Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Занятие с дьяконом заканчивалось. Тот, проснувшись, проверил устное знание и прописи тропаря у княжичей и довольный ушел. Следом появился дядька Федор Данилович и велел княжичам «поисти» наскоро да одеваться и собираться для верховой езды и обучения навыку верхового боя копьем. Легкий обед — миска пшенной каши с конопляным маслом, краюха свежеиспеченного каравая да кисель — то, чем кормили мальчиков перед верховой ездой. Облаченные в плотные, прочные поддоспешные рубахи и порты из бычьей кожи, заправленные в сапоги, одетые в полушубки и мохнатые шапки, Алексаша и Федя вышли на двор. Гриди и конюхи выводили из ворот конюшни крепких жеребцов. Двух из них серебристо-серой масти, уже взнузданных, подвели к мальчикам. Алексаша взял за поводья обоих и погладил по шее своего Серка. Тот доверчиво косил радужным глазом в сторону хозяина и негромко всхрапывал, подрагивая на холодном ветре мускулами груди и передних ног. Этот красивый двухлетний жеребец с черными подпалинами на бабках и темным храпом, кого помнил княжич еще жеребенком, явно ожидал от Алексаши подачки. Более светлый жеребец Феди бил задней правой и вертел головой, так как Федя отправился в гридницу за седлами. Не слушая успокоительных слов Алексаши, этот жеребец пошел уже было за хозяином, но Алексаша дернул его за повод и негромко прикрикнул:

— Тпрру! Стоялый.

Затем княжич оглянулся и незаметно достал из-за ворота полушубка небольшую краюху каравая. Разломив ее пополам, он дал обоим жеребцам по куску. Потом погладил по храпу своего коня, а Фединого похлопал по шее и успокоил. Федя тем временем вышел из гридницы, неся на правом плече два небольших, тяжелых седла. Вместе мальчики положили и расправили потники на спинах коней, закинули седла, тужась изо всех сил, стали затягивать нагрудные и подхвостные ремни и чересседельные подпруги.

Тем временем вооруженные и снаряженные в доспехи гриди, подняв копья, выезжали со двора. Дядька Федор Данилович вышел из гридницы в полушубке, одетом поверх тяжелой кольчуги, закрывавший ноги почти до колен. Мохнатая шапка была надета поверх кольчужного капюшона. В руках у него было тяжелое копье. Тяжелый меч висел на поясе с левого бока. Конюх подвел ему уже оседланного буланого жеребца. Дядька, поставив в широкое левое стремя обутую в твердый сапог ногу, легко подняв свой девятипудовый вес, птицей влетел в седло. Конюх придержал коня, подавая боярину правое стремя. Тронувшись с места, дядька сделал три круга по большому княжескому двору, разогрел жеребца. Подъехав к княжичам, он остановил коня неподалеку и внимательно осмотрел седловку. Мальчики выжидающе смотрели на него.

— Потягни еси крепце чересседельну, Феодоре, на свои конь, — молвил дядька.

И Федя с Алексашей старательно исполнили приказ Федора Даниловича.

— Ты ж, Александре, поиди еси в гридницу да взъми двои сулицы, — добавил дядька.

Федя принял у брата повод коня, и мальчики вопросительно и с надеждой посмотрели на воспитателя. Тот, поняв, в чем дело, улыбнулся и вновь молвил:

— Да помяни еси, отроче, възяти налучья с луци и тулы со стрелы.

Алексаша стремглав побежал в гридницу. Быстро разыскав оружничего гридя с ключами от оружейной палаты, он передал ему приказ дядьки. Гридь открыл широкие двери, и княжич, взяв свою и братню сулицы да подаренные московским дядей Владимиром луки и стрелы, выбежал во двор. Федя уже был в седле. Алексаша отдал ему обе сулицы и тулы со стрелами, перебросил ремни обоих налучий с луками через голову и подвел своего коня к чурбаку, на котором ранее кололи дрова. Встав на него, княжич схватился дланями за переднюю и заднюю седельные луки. Не вступая в стремя, прыгнул, достав грудью седла, и лег на него. Потом умело подтянул правую ногу и перебросил ее через седло к правому боку коня. Умостившись в седле, он вдел ноги в стремена, тряхнул поводом и, поддав коню в бока каблуками, тронул его рысью со двора вдогон уже выехавшему Феде. Он быстро нагнал брата и дядьку, ехавших позади отряда вооруженных гридей. Подковы коней застучали по бревенчатому настилу мостовой. Вскоре княжеский двор и белокаменный Спасский собор остались позади. Ворота в большой проездной веже, выводившие к дороге на Владимир, были открыты. Миновав их, воины съехали на мост над рекой Трубеж. Затем пересекли Владимирскую дорогу и поскакали по дороге на Ростов Великий. Слева и справа от них стояли терема, избы и дворовые постройки городского посада. Затем всадники свернули налево и выехали к Плещееву озеру, уже покрытому, некрепким льдом. Здесь в прибрежном лугу и находилось место постоянного ратного ученья переславского полка.

