Водоем. Часть 1. Погасшая звезда - Александр Киричек

Девушка в облаках. Автор неизвестен

Удивительное животное, послушно несшее наездников, оказалось леопардом, однако небывало крупным, пожалуй, таким, каким должен быть матерый тигр или даже немного больше. Зверь действительно скакал, ибо интенсивно работал лапами, и самое забавное, что скакал по дороге, но дорогой этой был Млечный Путь, туманной полосой растянувшийся от горизонта до горизонта, полосой, на которой, мнилось, были разбросаны все бриллианты, когда-либо добытые человечеством — так ярки и многочисленны были звезды.

Через пару минут Лена уже вполне адаптировалась к необычной скачке, больше похожей на плавное парение, и стала разглядывать созвездия, застывшие внизу и по сторонам. Грустно пожалела она в душе о том, что совсем не жаловала в школе астрономию, считая её изучение сплошной потерей времени и бессмысленной загрузкой мозгов ненужным, бесполезным интеллектуальным хламом. Она не могла узнать ни одного созвездия, не говоря про отдельные звезды, а уж о том, чтобы отличить звезды от планет вообще не могло быть речи. Но тут, — будто бы прочитав её сокровенные мысли, — на помощь пришел Загрей и стал старательно объяснять: «Вот видишь, справа, над самым Солнцем, четыре ярких звезды, образующие трапецию, положенную на бок?»

— Да, вижу, а между ними еще несколько звездочек, будто бы поясок и торчащий вверх крест, — отозвалась Лена.

— Верно. Это Орион-копейщик, искуснейший охотник. Жаль, не довелось с ним встретиться на узкой дорожке… А торчит у него не крест, а меч, только не торчит, а на самом деле свисает, это просто мы всё видим наоборот.

— Почему наоборот?

— Да потому, что мы же по Млечному пути только и можем скакать! А Земля вот она сверху, над головой — там, где обычно бывает небо! — разъяснил ситуацию сидящий сзади сотоварищ по волшебному путешествию.

И действительно, обратив взор вверх, Лена увидела разнообразные по оттенкам зеленые полосы, квадраты, прорезанные кривыми витиеватыми лентами рек и струнами прямых дорог, блюдца многочисленных, по-видимому, приуральских озер, а затем и вздымающиеся рыжеватые вершины гор.

— А вот на той же ширине, что солнце, но только немного впереди — ярчайшая звезда, видишь? — вновь обратил внимание девушки к звездному небу любезный маг, которому роль экскурсовода, похоже, все больше и больше нравилась.

— О, да, вижу! Такая голубенькая?! — радостно откликнулась девушка.

— Это Афродита… Ну, в общем, обычно её Венерой зовут. А гляди, прямо под нами пять звезд как латинская дубль-W. Это Кассиопея, мамаша несчастной Андромеды.

— А что там слева за трапеция, напоминающая большую чашу с прикрепленным снизу хвостиком?

— Это Лев, и хвостик этот его, он так и зовется Денеболой, что по-арабски значит «хвост льва».

И так они то ли скакали, то ли летели еще с полчаса, и Загрей терпеливо разъяснял своей любопытной то ли пленнице, то ли гостье, как называется очередное созвездие или яркая звезда. Но ничего не может длиться вечно! И в какой-то момент юноша прервал свою экскурсию по звездному дневному небу, вспомнив, что он не только звездочет, но и возница.

— Пора, Пардус, пора! — обратился он к леопарду. — Давай, снижайся, дорогой.

И тут же послушный зверь направил свое тело вниз, прямо к центру звездного мира, где неярко блистала Полярная звезда. Прямолинейное движение хищника медленно перешло во вращательное — животное вошло сначала в плоский штопор, а затем и вовсе закрутилось как осенний лист, захваченный тенетами смерча.

В глазах Лены звезды превратились сначала в быстро вращающиеся огоньки, а затем и вовсе заплясали в беспорядочном танце, и она поняла, что снова теряет сознание. И все же в последний момент девушка успела расслышать приказ спутника держаться покрепче за шею животного, расслышала прежде, чем почувствовала сначала толчок, а потом исчезновение-выскальзывание опоры — теплой пушистой спины леопарда.

Хоть теперь она все еще продолжала лететь вниз, но уже не держалась за Пардуса, который растворился в неизвестном направлении — благо, окружающий туман этому благоприятствовал, — а обхватывала руками хрупкий стан своего компаньона, казавшийся ей совсем юношеским, почти подростковым, щекой же прижималась к его мягко-упругой безволосой груди. «Вот так же Богоматерь держит младенца Христа на полотнах Рафаэля или, может, Леонардо», — пришла ей в голову неожиданная мысль. И она тоже почувствовала себя маленькой-маленькой девочкой, девочкой, спящей на руках заботливого отца. «Папа, папа, когда же ты последний раз обнимал меня? — сетовала Лена. — Почему я не помню, когда это было? И было ли? Почему я не помню, как бьется твое сердце, как пахнет твоя кожа, почему сейчас прижимаюсь к чужому парню и несусь с ним неведомо куда?»

