Астральные битвы Второй Мировой - Иван Афанасьев

Все, необходимые Раунбаху вещи, разместились в одном чемодане. По сути, он мог вполне обойтись без них. Просто отдал дань пресловутой немецкой сентиментальности. В поезде, возвращаясь в Кенигсберг, он еще и еще раз вспоминал разговор с Кротким, каждую интонацию мага, стараясь представить дальнейшую стратегию работы своей маленькой группы.

На перроне его встретил Шульц — маленький, можно сказать, тщедушный, в длинном мокром дождевике, в неизменных черепаховых очках. Единственный в группе Шульц не обладал никакими мистическими способностями, но был воистину незаменим как администратор. Помимо административных способностей, но это Раунбах тщательно скрывал ото всех, неприметный, подслеповатый Шульц представлял собой настоящий генератор идей. Как раз это сейчас и требовалось руководителю группы.

Сев за руль служебного автомобиля, Раунбах дождался, пока Шульц уложит его чемодан в багажник и займет место рядом с водителем. Теперь они были вдвоем, и могли говорить без опаски.

Скупо изложив некоторые подробности своей встречи с доктором алхимии, Раунбах пожаловался:

— Шеф поставил перед нами трудновыполнимую задачу: сосредоточиться только на поиске Ящера и Тополя — самых неуловимых наших противников. А всех прочих, на кого мы уже затратили уйму времени, оставить в покое. Но это все равно, что искать иголку в стоге сена!

Шульц неторопливо протер толстые стекла своих очков белоснежным носовым платком и вновь водрузил их на нос.

— Две иголки, — поправил он начальника скрипучим голосом. — Что же касается стога сена… Тут просматриваются две возможности. Первая: стог можно сжечь, а из небольшой кучки пепла извлечь иголку, скажем, магнитом. Второй: пригнать к стогу роту солдат и заставить их перебрать руками каждую соломинку. Вам какой способ больше импонирует?

Раунбах рассмеялся.

— Первый вариант нам вряд ли разрешат. Он ведь предусматривает уничтожение большинства жителей рейха, не так ли? Что же касается второго… Боюсь, что тоже не разрешат. Наша группа засекречена именно ввиду целей и методов работы. Привлечь к ней посторонних, даже временно, даже не объясняя сути задания, просто непозволительно.

Раунбах заложил руль вправо, машина юзом проехала задними колесами по мокрому шоссе, едва разминувшись со встречным автомобилем.

— Все же подумайте о втором варианте, — так же невозмутимо сказал Шульц. — Разве я говорил о посторонних?

— Помилуйте, Шульц! У нас всего-то пять человек!

— Значит, надо увеличить это количество.

— Хорошо бы. Только откуда их взять?

Тайны истинной численности мистиков, состоящих на службе рейха, Раунбах не раскрывал даже Шульцу.

— Ну, если не ограничиваться только истинными арийцами…

— Да вы с ума сошли! Рейхсфюрер придет в ярость!

— Не думаю, — проскрипел в ответ Шульц. — Розенберг, Геббельс — эти да, но только не Гиммлер. Он умный человек. Подготавливаем же мы диверсантов из числа русских перебежчиков и дезертиров. Упор можно сделать на том, что если завербованный нами человек придется не ко двору, он будет тут же ликвидирован. Уничтожение пятой колонны — тоже ведь немалая польза.

Раунбах задумался и молчал до самого особняка. И только вынув ключ зажигания, он невнятно пробормотал:

— В этом что-то есть.

Наутро в Берлин ушла секретная депеша. Несмотря на то, что ее содержание охраняла сама фамилия адресата, Раунбах повсюду заменял понятия "маг", "мистик", "гипнотизер" выражением "потенциально пригодные исполнители".

Через две недели его бумага вернулась обратно. На чистом белом фоне в левом верхнем углу было написано от руки бледно-зелеными чернилами: "Одобряю. Гиммлер". Одновременно Шульц доложил о существенном увеличении финансирования их группы.

Именно годичной давности резолюция рейхсфюрера явилась начальной причиной встречи Шульца с Кондрахиным в кабинете военного коменданта Смоленска в августе 1942 года. И еще одно обстоятельство, о котором не догадывался никто из названных лиц.

Тому, кто бросил вызов сонму Просветленных, требовалось оставить в данном районе своего человека для дальнейшего контроля событий и необходимого вмешательства в их ход. Положиться ОН мог только на Густава Кроткого и отправил тому мысленный приказ, воспринятый, как собственная идея. Однако Кроткий слишком дорожил своей шкурой, чтобы подставлять ее под пули народных мстителей, и переадресовал приказ Раунбаху. Единственный, кого тот мог направить в Смоленск, был Шульц.

Так и сложилась та "предопределенная случайность", та "непознанная закономерность", до причин которой не смог добраться Кондрахин, благоразумно восприняв ее как данность.

Глава 6

В феврале 1942 года, в самый разгар русского контрнаступления под Москвой, Шульц заочно представлял Раунбаху нового сотрудника:

— Мирча Ковач, 1912 года рождения. Родился в Румынии — город Бельцы. Окончил университет в Бухаресте, преподавал немецкий язык в гимназии. После захвата Советами Бессарабии был вынужден работу оставить, перебивался случайными заработками. С детства отличался способностями к распознаванию и лечению заболеваний, но до того, как вынужден был оставить работу, пользовал только родственников и соседей. Платы за лечение не брал.

Шульц поднял глаза на Раунбаха, слушавшего его со скучающим видом и пояснил, уже от себя:

— Ковач всегда считал, что его дар угаснет, если он начнет корыстно его использовать.

Раунбах устало спросил:

— Православный, должно быть?

Шульц утвердительно кивнул и продолжил:

— Когда остался без работы, его дар спас его от Сибири. Он вылечил радикулит у важного комиссара. Тот ему денег не предлагал, зато защитил от преследований НКВД.

— На что же он жил? — Раунбах постепенно заинтересовался представляемым персонажем.

Шульц пожал покатыми плечами:

— Бессарабия. У всех виноградники, сады, огороды. С голоду не умрешь, а он, по старой памяти, давал частные уроки немецкого. Ковач владеет также французским и венгерским языками. Когда войска Антонеску освободили Бельцы, вернулся в гимназию. Мы обратили на него внимание позже. На Украине пленили одного из комиссаров контрразведки, он на допросе упомянул Ковача, как редкостно умелого лекаря.

— Русский он знает? — вопросом перебил его Раунбах, — с комиссарами он как разговаривал?

Шульц удовлетворенно кивнул, он был готов к этому вопросу:

— По-русски, якобы, не понимает. А для постановки диагноза и лечения словесного общения ему и не требуется. Достаточно взглянуть на человека.