В Переславле и в окрестных селах жило предание, что еще задолго до крещения Руси, лет триста пятьдесят назад, побывала в этих местах дружина славянских витязей, поставивших здесь в лугу идола своего бога Святовита. Потом уже при князе Святославе киевская дружина руссов водрузила здесь же идола Перуна. Издревле завелся обычай проводить тут зимней и весенней порой военные игрища. В окрестных рощах над озером с давних времен кривичи и меряне этого края приносили жертву идолу Велеса. А ныне со всей округи на Масленицу и на Ивана Купалу стекались сюда люди со всей округи праздновать и жечь костры. Но Филипповым и Великим постом луг становился уделом ратного учения и мастерства. На несколько дней в неделю приезжали сюда кмети со всех окрестных сел. Все те, кто в случае военной грозы вставал под княжескую дружинную хоругвь переславского полка. После Пасхи луг успевал покрыться зеленой травой, так как многие кмети были заняты на пашне или на покосе. Только княжеские гриди по-прежнему приезжали сюда ради ратной выучки. Летом редко среди них можно было увидеть какого-нибудь молодого кметя.

Случалось, что в этом месте проливалась кровь. Поздно вечером или на зорьке приезжали в луг супротивники отмстить за личную обиду или обиду своего рода, за поруганную любовь, или лживый навет. Секлись мечами, саблями до смерти или до тяжелой раны. Бились с опаской, ибо боялись княжеских гридей и тиуна. Ведь за месть я кровопролитие по закону Правды Ярославичей и Пространной Правды грозила пожизненная кабала.

Кмети из ближних мест: из Слободы, Клещина Городка, Криушкина, Княжева, как из Переславля, приезжали сюда с утра или днем. К ночи возвращались домой. Те же, что были с другого берега озера или издалека: с Купанского, Соломидина, из Дядькино, Сокольников или Яма, приезжали на два-три дня. Они, то и построили здесь постоялый двор: несколько курных изб, коновязь, крытую двускатной крышей, колодец и небольшую бревенчатую часовню в память святых воинов-мучеников Бориса и Глеба.

Когда княжичи с дядькой и гридями подъехали к лугу, то увидели, как то здесь, то там скакали комонные кмети в доспехах и шеломах, сшибались, загорадясь щитами, ударяли друг друга древками копий без наконечников и снова разъезжались. Посреди луга на толстых шестах на высоту верхового были поставлены в ряд в сажени друг от друга чучела, плотно связанные из прутьев и веток. Еще далее стояли столбы со щитами для стрельбы из лука.

При появлении княжичей в сопровождении дядьки и гридей кмети стали съезжаться к ним. Подъезжая, кланялись, не снимая шеломов и шапок, приветствовали словом. Хорошо знавший многих кметей и местные нравы Федор Данилович распорядился, чтобы все вои разделились на десятки. Делились так, чтобы среди опытных и бывалых в десятках оказалась молодь, кого особо надо было наставлять конному строю в соступе и копейной сшибке. Десятки построились рядами. Федя и Алексаша попали во второй десяток и встали в середине строя среди своих гридей. Федор Данилович отмахнул десницей, и первый десяток, разогнав коней, понесся в соступ, опустив и направив копья на чучела, поднятые на шестах. Хорошо знакомый княжичам гридь Мирослав был рядом и присматривал за мальчиками. Те уже хорошо знали, что при ударе самым важным было не вылететь из седла, успеть выдернуть копье из мишени и, не дай Бог, уронить его.

Алексаша держал сулицу правой дланью в кожаной рукавице, сжимая ее древко между предплечьем и подмышкой. Тупое лезвие наконечника лишь на пядь выступало перед головой коня. Во все глаза мальчик смотрел на дядьку. Тот вновь махнул рукой, и второй десяток тронул коней рысью, а затем перешел в галоп. Конь набирал ход. Алексаша изо всех сил упирался стопами ног в стремена, а бедрами сжимал бока коню. Подлетая ближе к цели, он, как и учили его, метил «в перси или в выю». С тех пор, как началось Филиппово говенье, княжич уже не единожды учился скакать в строю и бить сулицей. Не раз он ронял оружие, за что получал выговор от дядьки. Еще большим позором было для него выпасть из седла и повиснуть на стремени, что, в свою очередь, могло привести к падению и удару о землю. Подобное случилось с ним два дня назад один лишь раз, чем он сильно перепугал дядьку. Правда, наземь Алексаша тогда не упал, а удержался ногой и руками за стремя. Федор Данилович крепко тогда его выругал, но потом пожалел и, похлопав по плечу, велел держаться в седле так крепко, сколь было силы в ногах и в руках. Умело править надлежало и конем, дабы не выбиться вперед или не отстать и не нарушить конный строй. В этом, правда, помогали скакавшие рядом гриди, порой хватавшие его коня за повод во время конного бега.