Дело Уичерли - Росс Макдональд

— Вам лучше? — спросил Джерри, когда я кончил завтракать.

— Мне никогда не было так хорошо, — соврал я.

— Вкусно было?

— Очень. — Я положил на поднос доллар, потом еще один. — Скажи, кто, кроме тебя, носил миссис Уичерли еду из ресторана, когда она не вставала с постели?

— Сэм Тодд, обычно он днем дежурит. Сэм был потрясен, сколько ваша жена ела. Я, кстати, тоже. Где-то около полуночи она имела обыкновение заказывать себе здоровенный бифштекс, иногда два.

— И одна все съедала?

— Дочиста тарелку вылизывала. А жареной картошки даже по две порции брала.

— А в ее номере не могло быть человека, с которым бы она делилась?

— Говорю же, я лично ни разу никого не видал. Просто у лее аппетит был волчий, а может, она переболела, а после болезни сами знаете, как есть хочется.

— И все же мог кто-то еще жить у нее в номере?

— Мужчина, что ли?

— Или женщина.

— Пожалуй, — сказал он, подумав. — Когда она сидела запершись, то меня к себе никогда не пускала. Обычно я ставил поднос у дверей и уходил, а она сама его потом забирала. Бывало, я ее по пять-шесть дней не видал. Позвонит прямо из номера администратору и заказывает все, что ей нужно, по телефону.

Я взял с кровати пиджак и снова вынул из внутреннего кармана фотографию Фебы.

— Ты никогда не видел в ее комнате эту... мою дочь?

Старик поднес цветную фотографию к окну и долго ее разглядывал, покачивая головой.

— Нет, сэр, в отеле я ее не видал. Такую хорошенькую девушку я бы обязательно запомнил. Миссис Уичерли, мне кажется, когда-то очень была на нее похожа. Пока толстеть не начала. Правильно я говорю? — Он осекся и испуганно взглянул на меня. — Простите, я не хотел вас обидеть.

— Понимаю.

— Вы-то ее вчера нашли?

— Не будем об этом, ладно, Джерри?

— Просто интересно, кто это вас так обработал.

— Мне и самому интересно. Как ты думаешь, горничные уже начали уборку?

— Должны были.

Старик ушел немного обиженный тем, что я скрыл от него свое ночное приключение. А я оделся и спустился на третий этаж. В коридоре перед открытой дверью в комнату номер 323 стояла корзина с грязным бельем. За дверью гудел пылесос.

Смуглая горничная с волосами цвета свежего асфальта стояла ко мне спиной, и, когда я к ней обратился, она от неожиданности подпрыгнула.

— Да, сэр?

— В этом номере последние две недели жила моя жена. Вы здесь каждый день убираете?

— Каждый, если только постояльцы меня внутрь пускают. — Она выключила пылесос и угрюмо уставилась на меня, словно я ее в чем-то обвинял. — Что-то пропало?

— Нет, нет. Просто швейцар Джерри говорит, что на прошлой неделе жена несколько дней подряд никого к себе не впускала.

— Да, верно. — Горничная кивнула. — Я даже за нее беспокоилась.

— Почему?

— По-моему, ее околдовали, — совершенно серьезно ответила она. — У моей сестры Консуэло было то же самое, когда мы еще в Салинасе жили. Сестра приставила свою кровать к дверям и никого в спальню не пускала. Целыми днями сидела взаперти и ни с кем не разговаривала. Мне неделю пришлось на кухне спать. Слава богу, удалось найти curandero[5], и он снял с сестры колдовское наваждение.

— А кто-нибудь еще, кроме моей жены, в этом номере жил? — спросил я, с трудом дослушав эту увлекательную историю до конца.

— Из живых — никого, — ответила, перекрестившись, горничная.

— Как вас прикажете понимать?

Она не ответила — вероятно, испугалась моего резкого тона.

— Вы видели в комнате кого-то еще, вообще что-нибудь необычное? — спросил я помягче.

— Нет, видеть не видела.

— А слышали?

— Она плакала. Я слышала, как она плакала. Я хотела зайти утешить ее, но побоялась.

— А чужих голосов за дверью не слышали?

— Чужих — нет, только ее голос.

— Говорят, она заказывала в номер очень много еды, на двоих бы хватило.

— Да, я потом уносила грязные тарелки. Она их каждое утро в коридор выставляла.

— А зачем, как вы думаете, ей было столько еды?

— Их кормить, — прошептала горничная. Ее глаза под густыми черными бровями сверкнули, точно раскаленные угли. — Они ведь голодные, когда возвращаются обратно.

— О чем вы, миссис...

— Тонна, зовите меня просто Тонна. Вы, наверно, считаете меня дурой, но ведь я имела дело с душами умерших. Пока я их не накормила, они целых семь дней не давали Консуэло ни спать, ни есть, ни разговаривать. Curandero сказал, чтобы я их накормила, и Консуэло опять стала моей сестрой.

