Узники ненависти: когнитивная основа гнева, враждебности и насилия - Аарон Бек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правила и стандарты поведения задают структуру относительно гладкого и сбалансированного взаимодействия друг с другом. Давление социума заставляет нас выглядеть честными и справедливыми, разумными и «правильными» при общении с окружающими. Кто-то может вольно или невольно обидеть кого-то. Если в результате пострадала самооценка, то при оценке произошедшего делается опора на соответствующее правило. Решая, что виновник действовал произвольно, необоснованно или несправедливо, мы считаем его неправым или плохим и злимся. Люди с очень хрупкой самооценкой пытаются защитить себя частоколом из правил, обреченных на то, чтобы «нарушаться и приводить к дальнейшим расстройствам». Так как все мы разные с точки зрения чувствительности и «толстокожести», поведение, являющееся явным нарушением норм и приличий – то есть «правил» – для одного, может оказаться вполне приемлемым для другого.
Примеры взаимодействия Луизы с начальником, подчиненным и подругой подчеркивают важность понимания некоторых проблем современной жизни. Почему мы так расстраиваемся, сталкиваясь с критикой, даже если она очевидно справедлива и имеет целью нам помочь? Как отличить полезную внешнюю ответную реакцию (на наши поступки), которая направлена, например, на рост эффективности нашей работы, от унижающего и уничижительного критиканства?
Очень многие люди реагируют на конструктивную критику как на личное оскорбление. Конечно, легко увидеть, что даже конструктивная критика запросто может содержать элементы недооценки и пренебрежительного отношения, которые иногда отражают фрустрации, присутствующие у самого критикующего (родителя, учителя, начальника). Более того, даже когда указание на наши ошибки или критика объективны (например, когда обращается внимание на ошибку при ответе на вопрос на экзамене), это отрицательно влияет на самооценку («Да, я не так хорош, как думал», или «Она думает обо мне не слишком хорошо»). Когда наша самооценка страдает, мы склонны считать, что к нам отнеслись несправедливо, затем можем обозлиться, и это будет защитной (для самооценки) реакцией.
Проблема обостряется тем фактом, что мы запрограммированы комбинацией врожденных факторов и приобретенного жизненного опыта на то, чтобы неверно интерпретировать касающиеся нас замечания других людей как оскорбления или унижения. Мы пытаемся понять: «Она действительно хочет мне помочь или показывает, что умнее меня?» или: «Он намекает на то, что я тупой?» Погруженный в депрессию человек часто воспринимает несправедливую критику как нечто разумное и правильное, поскольку эта критика вполне соответствует его негативному отношению к самому себе, и поэтому внутренне оправдывается.
Двадцатидевятилетняя Кэрин, работавшая руководителем среднего звена в авиакомпании, дает нам еще один пример того, как чувство уязвимости может привести к саморазрушительному гневу. Хотя чувствительность Кэрин (к внешним воздействиям) могла быть более выраженной, чем у среднестатистического индивидуума, ее личные уязвимости отражают суть гнева, который мы, по большей части, можем наблюдать. Она сделала очень успешную карьеру, но была неудачлива в отношениях с людьми. Коллеги считали ее сдержанной и неприветливой, а мужчины, с которыми у нее бывали романтические отношения, – высокомерной. Так как она держала дистанцию с большинством людей, ее воспринимали полностью погруженной в себя; однако отстраненность давала неверное представление о ней – на самом деле она ощущала неуверенность в себе. Посылаемый потенциальным ухажерам сигнал – «не подходите слишком близко» – проистекал из ее страха быть отвергнутой и обиженной. Во взаимоотношениях с коллегами и подчиненными Кэрин чувствовала необходимость сохранять холодность, чтобы скрыть свою постоянную нервозность.
У Кэрин была череда любовных интрижек, которые всегда заканчивались шквалом гневных ответных (с ее стороны) обвинений. В этих отношениях она придерживалась дихотомических реакций по типу «или – или», следуя формуле: «Либо мой парень в любое время выказывает недвусмысленные знаки полной привязанности и принятия меня (такой, какая я есть), либо я ему безразлична, и он меня обманывает». Ее реакцией на то, что она считала недостаточной привязанностью со стороны мужчин, являлось чувство оскорбленности, а потом – озлобление. Данная формула была выведена из ее основного внутреннего убеждения о самой себе: так как я непривлекательна, то не могу полностью доверять никаким проявлениям привязанности ко мне со стороны других. Компенсацией этого убеждения для нее было правило: мой парень должен каждое мгновение демонстрировать, что он ко мне привязан.
Когда дело доходило до конфликта, она очень редко решалась обсудить суть проблемы – из страха, что подтвердится «ужасная правда»: партнер в самом деле не очень-то ее и любит (а поэтому она непривлекательна). Кэрин думала: «Он меня просто использует, вводит в заблуждение». Оправдывая так свой гнев, она могла ослаблять свое чувство отверженности. А затем просто уходила.
Осмысление того, что происходило с Кэрин ранее, проливает некоторый свет на ее реакции. В раннем детстве оба ее родителя были очень любвеобильны по отношению к ней. Когда ей исполнилось шесть лет, неожиданно умер отец, после чего мать замкнулась в себе и стала очень раздражительной. Практически единственное, что вспомнила Кэрин о матери того времени, – постоянные критические замечания в свой адрес. Позже, оглядываясь назад, Кэрин осознала, что ее мать, вероятно, впала в глубокую депрессию после смерти мужа, но тогда это полное критицизма поведение было необъяснимо, что породило у нее сильнейшее ощущение своего уязвимого положения.
Со временем она выстроила вокруг себя стену – фактически это было множество направленных на самозащиту и вовне поведенческих реакций. Ставя во главу угла принцип «не подвергать себя опасности быть отвергнутой», она в большинстве случаев общения с другими людьми надевала маску холодности и отстраненности. И, тем не менее, продолжала ощущать сильную потребность в демонстрациях привязанности к себе. А это привело к реальному конфликту: между ее огромной тягой к любви и сильнейшим страхом оказаться отвергнутой. На самом глубоком уровне у Кэрин сформировался образ самой себя как в принципе непривлекательной особы. Это представление проистекало из постоянной критики со стороны матери в детстве и – вероятно – было следствием потери отца, который, как она помнила, всегда относился к ней одобрительно.
На самом деле Кэрин привлекала многих ухажеров. Всякий раз, когда дело доходило до романтических отношений, сначала ей приходилось преодолевать нежелание связывать себя обязательствами. Ее постоянно преследовал страх оказаться отвергнутой. Когда интерес очередного кавалера начинал казаться колеблющимся, она немедленно обвиняла того в «манипулятивном поведении», стараясь уклониться от риска быть отвергнутой из-за своей непривлекательности.
Внутренние правила Кэрин, в конечном счете, были направлены на саморазрушение, а не на самозащиту, потому что они мешали ей достичь того, чего она действительно хотела – любви в отношениях. Еще одно последствие чрезмерной самозащиты заключалось в
