Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Князь Ярослав скакал в челе войска в окружении комонных кметей переславского полка. Переславцам строго наказано было не съезжать с дороги и не оставлять князя и старшую дружину без ведома. В других полках люди по очереди распускались «в зажитье»[77] на поприще и далее в сторону от дороги, как только расступался лес. Эсты не только следовали за русичами, но первыми начинали грабить селения ливов, лишь только появлялась такая возможность. Обдирали все до нитки. Русичи старались взять самое ценное, чтобы не перегружать возы. Все понимали, что впереди предстоял еще немалый путь.

К вечеру третьего дня князь съехал ошую с дороги в окружении ближних бояр и тридцати кметей. В полете стрелы от дороги у реки располагалась немалая немецкая фактория, где можно было остановиться на ночлег. Смеркалось, когда князь и сопровождавшие въехали в ворота подворья. Небольшая площадь, выстеленная щебнем, окружена была высокими рублеными постройками. У одной из построек стояло несколько возов, возле которых собралось человек шесть пожилых эстов. Возы грузились мешками с солью и мукой, бочонками с медом, головками воска и другим товаром, оставленным немецкими купцами. Дверь в одну из построек была распахнута, и оттуда доносились раздиравшие душу женские крики и стенания, громкий мужской хохот и грохот опрокидываемой утвари. В проеме дверей показался крепкий и рослый молодой эст, подвязывавший порты. Увидев комонных в добрых доспехах, он быстро развернулся и пропал в темном проеме входа.

Сразу поняв в чем дело, князь Ярослав тут же послал кметей пресечь бесчинства. Вскоре переславцы вытолкали на двор древками копий троих молодых русичей и четверых эстов. Следом за ними вышло четыре женщины разного возраста. Две из них были еще совсем юные. Обе они дрожали и плакали. Белые нижние рубахи на них были порваны. Младшая, которой было лет двенадцать, не более, пыталась убрать распущенные золотистые волосы. Та, что постарше, белокурая, совсем была растеряна и еле держалась на ногах. Князь заметил, что у той, с распущенными златокудрыми волосами, было явно разбито лицо, но она держалась увереннее. Две другие женки были старше и, казалось, легче снесли насилие и оскорбление.

Увидев все это, князь Ярослав осерчал и велел дать хороших плетей насильникам, а затем в сопровождении комонных развести их по полкам. Следом он дал наказ воеводам, чтобы отныне не распускали воев в зажитье без старших, чтобы старшие смотрели за порядком и не давали воям чинить насилий над стариками, чадами и женками. Всех полонянников велено было сводить в полковые коши (обозы) под охрану сторожи. Князь понимал, что все равно насилия не избежать и за всем не усмотреть, но то, что он волей своей мог облегчить участь кого-то из полоненных, немного успокаивало его. Женщин он приказал сопроводить в обоз переславского полка. К тому времени совсем стемнело, и он велел располагаться на ночлег в брошенной немецкой фактории.

Еще три дня русская рать шла на северо-запад в направлении к граду эстов Вилиендэ, захваченному латинянами ей в августе. В полдень третьего дня войска вышли к большом озеру Вирцерв (Выртсъярв), песчаные берега которого поросли густым сосновым бором. Полкам дали недолгий отдых. Вечером возвратилась русская сторожа, доскакавшая до стен града и вернувшаяся с известием о том, что латиняне оставили град, перед этим разорив его и все окрестности. Город был наполовину выжжен и почти пуст. Недалеко от стен Вилиендэ русичи видели страшную картину — поле с десятками виселиц. Там латиняне казнили через повешенье более ста плененных русских воев, так и не снятых до сего дня для устрашения. На ночь полки остались у озера, выставив большой дозор. На ранней заре они двинулись к городу и, пройдя более двадцати поприщ, вышли к его стенам за полдень. Стены града были местами сожжены или порушены, вокруг было запустение и безмолвие. Изредка лишь где-то выли собаки. В двух полетах стрелы от западных стен находилось мрачное поле виселиц. Оттуда юго-западный ветер доносил сладковато-горький, порой очень сильный запах тлена. Стоял тусклый, но сухой и ветреный день.

