Никто не хотел убивать - Фридрих Незнанский

Забыв о кофе, Ирина Генриховна с удивлением смотрела на мужа. За все годы, что они прожили вместе, она не слышала от него ничего подобного. «Браво, Турецкий, браво!» – хотелось крикнуть ей, но она мудро молчала, искоса поглядывая на Шумилова.

А из того словно весь воздух выпустили. Еще минуту назад самоуверенный, импозантный и вальяжный, теперь он был похож на изношенного стареющего пердуна, которого загнали в баню к голым бабам, и он, вконец растерявшийся, стоит дурак дураком, не зная, что ему делать.

– Зачем ты меня так, Саша? – едва слышно выдавил он из себя.

– Зачем, спрашиваешь? Да потому, чтобы ты, наконец-то, снова стал его отцом! Отцом, а не кошельком с деньгами! И надо, чтобы он, Игнат, это прочувствовал.

– А если я уже опоздал? – с какой-то тоской в голосе, словно побитая собака, произнес Шумилов.

– Дима, да о чем ты! – тронула его за плечо Ирина Генриховна. – Стать отцом никогда не поздно. Тем более таким отцом, каким ты был раньше, а Игнат... Игнат ведь и остался после вашего развода с тобой, а не с Леной только потому, что безумно любил тебя. Но главное... главное сейчас – это вырвать его из того окружения и из того влияния, под которое он попал. И это позволь сделать нашим мужчинам.

Она замолчала, покосилась краешком глаза на Голованова, которому, судя по его виду, и коньяк в глотку не лез.

– Кстати, я бы на твоем месте спасибо сказала Всеволоду Михайловичу, а не бычилась на него, как беременная мышь на отравленную крупу. Ведь это он заставил нас звонить тебе, хотя от его предложения, должна тебе признаться, даже я поначалу была шокирована, не говоря уж о твоем Турецком.

– Забыли об этом, – буркнул Голованов, не привыкший к подобным излияниям. – Сейчас главное – нейтрализовать пушера, который приручил к себе Игната.

– Слушай, Дима, – повернулся к Шумилову Турецкий, – а ты не мог бы припомнить какого-нибудь случая или эксцесса с Игнатом, когда что-то тебя в нем насторожило? Ну-у, ты меня понимаешь? Или его поведение показалось тебе каким-то странным, возможно неадекватным, но ты не обратил тогда на это особого внимания. И который ты мог бы считать точкой отсчета его болезни.

– Да я сам об этом уже третью ночь думаю, не сплю, перелопачивая в памяти все, что касалось Игната. Места себе не нахожу, что упустил его в какой-то момент.

– И что?

– Ну, ручаться, конечно, не могу, но каким-то он не таким стал с тех пор, как с девушкой этой стал встречаться... как ее...

– С Настей? – подсказал Турецкий.

– Да, с Настей! А ты-то откуда об этом знаешь?

– Случайно повстречал в парке, – не моргнув глазом, соврал Турецкий. – Игнат и представил меня, как своего дядю. Но насколько мне показалось...

– Возможно, я и ошибаюсь, – заторопился Шумилов. – Возможно, я принял его влюбленность за нечто неадекватное, но... Не знаю я, Саша, не знаю, и теперь уже виню только себя!

Шумилов едва не плакал, и на этого сильного, в общем-то, мужика было больно смотреть.

Когда уже прощались, стоя в прихожей, Турецкий спросил, как о чем-то совершенно постороннем:

– Глеб, случаем, не объявлялся на горизонте? Может, прозванивался?

Шумилов отрицательно качнул головой.

– Я бы тебе сразу об этом сказал.

И тут же, словно до него дошло, о чем спрашивает Турецкий:

– А что... считаешь, он может позвонить?

Турецкий невозмутимо пожал плечами.

– Возможно, все возможно. И если он будет звонить, постарайся выяснить, где он.

Покосился глазом на Шумилова, которого можно было действительно пожалеть в эту минуту, и уже с порога добавил:

– А если он сам позвонит мне, будет еще лучше. Это в его же интересах.

Как «особо трезвая», машину вела Ирина Генриховна, а Турецкий кемарил, закрыв глаза. Прерывистый легкий сон и полуявь, и то же время усиленная работа мозга, когда Турецкий пытался вытащить из уголков памяти что-то очень важное для него, – это его состояние Ирине Генриховне было хорошо известно, и она в такие минуты старалась не отвлекать мужа излишними вопросами. А Турецкий вновь и вновь заставлял себя проанализировать вынужденное признание Шумилова, когда тот сказал, что Игнат «каким-то не таким стал с тех самых пор, как стал встречаться с девушкой Настей». И вспоминал собственное впечатление, которое произвела на него эта молодая, красивая львица, к которой его крестник прилип, кажется, намертво. А еще он пытался восстановить в памяти тот разговор по телефону, когда он договаривался с Игнатом о предстоящей встрече.

