Ойме - Алёна Моденская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Привет, — произнёс трубный голос тёти Тамары.
— Ой, здравствуйте. — Лёка и не заметила, как дошла до дома. Хотела сразу идти к себе, но притормозила. — Тёть Тамар, а помните фотографию Русалины, которую вы мне показывали? Которая самая большая.
— Ну? — тётя Тамара восседала на скамейке в вязаном летнем пальто и кормила голубей семечками.
— Вот у Русалины там серьги такие шикарные…
— А, да, помню-помню. Действительно, серьги были как из сокровищницы — золотые, с висюльками да с каменьями. Она говорила, фамильные, от бабки ей, что ль, остались.
— То есть, это не советские? — вяло спросила Лёка.
— Ну! — усмехнулась тётя Тамара. — Тогда таких не делали. То есть, делали, конечно, да только носили их артистки или жёны да любовницы больших чинов.
— Как же она их в войну-то сохранила? — пробормотала Лёка.
— А так, — засмеялась тётя Тамара. — Она вообще была такая — палец в рот не клади! Руку откусит и не подавится.
— Что же с ней стряслось-то?
— Ничего хорошего, — помрачнела тётя Тамара. — Всё это враньё. Не было никакого цыгана.
— А что было?
— А я почём знаю? — Тётя Тамара бросила голубям горсть семечек, на которую они слетелись целой стаей.
Из подъезда вышел невысокий тощий парень, не поздоровался и прошёл к машине у огороженного люка.
— Вон, видала? — указала на него тётя Тамара. — Это хахаль этой, которая в колодец свалилась. Он ей квартиру-то купил.
— Состоятельный, — протянула Лёка с лёгкой завистью к красоткам, которым спонсоры покупали бриллианты, машины и квартиры.
— Ну так, — усмехнулась тётя Тамара. — Квартиру купил одной, а уже другую приволок. Та-то поломалась, вот он новую куклу нашёл. Про запас, наверное, держал.
Зависть улетучилась. Лучше уж зарабатывать самой и быть человеком, чем куклой, которая может сломаться и отправиться на свалку.
Лёка попрощалась с соседкой и пошла домой. До вечера ещё отдохнуть надо.
Но расслабиться не получилось, потому что неожиданно появилась мама с первой партией бабушкиных заготовок. Пришлось полтора часа заносить домой банки с солениями и варениями, а пустые укладывать в багажник.
Когда они уже начали прощаться, мимо продефилировала ухоженная худая блондинка в узком платье и туфлях на высоченной шпильке.
— Вот, — указала ей вслед мама. — Девушка в платье. Видишь, как хорошо смотрится? А ты всё в штанах, как пацан. Как будто у меня два сына.
Лёка проглотила шпильку о том, что к мужским вещам её приучили родители: папа, мечтавший о втором сыне, и мама, не хотевшая тратиться на одежду для девочки и попросту наряжавшая её в обноски старшего брата.
Положение спасла тётя Тамара, обреза́вшая чересчур разросшуюся жимолость в палисаднике.
— Эта девица — просто содержанка, да ещё и номер два. — Тётя Тамара грозно щёлкнула огромными садовыми ножницами.
— Не так уж это и плохо, — парировала мама. — О тебе заботятся и помогают материально, освобождают от работы, чтобы ты могла тратить время и деньги на себя. Это же прекрасно.
— Ещё как. Особенно когда предыдущая содержанка угодила в открытый люк и сейчас лежит в гипсе. А спонсор уже новую приволок. Вот так вот — фьюить! — и на свалку. — Тётя Тамара снова щёлкнула ножницами.
— Ма, мне надо на работу, — сказала Лёка, глядя на часы. Шёл седьмой час.
— На работу ей надо, — передразнила мама. — Одна ерунда на уме, даже родную мать гонишь!
— Да никуда я тебя не гоню, просто…
— Всё, я поехала! — Мама махнула рукой, села в машину и укатила.
Лёка поплелась домой. Оставила Груше побольше корма, взяла бусы и карты. Глянула в окно — на небе собирались тяжёлые тёмно-серые тучи. Прихватив зонт, Лёка побежала в кафе.
Повезло — когда она пришла, было без четверти семь. Клиентки ещё даже не появились. Мазычей и Марты тоже не было, поэтому Лёка решила пока перекусить круассанами с кухни. Хорошо, что хозяйка разрешала персоналу покупать выпечку по себестоимости.
— Вкусно? — покосилась на неё Наталья, листавшая какую-то потрёпанную книжку.
— Ефё как! — похвалила Лёка. — Наверное, даже во Франции таких не делают.
— А ты там была? — снисходительно спросила Тина, проходя мимо.
— Нет, но уверена, что такие круассаны только у нас. — Лёка взяла второй. Первый был с клубничным джемом, второй — с шоколадом. А тесто мягкое и воздушное, будто сделано из тоненьких шёлковых листиков. И такой аромат, что от одного вида и запаха слюна сама собой выделалась.
— Фто это у вас? — спросила Лёка, кивая на книжку в руках кондитерши.
— Рецепты. — Наталья показала обложку, но Лёка ничего не разобрала — все буквы стёрлись. — Марта сказала найти старые рецепты выпечки. Говорят, праздник какой-то намечается, вот она и велела меню придумать. Смотри-ка.
Наталья наклонилась, чтобы заглянуть за угол. Лёка тоже подалась вперёд. Дверь в кладовую была приоткрыта, так что стало видно Тину, разговаривающую по телефону. Она кокетливо улыбалась, пальчиком водя по стене. Потом запрокинула голову и захохотала. Ещё несколько слов, а потом, держа телефон у губ, послала кому-то поцелуи.
Лёка выпрямилась и нашла глазами Августа, который шинковал салаты.
— Вот-вот, — кивнула Наталья.
Так значит, уже не только Лёка заметила отвратительное поведение Тины. Видимо, в курсе уже все. Или почти все. Кроме Августа.
В кухню вошла Тина, обняла Августа со спины и стала что-то шептать ему на ухо. Наталья, глядя на эту сцену, беззвучно сплюнула и вернулась к своим рецептам.
А Лёке было обидно. Тина же его обманывает. А окружающие знают, но молчат. Потому что нечего лезть в чужую личную жизнь. Но ведь мерзость же.
— Ты уже здесь? — раздался над ухом голос Марты. Лёка вздрогнула, а Тина только обернулась, надменно улыбнулась и стала дальше виснуть на Августе. Марта равнодушно глянула на них и подтолкнула Лёку в плечо. — Пошли.
Мазычи уже ждали в кабинете хозяйки. Всё как обычно — Лариса что-то плетёт в углу, Квиле попивает кофе, сидя за столом, Яна улыбается в триста тридцать три зуба.
— Можно я в своём останусь? — спросила Лёка, отступив на шаг, когда к ней двинулась Яна.
— Можно, — согласилась ведьма. — Только давай я тебя накрашу. Хотя ты могла бы и сама догадаться.
— Не умею, — буркнула Лёка, подставляя лицо под её кисти и губочки.
— Очень зря. Женщина должна уметь пустить пыль в глаза.
Лёка вспомнила наглую