Все это говорилось вполголоса, чтобы души умерших, не дай бог, ее не услышали. Горничная украдкой покосилась на окно, где на грязном стекле по-прежнему красовалось имя Фебы. В этот момент, несмотря на то что за окном стоял белый день, я готов был поверить в переселение душ.

— Значит, вы думаете, она кормила привидения?

— Не думаю, а знаю.

— Откуда же вы знаете, Тонна?

Она взялась за маленькую золотую серьгу.

— У меня ведь есть уши. Я сама слышала, как она разговаривала с мертвыми. Я под дверью не стою, не думайте, — она плакала так громко, что в коридоре слышно было.

— И что же она говорила?

— Оплакивала убитых.

— Убитых?! Ты слышала это слово?

— Да, она что-то говорила об убийстве, смерти, крови, о каких-то еще ужасах.

— Попытайтесь вспомнить, о чем именно шла речь.

— Не могу, я слышала только отдельные слова. Мне было страшно. Ведь когда души мертвых возвращаются на землю, они вселяются во всех, кто их ждет. Я убежала и заперлась в бельевой.

— Когда это было?

— Шесть или семь дней назад. — Горничная начала загибать пальцы. — Нет, шесть. Это было накануне Епифании — в это время с душами мертвых лучше не связываться.

— А она говорила, кто умер?

— Нет, но голос у нее был очень несчастный. Может, у нее скончался кто-то из близких? Сын или дочь? — Вид у Тонии был озадаченный.

Я показал ей фотографию Фебы:

— Это ее дочь... наша дочь. — Горничной мне врать почему-то очень не хотелось.

— Красивая... — Тонна улыбнулась, — У меня тоже есть дочка, ничуть не хуже. Голубоглазая — вся в отца, моего мужа бывшего.

— Вы когда-нибудь видели эту девушку? — спросил я горничную, прервав ее воспоминания.

Тонна долго разглядывала фотографию.

— Вроде бы видела, хотя точно сказать не могу. Ее лицо мне знакомо. Господи, где же я могла ее видеть?

— Может быть, в этой комнате?

— Нет, — твердо сказала она. — В этой комнате, кроме вашей жены, никого не было. Она спала одна — по постельному белью видно. Я ведь за постельным бельем внимательно слежу: когда пытаются вдвоем в одноместном номере устроиться, я сообщаю мистеру Филмору.

— Вы могли видеть ее на улице.

— Могла. — Тонна вернула мне фотографию. — Простите, не помню. Но где-то я ее видела, это точно.

— Недавно?

— Вроде бы. — Горничная стала тереть лоб, но так ничего и не вспомнила. — Уж вы извините, я ведь их за свою жизнь столько перевидала. Красивая она у вас.

Я поблагодарил ее и, подойдя к окну, вырвал из блокнота лист бумаги. Бумага была слишком толстой, и свести написанное на стекле было невозможно. Вместо этого я скопировал надпись, стараясь как можно точнее срисовать наклонный почерк.

— Caray![6] — прошептала Тонна у меня за спиной. — Что это?

— Женское имя.

— Дурное имя?

— Нет, хорошее.

— Я его читать не буду — боюсь.

— Бояться тут нечего, Тонна, — это имя моей дочери.

Но когда я выходил из комнаты, горничная истово крестилась.

Управляющий отелем мистер Филмор сидел у себя в кабинете, находившемся прямо за стойкой администратора. Это был один из тех довольно нелепых немолодых людей, кому необходимо постоянно напоминать, что его темный костюм сильно измят, а вихры на затылке торчат во все стороны. Я опять представился Гомером Уичерли — в отеле «Чемпион» это имя и трагикомическая роль поистине преследовали меня.

Фамилия «Уичерли», по-видимому, произвела на управляющего должное впечатление, ибо он, стряхнув с себя утреннюю хандру, протянул мне руку и пригласил сесть.

— Очень рад познакомиться, сэр. Чем могу служить?

— Я беспокоюсь из-за своей жены Кэтрин. Последние две недели она жила у вас в гостинице, а вчера вечером уехала в неизвестном направлении.

— Мне очень грустно, сэр, — его лицо приняло скорбное выражение, — но у вас есть все основания беспокоиться. Ваша жена — очень несчастная женщина. В жизни не видел несчастнее.

— А вы с ней разговаривали?

— Да, приходилось. Когда она приехала, я случайно оказался в холле. Было это дня за два до Рождества. Признаться, меня несколько удивило, что такая представительная дама решила остановиться в «Чемпионе».

— А что тут удивительного?

Управляющий перегнулся через стол, вплотную придвинувшись ко мне. Лицо его находилось так близко, что можно было пересчитать морщины — если бы их не было так много.

— Пожалуйста, поймите меня правильно. Я горжусь своим скромным отелем, он совсем не так уж плох, но доводилось мне работать в местах и получше. Что такое настоящая леди, я знаю — уж вы мне поверьте. Это видно сразу — по туалетам, по тому, как она держится, говорит. Такие, как миссис Уичерли, согласитесь, в «Чемпионе» обычно не останавливаются.