Князь Ярослав велел, не мешкая, снимать казненных и рыть скудельницу[78]. Затем подъехал к месту казни и всмотрелся в убиенных. Смерть давно уже стерла их лица. Кто-то, сорванный ветром, уже лежал на земле. Скрипнув зубами, князь Ярослав велел разослать в загон кметей псковского и новгородского конных полков и тот же час согнать все оставшееся население города, окрестных деревенек и хуторов к месту готовившегося захоронения. Это было непросто, так как, по словам эстов, мор опустошил окрестности. Но к вечеру все было исполнено. Большую толпу в две с лишним тысячи человек окружили комонные русские кмети. На глазах испуганных вильяндцев и саккальцев казненных сняли и отпели. Затем посуровевший лицом и глазами князь Ярослав велел старейшинам выдать всех мужчин, кто в августе сидел в городе в осаде, а потом сдался латинянам и принял их крещение. Это было исполнено. Из толпы вышло несколько десятков человек. Следом велено было вывести тех, кто был свидетелем казни русских воев после взятия града. Таковых вместе взятых не набралось и ста человек. Видно было, что эсты не хотят выдавать своих сородичей. Тихо рассвирепев, князь почти шепотом велел воеводам, хватать мужчин в возрасте от старейших мужей до юношей семнадцати лет. Псковские и переславские кмети, работая древками копий и мечами в ножнах, стали выбирать и выталкивать из толпы таковых. В толпе раздались крики и стенания женщин. От толпы женщин и детей воины отделили около двухсот мужчин и погнали их копьями и кнутами к скудельнице, вырытой сажени на две в глубину. Там эстов заставили опускать покойников на дно могилы. Когда это было исполнено, то по велению князя восьмерых старейшин отвели от общей кучи и отправили туда, где стояли виселицы. У виселиц им связали руки и ноги, надели на шеи веревочные петли и заставили смотреть на то, что творилось у скудельницы. Громко запричитали женки и дети на своем непонятном чудском языке. Князь Ярослав, подозвав к себе одного из бояр, багровея лицом, что-то прошептал ему на ухо. Тот направил коня к скудельнице. Через пять минут раздумий князь махнул боярину десной рукой. Боярин повелительно крикнул, и русские кмети опустили копья, обнажили мечи.

— Язви их, — молвил боярин.

Не разбирая старых и молодых, кмети послушно и быстро стали колоть эстов, толкая их к краю могилы. Предсмертные крики и стоны лишь усилили стенания женщин и плач детей. Какая-то простоволосая и босая женка пыталась пробиться сквозь строй русских кметей к скудельнице, но, отброшенная сильным ударом древка, упала на землю без чувств.

Когда все было кончено, обрызганные кровью русичи сбросили тела казненных в скудельницу и стали засыпать ее землей. Последними были вздернуты на виселицу старейшины, которых по велению князя запрещено было снимать столь же долго, сколь висели казненные латинянами русские вои. Женщины и дети были отпущены по домам. Но страх, наведенный на эстов, был так велик, что вскоре вся округа опустела, все население Саккалы попряталось по лесам.

Оставаться под Вилиендэ далее не имело смысла. На княжеском совете решено было идти на Гервен. Двухтысячное ополчение эстов из Юрьева и Медвежьей Головы не решалось выступать с русскими. Ряды ополчения таяли. Эсты оставляли войско ночами, возвращаясь восвояси. Держать их силой князья и воеводы не хотели, и вскоре Ярослав Всеволодович велел отпустить всех желающих по домам. Нагруженные награбленным скарбом возы эстов табором оставляли русское войско. Обоз заметно уменьшился. На следующий день русские полки двинулись на запад и через два дня подошли к небольшому граду эстов Гервену. Там русских уже ожидали послы из разных земель, и собиралось новое ополчение.

Пять дней стояли русичи под Гервеном, пока ополчение, набранное из гервенцев, эзельцев, виронцев и варбольцев не достигло пяти тысяч человек. Оружие и доспехи эстов были намного хуже русских. Зато они могли бить го камнеметов, и у них было желание драться с латинянами. От Гервена полки двинулись на северо-запад и подступили к датскому граду Линданизэ. Вновь русичи и эсты пошли в зажитье и разоряли латинские фактории и подворья, вновь заполыхали зловещие пожары по берегам Варяжского моря в Чудской земле.

Войска плотно обложили замок, стоявший на высоком каменистом холме-кекуре возле моря. Лес был вырублен датчанами на три полета стрелы вокруг замка, который был окружен глубоким и сухим рвом, проходившим у подошвы кекура. Валы града представляли собой сплошную каменную кладку из валунов и дикого камня. На валах стояли стены, сложенные из камня средних размеров, плохо обработанного, но подогнанного один к другому и скрепленного известковым раствором. Стены имели высоту в десять локтей. Поверх каменной кладки были положены рубленые стены высотой в шесть локтей. Общая высота укреплений от бермы рва до гребня «куртины»[79] была более двадцати локтей. В град вело трое ворот, устроенных в каменных вежах без шатров. В центре града стоял высокий, массивный, круглый каменный «столп» с бойницами[80] что был выше воротных веж и достигал высоты в пятьдесят локтей. Видимо, он был поставлен датскими немцами для того, чтобы бить с его высоты окрест града. Князьям и воеводам сразу стало ясно, что град этот вряд ли можно «взять копьем» без множества хороших камнеметов или без хитрости.