Собрание сочинений. Том 3 - Варлам Шаламов

ИЗ ДНЕВНИКА ЛОМОНОСОВА

Бессмертен только минерал,И это всякому понятно.Он никогда не умиралИ не рождался, вероятно.

Могучее здоровье естьВ обличье каменной породы,И жизнь, быть может, лишь болезнь,Недомогание природы.

* * *

Сумеешь, так утешьИ утиши рыданья.Увы! Сильней надежд;Мои воспоминанья.

Их ворон бережетИ сам, поди, не знает,Что лед лесных болотВовеки не растает.

Под черное стеклоБолота ледяногоУпрятано теплоНесказанного слова.

ЖИЛ-БЫЛ

Что ж! Зажигай ледяную лампадуРадужным лунным огнем.Нынешней ночью и плакать не надо —Я уж отплакался днем.

Нет, не шепчи и не бойся огласки,Громко со мной говори.Эту старинную страшную сказкуВ тысячный раз повтори.

Голосом ночи, лунного света,Горных обрывов крутых:— Жил-был Король, недостоййыи поэтовИ недостойный святых…

ОДНАЖДЫ ОСЕНЬЮ

Разве я такой уж грешник,Что вчера со мнойГоворить не стал орешникНа тропе лесной.

Разве грех такой великий,Что в рассветный часНе поднимет земляникаВоспаленных глаз.

Отчего бегут с пригорка,Покидая кров,Хлопотливые восьмеркиЧерных муравьев.

Почему шумливый ясеньС нынешнего дняНе твердит знакомых басенОколо меня.

Почему глаза отводятВ сторону цветы.Взад-вперед там быстро ходятПестрые кусты.

Как меня — всего за суткиПо часам землиВасильки и незабудкиПозабыть могли.

Я-то знаю, в чем тут дело,Кто тут виноват.Отчего виски седелиИ мутился взгляд.

Отчего в воде озернойСам не узнаюИ прямой и непокорнойМолодость мою?

* * *

Нет, не рука каменотеса,А тонкий мастера резецИз горных сладивший откосовАрхитектуры образец.

И что считать судьбой таланта,Когда узка его тропа,Когда земля, как Иоланта,Сама не зная, что слепа,

К его ногам, к ногам поэта,Что явно выбился из сил,Несет цветы другого цвета,А не того, что он просил.

Где легендарные сюжетыДают любому напрокат,И солнце там по белу светуПолгода ищет свой закат.

Календаря еще не зная,Земля полна своих хлопот,Она пургой в начале маяЛюбые песни заметет

Но у кого же нет запаса,Запаса горя в дальний путь,Чтобы скитаться без компаса,Чтоб жить хотя бы как-нибудь.

И где ему искать расплаты?Зачем он думал, чем он жил?Его друзья не виноваты,Что не выходят из могил.

Ведь эти двери — в ад ли, в рай лиДано открыть его ключам.Он, будто по системе Брайля,Бумагу колет по ночам.

И, подвергая расшифровкеВсе то, что ночью написал,Он ищет крюк, чтоб на веревкеВзлететь поближе к небесам.

И он хотел такие муки,Забыв о ранней седине,Отдать — но только прямо в рукиРодной неласковой стране.

И, ощутив тепло живое,Страна не выронит из рукЕго признание лесное,Завеянное дымом вьюг.

* * *

На улице волкиЗаводят вытье.На книжную полкуКладется ружье,

Чтоб ближе, чем книги,Лежать и помочьВ тревожные миги,В беззвездную ночь,

Где сонной метельюРассеянный снегУлегся под ельюНа вечный ночлег.

Где лед еще крепче,Чем горный гранит,Горячие речиИ судьбы хранит.

Где слышно рыданьеВ подземных ключах,Где нет состраданьяВ делах и речах.

Где тень от кибиткиВозка ТрубецкойМучительней пыткиОбычной людской.

Где солнце не греет,А яростно жжет,Где горы стареютСредь мерзлых болот.

Где небо, бледнея,Ушло в высоту,Став трижды роднееЗовущим мечту

На помощь, чтоб робостьСвою побороть,Не кинуться в пропастьИ в водоворот.

Где волны качаетЖивое весло,Розовой чайкиВитое крыло.

Где нету ненужныхДля здешних людейТяжелых, жемчужныхВесенних дождей.

К медведям в соседиСпокойно сойти,В беседе медведейОтраду найти.

Где бешеный кречетПугает зайчат,Где тополи — шепчут,А люди — молчат…

Из нотного пеньяДля музы зимыГодны, без сомненья,Одни лишь псалмы.

* * *

На приморском побережьеПоднимаюсь на плато.Грудь мне режет ветер свежий,Разрывающий пальто.

Все, что сунется навстречу,Пригибает он к земле.Деревам крутые плечиНе расправить на скале.

Но я знаю тот таежный,Чудодейственный пароль.Кину песню осторожно,Преодолевая боль.

И подхватит ветер песню,Так и носит на руках.Это песне много лестней,Чем скрипеть на чердаках.

Чем шептать под одеяломНеуместные слова —Все о бывшем, о бываломЛепетать едва-едва.

И под песенной защитойЯ пройду своим путем,Неожиданно забытыйВетром, полночью и льдом.

* * *

Я — море, меня поднимает луна,И волны души отзываются стоном.Пропитанный болью до самого дна,Я — весь на виду. Я стою на балконе.

Лунатик ли, пьяный ли — может, и так.Отравленный белым далеким простором,Я знаю, что ночь — далеко не пустяк,Не повод к застольным пустым разговорам.

И только стихов я писать не хочу.Пускай летописец, историк, не болеНо что мне сказать моему палачу —Луне, причинившей мне столько боли?

* * *

Пичужки песня так вольна,Как будто бы не в клеткеПоет так радостно она,А где-нибудь на ветке.

В лесу, в моем родном лесу,В любимом чернолесье,Где солнце держат на весу,Достав до поднебесья,

Дубы кряжистые и луч,Прорвав листву резную,Скользнув с обрывов, туч и круч,Дробит волну речную.

И отражен водой речной,Кидается обратно.И солнце на листве сквознойБросает всюду пятна.

И кажется, кусты задень,Задень любую ветку,Прорвется, заблистает день,И только птица — в клетке.

Но все миражи и мечтыРаскрыты птичьей песней,Достойной большей высоты,Чем даже поднебесье.

* * *

Копытят снег усталые олени,И синим пламенем огонь костра горит,И, примостившись на моих коленях,Чужая дочь мне сказку говорит.

То, может быть, не сказка, а моленьеВсе обо мне, не ставшем мертвецом,Чтобы я мог, хотя бы на мгновенье,Себя опять почувствовать отцом.

Ее берег от мора и от глада,От клокотанья бледно-серых вьюг,Чтобы весна была ее наградой,Подарком из отцовских рук.

И в этом остром, слишком остром чувстве,Чтоб мог его принять за пустяки,Я никогда не пользуюсь искусствомЧужую грусть подмешивать в стихи.

И сердца детского волнение и трепет,И веру в сказку в сумрачном краю,Весь неразборчивый ребячий лепетНе выдам я за исповедь свою.

* * *