Графиня де Монсоро - Александр Дюма

Мы вынуждены сообщать нашим читателям все эти подробности, извлеченные нами из мемуаров того времени, ибо читатели не найдут их в архивах полиции.

И в самом деле, полиция того беспечного царствования даже и не подозревала, что затевается, хотя заговор, как это можно видеть, был крупным, а достойные горожане, совершавшие свой ночной обход в шлемах и с алебардами в руках, подозревали об этом не больше полиции, не ведали ни о каких опасностях, кроме тех, что проистекают от огня, воров, бешеных собак и буйствующих пьяниц.

Время от времени какой-нибудь дозор все же задерживался возле гостиницы “Путеводная звезда” на улице Арбр-Сек, но мэтр Ла Юрьер слыл добрым католиком, и ни у кого не вызывало сомнений, что громкий шум, доносящийся из его заведения, раздается лишь во имя вящей славы Божьей.

Вот в какой обстановке город Париж дожил наконец, день за днем, до утра того великого, отмененного впоследствии конституционным правительством торжества, которое называют праздником Святых даров.

В этот знаменательный день погода с утра выдалась великолепная, воздух был напоен ароматом цветов, устилавших улицы.

В этот день Шико, который уже в течение двух недель неизменно укладывался спать в опочивальне короля, разбудил Генриха очень рано. Никто еще не входил в королевские покои.

— Ах, Шико, Шико, — воскликнул Генрих, — будь ты неладен! Я еще не встречал человека, который бы все делал так не вовремя. Ты оторвал меня от самого приятного за всю мою жизнь сна.

— Что же тебе снилось, сын мой? — спросил Шико.

— Мне снилось, что мой дорогой Келюс проткнул Антрагэ насквозь и плавает в крови своего противника. Но вот и утро. Пойдем помолимся Господу, чтобы сон мой исполнился. Зови слуг, Шико, зови!

— А чего ты хочешь?

— Мою власяницу и розги.

— А может, ты предпочел бы хороший завтрак? — спросил Шико.

— Нехристь, — сказал Генрих. — Кто же это слушает мессу праздника Святых даров на полный желудок?

— Твоя правда.

— Зови, Шико, зови!

— Терпение, — сказал Шико, — сейчас всего лишь восемь часов, до вечера ты еще успеешь себя исхлестать. Сначала побеседуем. Хочешь побеседовать со своим другом? Ты не пожалеешь, Валуа, слово Шико.

— Что ж, побеседуем, — сказал Генрих, — но поторапливайся.

— Как мы разделим наш день, сын мой?

— На три части.

— В честь святой Троицы, прекрасно. Какие же это части?

— Во-первых, месса в Сен-Жермен-л’Осеруа.

— Хорошо.

— По возвращении в Лувр — легкий завтрак.

— Великолепно!

— Затем шествие кающихся по улицам с остановками в главных монастырях Парижа, начиная с доминиканского монастыря и кончая святой Женевьевой, где я обещал приору прожить в затворничестве до послезавтра в келье у некоего монаха, почти святого, который будет ночью читать молитвы за успех нашего оружия.

— Я его знаю.

— Этого святого?

— Прекрасно знаю.

— Тем лучше. Ты пойдешь со мной, Шико. Мы будем молиться вместе.

— Еще бы! Будь спокоен.

— Тогда одевайся, и пошли.

— Погоди!

— Что еще?

— Я хочу узнать у тебя некоторые подробности.

— А ты не мог бы спросить о них, пока меня будут одевать?

— Я предпочитаю сделать это, пока мы одни.

— Тогда спрашивай, да поскорей: время идет.

— Что будет делать твой двор?

— Он сопровождает меня.

— А твой брат?

— Он пойдет со мной.

— А твоя гвардия?

— Французская, во главе с Крийоном, будет ждать меня в Лувре, а швейцарцы — у ворот аббатства.

— Чудесно! — сказал Шико. — Теперь я все знаю.

— Значит, можно звать слуг?

— Зови.

Генрих позвонил в колокольчик.

— Церемония будет замечательной, — продолжал Шико.

— Я надеюсь, Бог воздаст мне за нее.

— Это мы увидим завтра. Но ответь мне, Генрих, пока еще никто не пришел, ты больше ничего не хочешь сказать мне?

— Нет, разве я упустил какую-нибудь подробность церемонии?

— Речь не об этом.

— А о чем же тогда?

— Ни о чем.

— Но ты меня спрашиваешь.

— Уже окончательно решено, что ты идешь в аббатство святой Женевьевы?

— Конечно.

— И проведешь там ночь?

— Я это обещал.

— Ну, раз тебе больше нечего сказать мне, сын мой, то я сам тебе скажу, что эта церемония меня не устраивает.

— То есть как?

— Не устраивает. И после того, как мы позавтракаем…

— После того, как мы позавтракаем?

— … я познакомлю тебя с другим планом, который придумал я.

— Хорошо, согласен.

— Даже если бы ты и не был согласен, это не имело бы никакого значения.

— Что ты хочешь сказать?

— Тс! В переднюю уже входит твоя челядь.

И в самом деле, лакеи раздвинули портьеры, и появились брадобрей, парфюмер и камердинер его величества. Они завладели королем и стали все вместе совершать над его августейшей особой обряд, описанный в начале этой книги.

Когда туалет его величества был на две трети завершен, объявили о приходе его высочества герцога Анжуйского.

Генрих обернулся к брату, приготовив для него свою самую любезную улыбку.

Герцога сопровождали господа де Монсоро, д’Эпернон и Орильи.

Д’Эпернон и Орильи остались позади.

При виде графа де Монсоро, все еще бледного и с выражением лица еще более устрашающим, чем обычно, Генрих не смог скрыть своего удивления.

Герцог заметил, что король удивлен, главный ловчий — тоже.

— Государь, — сказал герцог, — граф де Монсоро явился засвидетельствовать свое почтение вашему величеству.

— Спасибо, сударь, — сказал Генрих, — тронут вашим визитом, тем более что вы были тяжело ранены, не правда ли?

— Да, государь.

— На охоте, как я слышал?

— На охоте, государь.

— Но сейчас вы чувствуете себя лучше, не так ли?

— Я поправился.

— Государь, — сказал герцог Анжуйский, — не угодно ли вам, чтобы, после того как мы исповедуемся и причастимся, граф де Монсоро отправился подготовить нам хорошую охоту в лесах Компьени?

— Но, — возразил Генрих, — разве вы не знаете, что завтра…

Он хотел сказать: “…Четверо моих друзей дерутся с четырьмя вашими”, но вспомнил, что тайна должна быть сохранена, и остановился.

— Я ничего не знаю, государь, — ответил герцог Анжуйский, — и если ваше величество желает сообщить мне…

— Я хотел сказать, — продолжал Генрих, — что поскольку эту ночь мне предстоит провести в молитвах в аббатстве святой Женевьевы, то назавтра я, возможно, не буду готов. Но пусть господин граф все же отправляется: если охота не состоится завтра, то она состоится послезавтра.