий, плотник, сказал – он видел такую у старика. А его ж, Созонтия‑то, все равно нет – вот, думаю, и воспользуюсь – замерз очень.

– Замерз? – старуха осклабилась. – Экий ты ушлый, как я погляжу! Жаровня, между прочим, отдельных денег стоит.

– Вот я и думаю – пошарюсь у старика, может, и забесплатно сыщу?!

– Бесплатным только сыр в мышеловке бывает! – назидательно прошамкала бабка. Потом, опустив бронзовый позеленевший подсвечник с горящей свечой, махнула рукой. – Идем. Дам тебе жаровню – имей в виду, их у меня не так много. Пока ты первый спросил, ну да зима ведь не за горами.

Вслед за хозяйкой дома старший тавуллярий спустился по лестнице вниз, в трапезную.

Велев подождать, Виринея Паскудница поставила подсвечник на стол и загремела ключами.