Он хорошо помнил, что позвонил Игнату в субботу вечером, и уж было договорился с ним о встрече в кафушке, как вдруг услышал в трубке немного хрипловатый женский голос, который сразу же поразил его тем, что подобный голос мог прорезаться только у затяжной курильщицы.

«Ты чего, Игнат? Мы же с тобой договаривались!»

И в этом вскрике, это тоже он хорошо помнил, было столько откровенного возмущения «безответственным поведением Игната», что тому впору было начинать каяться, а ему, Турецкому, просить прощения, что он нарушил чьи-то планы.

Он ждал реакции крестника, и она последовала тут же.

«Тише ты!» – почти прошипел Игнат, видимо, зажимая ладонью телефонную трубку, так что окончания реплики Турецкий уже не слышал. Однако и без того можно было догадаться, что Игнат в комнате не один, а с какой-то прокуренной девицей, что, в общем-то, вполне объяснимо для семнадцатилетнего парня, в котором играют гормоны, а девица эта имеет на него довольно сильное влияние. А возможно, и далеко идущие виды.

«Игнат, ты меня слышишь?» – нарушил он несколько затянувшуюся паузу.

«Да, дядя Саша?»

И в этот самый момент его ухо обожгло слово «Идиот!», произнесенное все тем же прокуренным женским голосом. Судя по всему, его крестник слишком рано отнял ладонь от телефонной трубки, и теперь Турецкому надо было делать вид, что он ничего не слышал.

«Ну так как, крестничек? – миролюбиво произнес он. – Я имею в виду мое предложение в кафушке посидеть».

Он ждал ответа, но уже знал, что Игнат найдет десяток самых веских причин, чтобы отложить эту встречу. И не ошибся.

Шумилов-младший пробормотал что-то маловразумительное, однако надо было на что-то решаться, что-то говорить – все-таки звонил «Сам Дядя Саша Турецкий», и он извиняющимся голосом едва слышно промямлил:

«Простите, дядя Саша, но... В общем, завтра никак не смогу встретиться».

«Чего так?»

«Да вы понимаете, тут такое дело... Уже договорились с ребятами встретиться, и отказаться от этого...»

Чувствовалось, что относительно «ребят» Игнат врет как сивый мерин, и, в общем-то, можно было надавить на парня, однако он счел за лучшее принять игру Игната.

«Жалко, конечно, но, как говорится, хозяин – барин. Если обещал, значит, обещал».

«Так, может, в другой раз?» – суетливым голосом предложил Игнат.

«Хорошо, буду звонить на следующей неделе. Но ты уж постарайся выкроить для меня часок. Разговор есть».

«А что за разговор?»

«Ну-у, разговор, пожалуй, не телефонный, так что при встрече. Бывай!»

Он не хотел раньше времени открываться Игнату в том, что и он, и Ирина Генриховна уже догадываются о его увлечении наркотиками, и поэтому юлил как мог.

«Счастливо, дядя Саша!» – с явным облегчением выпалил Игнат и положил трубку.

Он тогда не придал особого значения той суетливой поспешности, с которой Игнат бросил телефонную трубку, как впрочем и тому женскому голосу, но сейчас, перелопачивая в памяти все то, что было связано с его крестником, он вдруг припомнил то свое удивление, когда Игнат представил его Насте и она произнесла какие-то обязательные в подобных случаях слова.

Он уже слышал этот голос! Да, слышал, но вот только когда и где?

Впрочем, в тот момент ему было уже не до женских голосов, прокуренных, жестких или ласково-убаюкивающих, как только что взбитая перина, и только сейчас он вспомнил вдруг, где слышал этот голос раньше.

«Идиот! – И еще: – Ты чего, Игнат? Мы же с тобой договаривались!»

Правда, в парке он был смягчен.

Турецкий открыл глаза, повернулся к Ирине Генриховне.

– Как ты думаешь, могла бы девушка, даже очень красивая, втянуть Игната в эту дрянь? Ведь он же всегда был вполне самостоятельным парнем.

– Самостоятельным в чем?

– Ну-у, в своих поступках, в отстаивании своего личного мнения. К тому же это его решение остаться с отцом, а не с матерью после развода...

На лице Ирины Генриховны застыло нечто напоминающее язвительную усмешку, и она негромко произнесла:

– Господи, Турецкий, ведь это совершенно разные вещи! И если ты имеешь в виду ту самую Настю, с которой видел Игната, значит, так оно и есть.

– И что же делать?

– Не знаю! – вздохнула Ирина Генриховна. – Но точно знаю одно. Дров сейчас можно наломать столько, что потом вовек не расхлебаешь.

Глава 10

Инфаркт!

Окончательный диагноз звучал, как оправдательный вердикт присяжных заседателей, и уголовное дело закрывалось, так и не набрав оборотов в оперативных разработках. Как говорится, на нет и суда нет.