Наконец, падение прекратилось, внезапно оборвалось, и вместе с Загреем они плюхнулись в мягкую белую перину, оказавшуюся глубоким и на редкость рыхлым пушистым снегом. Вынырнув на поверхность, Лена тут же зажмурилась — солнечные лучи были необычно яркими и, не успев ни открыть глаза, ни насладиться солнечным теплом, вновь была подхвачена своим спутником, и тот без малейшего напряжения пронес её около минуты, сделав несколько десятков шагов, и мягко опустил на кровать, точнее, на нечто, очень похожее на огромную двухспальную кровать, нечто удивительно приятное, покрытое ласковой тканью, похожей на нечто среднее между шелком и бархатом…

— Приехали, Аленушка! — все так же спокойно заявил неведомый чародей. — Можешь теперь посмотреть и на меня — здесь тебе уже ничего не угрожает.

Лена досчитала до трёх и открыла глаза… Сверху расстилался все тот же голубой живописный звездный ковер, все так же мягко светило солнце… Под нею рдел пурпурно-гиацинтовый атлас, покрывавший всю площадь огромной кровати, окутанной со всех сторон непроницаемым розоватым туманом. Она приподнялась на локтях и, собрав мужество, повернула голову налево — туда, где был он…

Глава 10. На вершине

Взгляд Лены, коснувшись лица незнакомца, тут же к нему и прилип — такой пронзительной, лучезарной и вместе с тем трогательной и вызывающей доверие красоты она не видела нигде и никогда, и даже не могла представить, что мужчина может обладать такой шокирующей неотвязной прелестью. Все её подростковые кумиры, будь то мужественные Майкл Дуглас и Рутгер Хауэр, или мягкоженственные Микки Рурк и Том Круз, не говоря о прочих, прочих и прочих, — одномоментно превратились в бледные тени в сравнении с юным чародеем, мило улыбавшимся ей прямо в сердце. Если можно было бы абстрагироваться от чувств, вывести их за скобки и опереться на один только разум, то могло показаться, что перед девушкой возлежит просто юный златокудрый синеглазый красавчик, недурно сложенный, мускулистый, но все же довольно хрупковатый или, скорее, утонченный и женственный — больше всего он напоминал ей Диану-охотницу с полотна неизвестного художника школы Фонтебло, недавно виденного в каком-то женском глянцевом журнале, который она листала в гостях у подруги.

Но, увы и ах, отвлечься от чувств можно лишь в рамках сухой теории, а внутри пульсирующей жизни чувства составляют её суть и смысл, плоть и кровь нашего бытия, ибо переживания — как показали еще экзистенциалисты — это окно в подлинный мир. Именно переживания открывают нам истину о мире и о нашей самости, именно чувства позволяют нам, пройдя через них, понять глубочайшие истины, понять и измениться, порой весьма и весьма радикально. Вот и сейчас, оказавшись в ауре нового знакомого, весь облик которого источал сладкую притягивающую негу, Лена моментально поняла истину, ведомую еще Гераклиту и Платону, о том, что земной мир — лишь бледная тень, жалкий сколок с мира занебесной красоты. Невидимые щупальца-канаты, протянувшиеся от лежащего напротив юноши, опоясали ее тело мощным магнитным полем и стали медленно-медленно тянуть его навстречу неизбежному. Лена могла думать в эти секунды только об одном — как бы не сойти с ума от ослепительной красоты, открывшейся ей в лице кудесника, назвавшегося таинственно-романтическим именем Загрей. Дыхание её участилось, тело забилось в легких конвульсиях, кровь, как ей показалось, закипела и хлынула в мозг, и как только прелестный красавчик, протянув руку, дотронулся до ее тугой груди, заряд тока, зревший в глубине живота, словно молния, стремящаяся от одного полюса к другому, прострелил тело, замкнув цепь, на одном конце которой содрагалась пульсирующая матка, а на другом мягко покоилась ладонь Загрея, между пальцами которой трепыхался возбужденный сосок. На секунду Лена потеряла дар дыхания, крик, рвавшийся наружу, споткнулся об одеревеневший язык, захлебнулся, откатился выдохом и проскользнул судорогой по нутру живота, чтобы затем, мягко растекаясь по всему телу, раствориться в тишине. Ошпаренная этой мягкой волной, Лена откинулась на спину, окунулась в шумный калейдоскоп струящихся красочных мыслеобразов и, наконец, потеряла остатки контроля над собой, над своим телом и душой, падая в бездну…